Сныть
Культурная политика
Почему Пермский край стремится забыть свой опыт
Сколько мы ни пели — все равно что молчали,
Поэтому мертвой стала наша святая вода.
По нам проехали колеса печали,
И вот мы идем
На праздник урожая во дворце труда.
Борис Гребенщиков, «Праздник урожая во дворце труда»
На недавнем форуме Культуралика режиссер и продюссер Эдуард Бояков предложил занятную периодизацию культурного процесса в постсоветской России (о Культуралике читай «Хороший, плохой, культурный»). Бояков говорил о трех состоявшихся фазах, первая — 90-е: при тектонических преобразованиях в экономике культурная политика ориентировалась на классические образцы — должно же хоть что-то оставаться незыблемым и высоким. Знаковый поступок того времени — создание телеканала «Культура»; город-выразитель этой фазы — Санкт-Петербург. Вторая фаза достигает пика во второй половине первой декады 2000-х, ее выразитель и застрельщик — Пермская культурная революция губернатора Олега Чиркунова. Потому что одними творениями XVIII века сыт не будешь, потому что очень хочется выскочить из советской культурной инфраструктуры, потому что и провинции могут полноценно играть на международном уровне. Наконец, третий этап: наигравшись с радикальными современными художественными практиками культурный процесс обращается к уютоманству — это бесконечные заклинания о дружелюбной городской среде и велодорожках, хипстерские кофейни и лотки с фалафелем на каждом углу. Самое яркое выражение этот этап получает в нынешней Москве.
Вернемся, однако, к Перми. Залихватская идея развивать регион методами шоковой культурной политики и случайное стечение обстоятельств в конце 2007 года вылились в небывалого охвата в постсоветской России эксперимент (читай «Русское провинциальное»). Недостатка в критике не было. «Идея привлекательная, смелая и романтичная, как первокурсница филологического факультета» (заместитель председателя правления Пермского землячества Евгений Сапиро, «Будущее одной иллюзии»); «Это грандиозная коррупционная афера, для которой культура работала прикрытием» (писатель Алексей Иванов, «Нормальный буржуазный писатель»). Ошибок тоже хватало. Весной 2012-го Чиркунов ушел с поста губернатора. «Сейчас, конечно, есть опасность застоя в Перми. Но есть и возможность спокойного, мудрого аудита — просвещенного консерватизма, и это обнадеживает», — выражал тогда оптимизм Бояков (см. «Одиссей, непреклонный в напастях»). Не вышло: сменивший Чиркунова Виктор Басаргин выкорчевал саженцы современного искусства (читай «Красные сдали город»).
За Пермью следили очень внимательно: из Екатеринбурга, из Казани, из Петербурга, с Северного Кавказа, с Кубани, из Воронежа. Учились на чужих ошибках, перенимали успешные практики. Развивались и «революционеры»: летом 2015-го методолог пермских преобразований Марат Гельман заявил, что на родине при нынешней власти ему делать нечего — сейчас он реализует опробованные в Прикамье подходы в Черногории. Бывший ответственный за музыкальное направление в Перми продюссер Александр Чепарухин: «Я вряд ли возобновлю обычную коммерческую промоутерскую деятельность. Понижать планку я не хочу — после того как нам удалось подарить нескольким регионам России целый ряд уникальных по программе и по качеству событий мирового уровня. Сейчас я делаю в основном культурные проекты за рубежом и даже не очень знаю, что происходит в России» (цит. по Colta.ru; наше интервью с Чепарухиным — «Автостопом до Вудстока»). Зато Эдуард Бояков, напротив, проникся великодержавным патриотизмом и проектирует культурные кластеры в Крыму.
Так почему же сам Пермский край, чей опыт дал толчок культурному процессу всей страны, позиционирует себя так, будто ничего этого не было?! «Акцент теперь сделан на туристах расположенных поблизости городов — Екатеринбурга, Челябинска, Тюмени, Кирова, Ижевска, Уфы» — молотовская местечковость? «Пермский период. Новое время» — а что нового в фестивалях Рок-Лайн (проводится с 1996 года) и «Камва» (с 2006-го)? Какую актуальность в «новое время» приобрела пермская деревянная скульптура или пермский звериный стиль? Вы этим еще и креативную молодежь хотите удержать? Не без исключений, конечно: живы и в соку «Дягилевские сезоны» (их начинал еще Георгий Исаакян, уж мы-то помним — «Куда примчит двойная упряжка»), гордо «без поддержки министерства культуры Пермского края» ведут себя Агишевы («Из истории одной семейной пары»). Но в целом — сплошь «Масленичная губерния». Два притопа, три прихлопа. Качественный и доступный контент.
…Еду я как-то поездом из родной Перми, где до сих пор живут мои родители, к себе в Екатеринбург, читаю «Борьбу за Логос» Владимира Эрна. Оптимист он был пламенный: «…народ, который дал Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Соловьева и т.д., вышел из стадии стихийного варварского существования и вернуться к нему уже не может. В этом смысле Россия существенно вкусила культуру и имеет ее уже внутри себя, т.е. неотъемлемо и необходимо. Тот же самый смысл имеют мои слова о существенной православности России. Народ, который дал св. Сергия Радонежского, св. Серафима Саровского и множество великих святых, существенно пронизан религией Слова…»
Этот пассаж дан в сноске как пояснение. Только я его прочел, как слышу (аж вздрогнул от совпадения) из соседнего плацкартного пролета поучающий старушечий голос: — … «А если печень, так это, значит, надо снытью лечиться. Вон святой Серафим-то, когда в лес уходил, только ей и спасался и нас этому сколько учил»…
Россия, говоришь, существенно и необходимо вкусила Достоевского и Толстого? Словом св. Серафима и св. Сергия пронизан православный народ? Культуру имеет неотъемлемо и необходимо и, де, вернуться не может?.. Эх, дорогой Владимир Францевич, повезло ж тебе умереть весной 1917-го! Уж не раз показал минувший с тех пор век: сныть у нас тут кругом. Вечная. Только ею спасаются, лишь ее одну и помнят. Остального как не было.