Обнаженная красота
Эдуард Кубенский, архитектор
Рассуждения о том, что такое настоящая архитектура, о вреде пиетета к форме и соотношении созидательного и разрушительного начал в градостроительстве
В середине ноября на полках екатеринбургских книжных магазинов появился путеводитель по архитектуре города 1920 — 1940 годов, подготовленный издательством Tatlin. Вроде бы ничем не приметное событие: всевозможные энциклопедии, исследования, монографии, посвященные историческим зданиям, выпускаются десятками. Но, на наш взгляд, это истинный прорыв в области изучения и (что ценнее) популяризации свердловского авангарда. На 360 страницах путеводителя представлены восемь специально разработанных маршрутов, подробно описывающих 124 объекта и упоминающих более 500 построек первой советской двадцатилетки. Ничего подобного ранее нам читать не приходилось: прежние справочники и разрозненные издания в основном фокусировались на зданиях, официально внесенных в список памятников архитектуры. За его пределами была пустота.
Чем еще удивила книга, так это живым языком. Здесь нет занудства и снобизма, нет раздражающих и заставляющих то и дело обращаться к поисковикам терминов. Ты как будто идешь по улице с гидом, который понимает, что мир состоит не только из искусствоведов и архитекторов.
Здания крупнее, архитектура мельче
Мы ведем неторопливую беседу с директором издательства Tatlin, архитектором Эдуардом Кубенским. Он то и дело осекается, смущенно называя свои рассуждения «потоком мысли». Под нами на удивление неплохо сохранившиеся кресла 60-х годов, принадлежавшие бабушке Кубенского, перед нами — окно, «показывающее» едва припорошенную снегом грязь и строящийся McDonald’s.
В этом интервью умышленно нет лоска, стройности и четкой последовательности высказываний. Нам важно было показать процесс размышлений, сложных и противоречивых, как сама жизнь.
— Эдуард, когда я в первый раз увидел информацию о том, что вы готовите к выпуску путеводитель, в моей голове возникло несколько вопросов «почему». И первый из них — почему были выбраны 1920 — 1940 годы?
— Причин несколько. Во-первых, этот временной отрезок стал для Екатеринбурга-Свердловска поворотным. Именно в 1920 — 1940-х была определена современная планировочная структура центра, и во многом сформировался его облик. Тогда же был реализован масштабный проект строительства Уралмашзавода и поселка, к нему прилегающего.
Во-вторых, идеи, воплощенные в жизнь в эту двадцатилетку, были настолько прогрессивны, что с успехом продаются и сегодня. Свободная планировка, навесные фасады, ленточные окна, эксплуатируемая кровля — разве не этими принципами пользуются современные девелоперы?
Башня Татлина (слева) — проект памятника, посвященного III Коммунистическому интернационалу. Он должен был быть возведен в Ленинграде. Грандиозный монумент предназначался для высших органов всемирной рабоче-крестьянской власти, которые должны были разместиться в семиэтажных расположенных друг над другом вращающихся зданиях различной формы (куба, пирамиды, цилиндра, полусферы). Suite vollard (справа) — футуристический жилой дом в Куритибе. Это первое в мире здание, с вращающимися этажами.
Да что стройка. Когда мы идем на обед, то нам предлагают салат, суп и второе. Но до революции подобной пищевой триады не существовало. Как ни крути, мы пропитаны конструктивистскими идеями насквозь.
В-третьих, задумайтесь над тем, что такое памятник архитектуры. Это египетские пирамиды, Парфенон, Кносский дворец, Эйфелева башня. Это строительные ноу-хау своего времени, концепции, изменившие ход истории. Пожалуй, единственное, что гармонично вписывается в этот ряд в Екатеринбурге, — конструктивизм. Остальное — тень прошлого. Мы никого не удивим усадьбами XVIII века, потому что Зимний дворец все равно будет круче.
Путеводитель для меня стал поводом сравнить, что произошло в Екатеринбурге с 1920-го по 1940-й и за последнюю двадцатилетку. Масштабы несопоставимы. Современный Академический — это в будущем 300 тыс. жителей. Соцгород Уралмаш был рассчитан на 30 тысяч. В начале 1920-х в Екатеринбурге жило 80 тыс. человек, сегодня — 1,5 миллиона. Если раньше мы строили треть нового города, то сегодня нас хватает лишь на пятую часть.
Куда-то делись архитектурные идеи. Однажды защитница исторического наследия Марина Сахарова сказала: здания становятся больше, а архитектура мельчает. Я с ней согласен.
