Уездный город К.
Кунгур, без сомнения, кошачий город (что для уральского холодного климата странновато)
Неформализованная инфраструктура малых городов сулит внимательному путешественнику много открытий
Я стою в метре от дождя. Здесь он идет всегда: из углов сводчатого потолка летят крупные капли, даже если на небе ни облачка. Это прошлогодний дождь. Тяну руку, ловлю влагу, подношу к лицу — вода настоящая. Холодная, чистая, без примесей, цветов и привкусов — короче говоря, совершенно обыкновенная. И разглядеть в ней прошлое мне не удается. Поэтому, несмотря на головокружительный символизм ситуации, к конкретному явлению мой интерес угасает: история не существует вне индивидуальностей. Отфильтрованная и генерализованная, она становится прозрачной и совершенно безвкусной.
Мы в Эфирном гроте Кунгурской ледяной пещеры. Капель здесь не прекращается тысячелетиями, вода падает из так называемых органных труб — специфических образований в сводах. Толща породы над нашими головами около 60 метров, и воде, чтобы просочиться сквозь этот гипс, требуется триста с лишним дней. Вдоволь нарадоваться прошлогодним осадкам удается не всем: весной поток желающих постоять под карстовым чудом природы особенно интенсивный, экскурсионные группы следуют одна за другой вплотную. И мы спешим за нашим проводником к Большому подземному озеру знакомиться с крангониксами Хлебникова — пещерными рачками-бокоплавами.
***
Если не подготовиться, то, как свидетельствует опыт, первое кафе, в которое заруливаешь по прибытии в город, обязательно окажется дорогим безликим филиалом какой-нибудь аляповатой общепитской сети. Поэтому еще в поезде перед Кунгуром мы принялись гуглить подходящее место, в котором можно было бы перевести дух по приезде, пополнить баланс глюкозы и кофеина в организме и скорректировать дальнейшие планы. В успех затеи я не верил — во мне ворчал снобизм жителя миллионника, едущего в городок, где населения и на сто тысяч не наберется. Почвы снобизм, однако, не получил: обнаруженная и благополучно достигнутая хипстерская кофеенка запросто могла бы вписаться в среду отечественного города любой степени столичности. Арт-чердак одного из особняков, за стойкой владелец — атлетического сложения мужчина ранне-средних лет, с модной гранжевой стрижкой. Кофе подали недурной.
По стенам помещения развешены фото: на одной — цветные изображения всевозможных климатических зон и природных чудес (сняты хозяином заведения в путешествиях), на другой — черно-белые снимки из истории Кунгура. Я приметил знакомый вид, только в кадре вековой давности он был торжественней:
— О, мимо этого храма мы, кажется, сейчас шли. Только он, почему-то, колючкой был окружен…
— Это раньше большой комплекс был — Иоанно-Предтеченский женский монастырь. А в 1930-х на его территории сделали исправительную колонию. Никольский храм, на который вы показали, восстанавливают уже лет десять, а вот церковь Иоанна Предтечи до сих пор за тюремной решеткой раздолбанная — не то склады там, не то мастерские. Последних зэков ведь только прошлым летом вывезли. Печально это все… А улица, на которой тюрьма стоит, знаете, как называется? — Свободы.
***
Кунгур, без сомнения, кошачий город (что для уральского холодного климата странновато). Вальяжные шерстяные хищники попадались нам на каждом шагу, они выбирались на теплое весеннее солнце и устраивались греться порой в самых людных местах: на ступеньках перед входом в аптеку, на перилах супермаркета, на свежеприпаркованных автомобилях. До людей им дела не было: это собаки воспринимают нас в категориях свой/чужой, для кошек мы либо обслуживающий персонал, либо пустое место.
Образ кота, гуляющего самого по себе, Кунгуру идет — город всегда был вольным. Основанный купцами в середине XVII века на Великом Сибирском тракте (для этого выкупили земли у местных татар), он даже в период массового металлургического освоения Урала, начавшийся через полвека, не знал рабского труда приписных рабочих. Здесь торговали: кунгурские ярмарки славились на всю страну, а в XIX веке город звали чайной столицей империи. Говорят, в то время кунгурские купцы контролировали 60 — 80% чайной торговли в России: опт из Китая шел через Кунгур, в городе партии дробились на чаеразвесочных фабриках и перепродавались лавочникам-ритейлерам.
Оттого в Кунгуре чтят не отцов-основателей, а чаеторговцев позапрошлого столетия, и пуще всего — Алексея Губкина, на свои деньги открывшего в родном городе дом призрения бедных детей и техническое училище. Другой кунгурский любимец — чайный и сахарный купец Михаил Грибушин, занимавший в числе прочего и пост городского головы. За свой счет (совместно с Кириллом Хлебниковым) он основал Михайло-Кирилловский сиропитательный дом. Казенных денег на социальные нужды разве дождешься…
Однако излюбленным способом самоутверждения купечества во все времена было возведение храмов. В конце XIX века выдающийся российский купец тюменского происхождения, меценат, путешественник и публицист Николай Чукмалдин писал в «Екатеринбургской неделе»: «Кунгур с 20 тысячами жителей имеет чуть ли не 20 церквей, до такой степени богатых и украшенных, каких едва ли где встретишь в другом уездном городе. И в том же Кунгуре нет и помина о местном театре. Там зачастую в купеческих домах, в 9 часов вечера, ворота заперты на замок. Жизнь в Кунгуре течет с преобладающим направлением религиозной и семейной стороны, едва ли где повторяющейся. Кунгурские крестные ходы, совершаемые периодически, по своей торжественности, многолюдности и подъему религиозного настроения, представляют собою из ряда вон выдающееся явление».
