Язык оперы

Театр

Музыка — единый мировой язык, естественное средство объединения людей, подчеркивает главный дирижер Екатеринбургского театра оперы и балета Оливер фон Дохнаньи

В течение марта четыре спектакля Екатеринбургского театра оперы и балета принимают участие в национальном фестивале «Золотая маска» в Москве. Среди них опера на санскрите «Сатьяграха» (подробнее см. «Indian Opinion»), соревнующаяся в пяти номинациях. Она стала дебютной в театре для словацкого дирижера Оливера фон Дохнаньи. А в июле 2015 года Дохнаньи принял предложение стать главным дирижером екатеринбургской оперы.

Назначение нового Главного — всегда заявка. С каждым творческим лидером связан определенный этап. Когда почти десять лет назад художественным руководителем стал Михаэль Гюттлер, коллектив продемонстрировал желание и готовность работать с маэстро международного уровня. Павел Клиничев вывел наш балет (не в одиночку, естественно) на уровень всероссийского явления. Оливер фон Дохнаньи известен прежде всего как оперный дирижер. За два года контракта на Урале ему предстоит дирижировать оркестром не менее чем на 50 спектаклях.

Сегодняшний разговор — попытка оценить нынешнее состояние театра и разглядеть его ближайшие перспективы.

За новаторством — в Екатеринбург

На премьере «Сатьяграхи» в фойе театра разносился аромат восточных благовоний. Прекрасные девушки в сари угощали экзотическими травяными напитками. В зале наблюдалось столпотворение: премьера «диковинной» оперы вызвала шквальный интерес. Современный американский композитор Филип Гласс широкой публике известен по работам в зоне рок-музыки и саунд-трекам к кинофильмам, включая картины Андрея Звягинцева. Его произведения крупных форм до сих пор не исполнялись в России, «Сатьяграха» в Екатеринбурге стала первой.

— Оливер, как состоялось знакомство с нашим театром?

— Случайно! Директор театра Андрей Шишкин мечтал поставить оперу Филипа Гласса, которого любил еще с молодости. Я же лично знаком с композитором и неоднократно дирижировал его произведениями. Думал, здесь будет одна постановка и все. А вышло иначе.
 
— Вы работаете с разными коллективами. Легко ли нашли общий язык с оркестром?

— Музыка — одна на всех, в любом месте планеты она играется по одним и тем же нотам. Люди пытаются изобрести единый мировой язык, а он есть — это музыка. Дирижер и оркестранты изначально понимают друг друга, на каком бы языке они ни говорили. (Оливер прекрасно говорит по-русски. — М.Р.) В оркестре же все зависит от качества инструментов и качества исполнителей.

— Вас устраивает качество инструментов? Как я понимаю, в ваше ведение как главного дирижера входит и контроль технического состояния оркестра.

— Существует план обмена инструментов, формируется «очередь»: что нужно заменить сейчас, что вскоре, в зависимости от наличия денег, конечно. Недавно мы получили четыре новые валторны: хорошо, что четыре, а не одну, она бы выбивалась из общего строя. Новые инструменты звучат иначе, чем старые, по-другому держат звук. Теперь замены требует гобой.

— В сознании обывателей живет убеждение, что хороший инструмент — это старый инструмент…

— Для струнных это так. Духовые же должны быть новыми. Они быстро стареют: медь истончается, дерево трескается, трансформируется в том месте, где касаются руки, испытывает постоянное влияние влажного воздуха. Струнные такому интенсивному механическому воздействию не подвергаются. Для них главное — качество материала, а дерево чем старше, тем тоньше звучит.

— А как звучат уральские голоса?

— Здесь много интересных голосов. Есть хара?ктерные певцы, способные исполнять специальные партии. «Сатьяграха» отличается от привычных классических опер, она требует особого умения интонировать. Не все певцы, даже талантливые, подошли по тесситуре. В опере присутствует четкий строй, элемент повторения: в очередном ряде меняется лишь одна нота, и это нужно не пропустить. Исполнители главной партии Махатмы Ганди Владимир Чеберяк, Евгений Крюков с задачей справились. Они понимают «музыкальную инженерию». Певец должен жить не только эмоциями. В пении две составляющие: чувство и разум, сердце и голова. Произведения Филипа Гласса отнюдь не лишены эмоций, но многое приходит через расчет.

Хочу выказать восхищение уральским хором. Если бы существовала номинация «Золотой маски» за хоровое исполнение, ее следовало бы присудить хору в «Сатьяграхе», который стал полноправным действующим лицом постановки. Артисты хора не только поют, они играют, они индивидуальны.

Ставить такую оперу, как «Сатьяграха», хорошо и необыкновенно. Это вызывает средоточие всех сил. Публика жаждет увидеть результат.