На месте снесенного «Пассажа» (был расположен в самом центре Екатеринбурга, рядом с мэрией, его площадь составляла 7 тыс. кв. метров — Ред.) возвели здание в десять раз больше, но это не архитектура, это, скорее, театральная бутафория. Я однажды зашел на стройплощадку: один гастарбайтер пилит пенопласт, второй — намазывает раствор, третий — наклеивает элемент на фасад, четвертый — замазывает швы. С точки зрения управления — шедевр, с точки зрения архитектуры — макет.
Наконец, в-четвертых, что скрывать, у меня был коммерческий интерес. Архитектурное наследие конструктивизма последние несколько лет в Екатеринбурге — одна из самых обсуждаемых тем. Было бы глупо не воспользоваться моментом.
При этом я не могу признаться конструктивизму в любви. На протяжении жизни я испытывал к нему полярные чувства — от поклонения и заявлений, что в российской и советской архитектуре более ничего интересного не было, до отвращения и обратно. Сейчас же я уверен, что постреволюционная архитектура — это часть культуры, которую обязательно нужно сохранить.
— Но конструктивисты, о которых вы пишете, как раз придерживались обратного подхода. Они хотели изжить старое.
— Это невероятно интересный вопрос — когда мы вдруг стали задумываться о сохранении наследия, когда мы начали с пиететом относиться к истории. Я не занимался изучением этой темы, но, думается, что поворот случился после Второй мировой войны, когда фашисты разбомбили пол-Европы и люди потеряли среду, которая их окружала веками. Что-то я не помню борцов за памятники архитектуры в XIX веке. Что делали британцы — приезжали в Египет, и без особых угрызений совести разворовывали гробницы.
Горизонтальный небоскреб (сверху слева) — идея одного из культовых конструктивистов Эля Лисицкого. Реализовать ее он так и не смог. Однако задумка оказалась бессмертной: сверху справа — министерство автомобильных дорог Грузинской ССР, справа посередине —— Music and Lifestyle Hotel в Берлине, снизу слева — апартаменты Parkrand в Амстердаме, снизу посередине — деловой центр de Brug / de Kade в Роттердаме, снизу справа — автохозяйство правительства Свердловской области в Екатеринбурге
Ни к старому, ни к новому, а к нужному — таков был девиз конструктивистов. Они решали актуальные проблемы, делали то, что необходимо сегодня, не обращая внимания на такую, как им, наверное, казалось, мелочь, как наследие. С современных позиций, это варварство. Однако есть одно но: конструктивисты стремились к постоянному обновлению. У них даже понятие было такое «дома переходного периода». Они работали, когда общество старой формации еще не почило, а новое еще не народилось. Многие здания того времени изначально мыслились как временные (поэтому при строительстве использовали дешевые недолговечные материалы). После сноса на их месте должны были вырасти дворцы коммунизма. Время, однако, распорядилось иначе. Дворцы сегодня строятся, но коммунизм не наступил.
Эта идея перманентного обновления удивительно созвучна Екатеринбургу. Он создавался как промышленный город, но в XIX веке стал купеческим. XX век — снова индустрия, XXI-й — снова купечество. Динамичная смена парадигмы, смысловой конструкции — и есть наша идентичность. Мой сын, быть может, будет жить уже в ИТ-столице России. Я иногда думаю, как было бы здорово, если наш город каждые 50 лет еще и название менял.
Девелопер или злодей
— И как же объединить две идеи — постоянного обновления и сохранения наследия? Сносить выборочно?
— Сносить вообще ничего надо. Вот перед нами строят McDonald’s. По-моему, это плохо. Я считаю, что на такой улице, как Малышева, новая постройка должны поддерживать сложившийся масштаб, ведь именно масштаб города формирует инвестиции в него. Но кто-то быстро подмахнул бумагу, и вышло по-другому. Объекты не нужно уничтожать, их надо пытаться переустраивать, приспосабливать к новым условиям, уничтожение — крайняя мера. Город — живой организм (хоть это сравнение многим не нравится). Если ты порезал палец, то обычно заматываешь его лейкопластырем, а не отрубаешь. За несколько дней на месте повреждения отрастает новая кожа, которая становится полноправной частичкой тела.
У нас не должно быть пиетета перед формой. Во главе всего — современная функция. Пытаться сохранить здания в первозданном виде, канонизировать, отлить их в бетоне — тупиковый путь. За последние 70 — 80 лет жизнь кардинально изменилась. Мы не живем коммунами, не ходим строем на обед в фабрики кухни.