***
На выбор для ночлега подвернулись гостиницы с давней историей и небольшой новенький хостел. Последний оказался сравнительно недешев: в больших городах в среде ему подобных немалая конкуренция, цены пониже, как следствие — качество совсем не ахти. Однако длинные ребра гостиничных советских коридоров с вереницами дверей уже заранее вгоняли меня в уныние, и выбор был сделан в пользу хостела. Как показал последовавший вечер, чему-чему, а унынию в том хостеле не бывать никогда.
Заведением заправляла тетя Оля — непередаваемо энергичная дама, уже воспитавшая детей, решившая оставить службу инженера-строителя и заняться собственным делом. Разумеется, была выбрана сфера гостеприимства: думается, для тети Оли, этого коммуникативного центра кунгурской общественности, альтернативы и не было. Приезжие действительно выглядят идеальным объектом приложения ее сил: им можно обстоятельно рассказать о Кунгуре (а в Кунгуре тетя Оля знает все и вся), у них можно выведать слухи о жизни в других городах (уйти без расспросов вам не удастся), их можно кормить (проверено — вкусно).
Образ типичного хостела — голого проходного двора-ночлега — для кунгурского местечка не характерен. Здесь вы становитесь гостем: вас не оставят без присмотра ни на минуту, познакомят со всеми поколениями большой семьи и многочисленными друзьями — непременно выдающимися кунгурцами, усадят за большой стол. Да и в местной среде термин «хостел» не в ходу: «Как-то раз с хосписом спутали», — вспоминают курьезы хозяева.
***
Тетя Оля сказала:
— Идите через квартал к Тихвинской церкви, в свечной лавке попросите ключ от колокольни и поднимайтесь наверх. Оттуда поснимаете город — фотографии замечательные будут. Если что — скажете, что от меня.
Мы повиновались. В церковной лавке нам с хитринкой улыбнулись: «А пожертвование оставите?». Мы торопливо сунули каких-то купюр в прорезь, в ответ был выдан ключик с биркой «Колокольня» и указано в сторону коридора.
Первая дверь оказалась открыта, мы стали подниматься по узкому проходу-лестнице; было темно и вдобавок влажно — у троих из четверых нас мигом наглухо запотели очки (на улице еще прохладно). На ощупь дошли до следующей двери, толкнули — не заперто, и шумно ввалились в светлое помещение. Боже мой, хоры! А ведь служба идет! Певчие на нас, однако, не обратили никакого внимания. Мы замерли, огляделись на предмет продолжения маршрута и, стараясь, не шуршать куртками, направились к уже третьей двери, которая и востребовала добытый ранее ключ.
Я стоял на 70-метровой колокольне с видом на еще замерзшую Сылву и размышлял о приключениях при пользовании этой неформализованной туристической инфраструктурой. Казалось бы, так просто: попросить ключ и оказаться в волшебном месте. Но ведь если нет анонсирующей таблички, то вряд ли сам подумаешь о такой просьбе… Чертово мышление шаблонами!
***
До отъезда оставалась пара часов, мы спешили в хостел перекусить и забрать вещи. На одном из ветшалых домов на глаза попалась вывеска-жестянка, извещающая о продаже продукции местной кондитерской фабрики. Войдя, мы очутились в советском районном сельпо. Пока оттирали запотевшие очки и разглядывали окрашенный в ядовитую масляную зелень интерьер (большей конкретики близорукий взгляд не схватывал), нас буравила нетерпеливым взглядом труженица торговли. Снова обретя способность видеть, зато потеряв под суровым взором способность говорить, мы наугад ткнули пальцем в не менее суровый спартанский ассортимент, спешно расплатились за выданную плитку ириса и ретировались.
Тетя Оля положительно оценила нашу добычу: с советских времен местные кондитеры, говорит, делают сладости простые, но исключительно натуральные, поэтому если свежие — обязательно надо брать.
Я рассмотрел обертку — свежие, попробовал содержимое — и правда, надо брать. Доел — обязательно надо брать! Поэтому по пути на вокзал мы, решительно отринув робость, еще раз наведались к даме в зеленых интерьерах. Награда за смелость имела больше килограмма чистого веса.
Уже по приезде, перед тем как выложить сладости на стол, я запереживал: а вдруг получится как в детстве, когда любая еда на прогулке восхитительно вкусна, но стоит ее занести домой, она тотчас теряет всякую привлекательность и становится самой обычной. Не доставая упаковки из рюкзака, я отломил кусочек ириса и сунул в рот… Надо брать!