У некоторых объектов появилась своя история. Показательный пример — флигель «Руина» (входит в комплекс московского музея архитектуры имени Щусева, бывший каретный сарай усадьбы Талызиных. — Ред.). В начале 2000-х в условиях отсутствия средств на его восстановление покойный Давид Саркисян (директор музея с 2000 по 2009 годы. — Ред.) принял судьбоносное решение об организации во флигеле специфичного выставочного пространства. Окна забили фанерой, на пол кинули доски, посетители бродили по залам в пальто. Но идея прижилась. Прижилась до такой степени, что в конкурсе на реконструкцию этого здания позже победило бюро Наринэ Тютчевой «Рождественка», предложившее не вернуть зданию первозданный вид, а законсервировать его в текущем состоянии.
Городок чекистов — градостроительное ноу-хау того времени, теперь с него берут пример элитные клубные дома
Когда мы говорим о сохранении наследия, надо руководствоваться здравым смыслом. В отношении отдельных памятников архитектуры, вероятно, стоит ввести жесткие ограничения. Но большинство из них должны стать частью современной жизни. Даже 124 объекта для Екатеринбурга с его невеликими бюджетом — это слишком много. Сохранить их все в первозданном виде не получится, да и смысла в этом нет.
Мир развивается стремительно. Технический директор Google Рэй Курцвейл говорит, что к 2030 году Земля станет гигантским модемом, а к 2040-му — будет реализовано первое бессмертие. Мы уже никогда не будем прежними, функции 1920 — 1940-х отмерли. И настаивать на полной реставрации памятников архитектуры той эпохи неконструктивно.
Я не вижу ничего криминального в аккуратных пристроях или во внутренней перепланировке старых зданий (тем более, что конструктивистские объекты изначально проектировались как универсальные, свободная планировка позволяет в один и тот же объем вместить хоть больницу, хоть гостиницу, хоть офисы, хоть склад). Обитатели Городка чекистов, к слову, сразу после заселения принялись переделывать квартиры и организовывать кухни, которые проектом предусмотрены не были. И мы не считаем это кощунством. Узкие оконные рамы в конструктивистских домах делались на манер стальных, использовавшихся европейскими архитекторами, но из-за дефицита металла их делали деревянными. Так почему бы не реализовать первоначальную идею? Уверен, что Моисей Рейшер или Вениамин Соколов не были бы против.
Одно исключение — Белая башня (расположена на Уралмаше, изначально была водонапорной, но в 1960-х утратила функцию. — Ред.). Очень мне хочется, чтобы ее законсервировали в текущем состоянии. Не надо ее реконструировать или под что-то приспосабливать. Пусть это будут руины, своеобразный Парфенон.
— Спонсорами вашего путеводителя выступили известные компании —Атомстройкомплекс, Уралбилдинг, «Синара-Девелопмент». В архитектурном сообществе бытует мнение, что цель чуть ли не любого застройщика — избавиться от старых зданий и на их месте построить новые. Получается, это не так?
— Таких разговоров я со спонсорами не заводил, а если бы завел, наверное, они не стали бы спонсорами.
Хочется верить, что не все девелоперы злодеи. А злодеев, быть может, случайно остановит эта книжка. И перед сносом Городка чекистов они задумаются, зачем мы это делаем, ведь это отличный инвестпроект.
Мне почему-то кажется, что на старом «Пассаже» можно было заработать гораздо больше денег. Никому же не пришло в голову сносить ЦУМ возле Большого театра, к нему, заняв часть площади, пристроили новое здание. Думаю, в Екатеринбурге существовал вариант реализации более благородного подхода. В конце концов, квадратные метры — не решение всех проблем: можно и на 7 тысячах продавать Cartier, а на 60-ти —трусы, и зарабатывать те же деньги.
— Как «заставить» инвестора не уничтожать архитектурное наследие, а реализовывать проекты его ревитализации? Не так давно мы общались с профессором Леонидом Салминым, он считает, что для решения этой задачи необходимо говорить с бизнесом на одном языке, предлагать ему проекты и создавать вокруг памятников медиаактивность.
— Я думаю, что это все же личностная история, которая должна брать начало в глубоком детстве. Нам необходимо развивать школьное художественное образование. Я имею в виду не уроки ИЗО, где можно получить пятерку за перерисованную вазу, а формирование вкуса. Иногда посмотришь на учительницу и думаешь: боже, неужели эту женщину мой ребенок видит каждый день, он же потеряет любые ориентиры в вопросах красоты.
Товарная биржа (старый «Пассаж») была возведена в 1925 году по проекту Константина Бабыкина, рядом расположилась красивая прогулочная зона. В конце XX века это место, прозванное «плитой», облюбовали рокеры-неформалы, художники, торговцы сувенирами. Сквер был одним из самых «живых» пространств Екатеринбурга. Ныне оно уничтожено
Может, девелоперам и людям, принимающим градостроительные решения, в детстве таким же образом испортили вкус. Теперь для большинства из них верхом совершенства является блондинка с длинными ногами и, соответственно, дома высотой 100+. Для большинства, но не для всех.
Взбрело же почему-то Росселю (Эдуард Россель — экс-губернатор Свердловской области. — Ред.) отреставрировать дом купца Севастьянова. Что-то им двигало. Плохо-хорошо восстановили — об этом можно спорить, но город от этого решения однозначно выиграл. На Розы Люксембург (улица, существенная часть которой формируется дореволюционными постройками. — Ред.) кто-то же реконструировал особняки.
Вернемся к конструктивизму. У него в отличие от усадеб позапрошлого века огромный потенциал жизни. Мне искренне непонятно, почему гостиницу «Исеть» не используют по прямому назначению. В архитектурном плане она идеальна: коридорная система, множество комнат-номеров. И даже наружные лифты можно сконструировать таким образом, что внешний вид здания не пострадает. Видимо, все дело в отсутствии воли у наших культурных и имущественных чиновников.
Город счастливого детства
— Второй вопрос из ряда «почему». Почему в названии путеводителя вы ушли от упоминания и конструктивизма, и авангарда в целом?
— Это сделано умышленно. Нам хотелось рассмотреть архитектурную мысль в динамике и всем ее многообразии. Да, все крутится вокруг конструктивизма. Он был самым ярким, но далеко не единственным художественным течением того периода. Например, здание Управления железной дорогой, возведенное в 1928 году по проекту Константина Бабыкина, это неоклассика, построенная в самый разгар конструктвизма.
Нам было важно показать, откуда конструктивизм взялся и во что вылился, в чем растворился. Ценность этого явления становится очевидной, когда мы понимаем, что было до и после него.
От слова «авангард» мы решили отказаться, поскольку Свердловск не находился на острие прогресса. Конструктивизм на 80% был пришлым явлением. Его по указу сверху занесли к нам ленинградские и московские архитекторы.
Я сейчас буду говорить крамольные вещи, но Свердловск-Екатеринбург — арьергардный город, мы даже географически находимся в тылу. Линия фронта — в Москве и Питере. Именно там происходят основные битвы. А мы поставляем на передовую снаряды и живую силу.
— Звучит обидно…
— Отнюдь. Из этого положения можно извлечь огромную выгоду. Люди из Екатеринбурга все равно будут уезжать в более крупные и развитые города. Но 18 — 20 лет они находятся здесь. Мы последние несколько лет в поисках бренда города, пытаемся что-то придумать, разрабатываем какие-то логотипы. Но почему бы нам не стать местом счастливого детства? Давайте культивировать, выращивать образованных, здоровых жителей. Адаптируем к этой цели здравоохранение, озаботимся вопросами безопасного движения, построим сотни дошкольных учреждений. Создадим настолько развитую среду, чтобы родители из Нью-Йорка или Парижа говорили: а мой ребенок учится в Екатеринбурге. Такая вот дурацкая идея.
Сними шубу
— Третье «почему». Почему вы выбрали жанр путеводителя?
— Мы могли создать объемный научный труд со всевозможными картинками, словарными статьями. Но стоимость книги взлетела бы тысяч до пяти. Она была бы доступна ограниченному кругу людей.
Путеводитель сохраняет энциклопедическую функцию, но при этом он написан простым языком и расставляет некоторые акценты. У книги нет одного автора, у каждого маршрута есть свой «гид». Мы хотели, чтобы в создании путеводителя приняло участие максимальное количество людей, любящих и понимающих конструктивизм и архитектуру той поры.
— Думаете, возникшая мода на конструктивизм пойдет ему на пользу?
— С одной стороны, я не верю, что красивые картинки, мероприятия или сувениры с Белой башней могут заставить людей любить конструктивизм. Думаю, что среднестатистический горожанин все равно скажет, что усадьба Харитонова-Расторгуева или дом Севастьянова красивее, чем корпуса Городка чекистов или, скажем, Медгородка.
С другой стороны — если все вокруг говорят, что конструктивизм это безусловная ценность, то ты нет-нет да призадумаешься: может, я такой дурачок, что не понимаю всей прелести этого явления.
Авторы проекта Дома промышленности (НПО автоматики) Фридман и Глущенко планировали включить в комплекс 34-этажный небоскреб с причалом для дирижаблей. Однако высотка на этапе возведения пятого этажа загорелась. Да и пыл советcких руководителей поугас. В итоге только в 70-е на месте небоскреба возникла 12-эиажка.
— Эту моду можно транслировать на внешние рынки, конвертировать в туристический поток?
— Думаю, это утопичная идея. Подавляющая часть туристов посещают другие города и страны ради получения позитивных эмоций, удовольствия. Экскурсия в Городок чекистов, где, по данным НКВД, только в двух квартирах не было репрессированных, — это не отдых, а ад какой-то. Отличное место для Хэллоуина. Сделать из этой истории бренд невозможно.
В то же время, если бы в гостинице «Исеть» поселился какой-нибудь Hilton, было бы здорово. Приезжает бизнесмен из-за границы, селится в номер, а ему объясняют, что всех жителей этой комнаты расстреляли, и двух соседних тоже. Будет, что рассказать после возвращения на родину.
— Так конструктивизм это ад и депрессия или красота?
— Когда мы готовили путеводитель, мне довелось прочитать воспоминания Лили Брик о том, как она рассказывала подруге о своем опыте работы натурщицей. Ее замкнутая и скромная собеседница удивилась: «неужели ты позировала голой», на что Брик резонно заметила: «а ты делала бы это в шубе».
К чему я это все: обнаженная красота — вот эпитет, который подходит конструктивизму как нельзя лучше.
— А усадьбы XIX века — это красота в шубе?
— Вроде того. Но в этом ведь нет ничего плохого. Разве вам не хочется прикоснуться к шубе, погладить мех? Конструктивисты ее скинули, оставив чистые линии. Архитекторы искали красоту в композиции и форме, а не в рисовании натюрмортов и пейзажей.
Урбанистические сны
— На фонарях в сквере перед новым «Пассажем» появятся перфорированные рисунки, изображающие орхидеи. Идея принадлежит вам. Как так вышло? Судя по тем интервью, что вы давали после сноса старого ТЦ, я думал, сотрудничество с девелоперами проекта — «Малышева-73» — невозможно.
— Да, в одном из интервью я сказал, что застройщики нового «Пассажа» сделали нас всех беднее. Думаю, это и называется (по Салмину) говорить с девелоперами на одном языке. Такой подход их взбесил. Может, высказывание прозвучало излишне грубо, но от слов своих я не отказываюсь. Нам, как акционерам города, принадлежит его культурный слой. И никто не имеет права самовольно нас его лишать. Снеси Белую башню — и в Екатеринбург на сто человек приедет меньше. Это легко конвертировать в деньги.
Все, кто хотел обвинить меня в продажности, уже сделали это. Это их право. История с орхидеями на плафонах следующая. Однажды мы в издательстве задумали детский проект, но никак не могли найти спонсора, я, несмотря на разногласия, обратился к «Малышева-73». И они согласились нас поддержать. Общаться с ними было легко, мне даже не пришлось объяснять, кто я такой и чем занимаюсь. Оказалось, что у них есть специальный человек, который за мной «следит». Проект получился.
Когда в качестве проектировщика сквера у «Пассажа» выбрали голландскую KCAP, представитель «Малышева-73» поделился этой историей со мной. Я посмотрел на рендеры, и светильники мне показались по-голландски скучными. А в ответ получил: а что вы можете предложить? Помню, выслал несколько наработок, но все они по той или иной причине отпали.
Чуть позже я подарил Игорю Заводовскому (один из учредителей «Мылышева-73». — Ред.) свою книжку «Урбанистические сны». В ней одна из историй была посвящена тому, как в 2042 году на Шарташе реализовали проект ботанического сада, культивирующего уральские орхидеи «Орхидеевый рай».
Идея рассказа возникла после того, как я однажды узнал от супруги мэра Екатеринбурга Юлии Крутеевой, что в нашем регионе произрастает 50 сортов орхидей. Я и представить себе такого не мог. Вот он — супербренд. Мы копаемся в конструктивизме или истории царской семьи. Так может лучше выращивать цветы? Болот море, мы их никуда не денем, почему бы не воспользоваться ситуацией. Заводовскому фантазия понравилась. И было принято решение о реализации проекта. Опять-таки, наверное, это и есть тот самый диалог, о котором говорил Леонид Салмин.
А что мне оставалось делать? Кричать «злодей!» и подпиливать каждую ночь светильники? Это не созидательно. Да и черт знает, может, через какое-то время «Пассаж» рухнет, а фонари с орхидеями останутся.