— Но и риск наличествует. Не каждый театр готов рисковать
 
— Я думаю, главные театры страны должны делать не только проверенную временем классику, но и экспериментальную музыку, их задача — искать и показывать новое. Моя идея в отношении Екатеринбургского театра оперы и балета заключается в том, что он должен стать центром современной оперной музыки в России. Чтобы люди знали: за новым нужно ехать в Екатеринбург.  

«Пассажирка» прибудет осенью

В сентябре 2016 года нас ожидает еще одна российская премьера на екатеринбургской сцене — опера Моисея Вайнберга «Пассажирка». Уже состоялся кастинг исполнителей, режиссер и сценограф Тадэуш Штрасбергер (он же — постановщик «Сатьяграхи») представил макеты декораций. Сюжет оперы касается тяжелого прошлого европейских народов — Второй мировой войны, действие некоторых сцен происходит в концентрационном лагере Освенцим. Произведение малоизвестно широкой публике, в России звучало лишь в концертном исполнении. На примере «Пассажирки» театр опробует новый формат работы — проектный. Цель его — возвращение стране наследия замечательного композитора XX века. Произведения Вайнберга ценил Дмитрий Шостакович, однако по разным причинам, политическим и социальным, имя композитора оказалось незаслуженно забыто. В рамках проекта весной будет исполнена Восьмая симфония Моисея Вайнберга, пройдет посвященная его творчеству международная конференция, позднее екатеринбургский спектакль будет показан на сцене Большого театра.

— Кому принадлежит идея постановки именно этой оперы?

— Результат совместного «творчества идей». Когда речь заходит о выборе следующей постановки, мы ищем оперу, на которую в театре есть голоса, и которая уникальна. Не хочется ограничиваться АВС: «Аида», «Богема», «Кармен». Нужно дойти до W, например, до Вайнберга.

Постановка не станет копродукцией (тиражирование сейчас распространено в Европе ради удешевления процесса): это не перенос, а эксклюзивная авторская работа коллектива.

— Оливер, лично вам нравится музыка оперы?

— Я не дирижирую музыкой, которая мне не нравится; я в таком возрасте, что могу себе это позволить.

О музыке говорить трудно, потому что она говорит сама за себя, но я все-таки попробую. В опере присутствуют два поля: драматическое и лирическое, одно перетекает в другое. Интересно используются инструменты. Оркестр занят в полном объеме, плюс камерный ансамбль из пяти человек работает на сцене, когда действие происходит на корабле. Звучит несколько тем, лейтмотивов: тема заключенных, тема скрипача, тема надзирательницы Лизы, тема любви. Реальность сменяется воспоминаниями или мечтами, они соединяются «без швов». Опера на глазах зрителей разворачивается подобно кинофильму. Разноуровневость присутствует как в оформлении постановки, так и в содержании самой музыки.

— Вы довольны результатом актерского кастинга?

— Да: нам не нужны «гости», хватает своих голосов. Назову лишь несколько имен: Елена Дементьева, Надежда Бабинцева, Юрий Девин, Ильгам Валиев… Вокальные данные великолепно сочетаются в них с драматическим мастерством. При подборе учитывали не только певческие данные, но и физические: внешность должна соответствовать персонажам — людям, которые долгое время провели в заключении. Например, возлюбленный Марты Тадеуш после четырех лет концлагеря не может быть упитанным. Дополнительная задача для исполнителей — похудеть!

— Вы имеете опыт работы во многих театрах мира. Везде существует несколько исполнительских составов, или мы — исключение?

— Практика разная. В продукциях антрепризного типа, например, в театрах Великобритании, Франции один состав плюс так называемый кавер — люди, которые заменяют заболевшего исполнителя. В российских театрах другая ситуация. Спектакли идут несколько лет. Театру необходимо обеспечить несколько составов. Сегодня, к примеру, я дирижирую «Летучим голландцем» (беседа состоялась в начале февраля. — М.Р.), там есть певцы, которые не исполняли партии полтора года, а опера на немецком языке! Конечно, этим людям необходимо получить достаточное количество репетиций, чтобы повторить партии.

 — В последние годы большинство опер в екатеринбургском театре исполняются на языке оригинала, а это итальянский, французский, немецкий и даже санскрит. «Пассажирка» — долгожданная русскоязычная опера. А в других странах она исполнялась «на языке оригинала»?

— Первая постановка состоялась в 2010 году в Австрии, потом в США: в Чикаго, Лос-Анджелесе, везде в обработке. В конц­лагере сидят люди разных национальностей, каждый поет на своем языке. У нас опера прозвучит по-русски. Долг перед композитором — вернуть его в отечественное музыкальное пространство.

— Мне доводилось слышать такую шутку от зрителей: мол, и на русских операх не помешают субтитры, так как слов не разобрать…

— Это не шутка, в некоторых театрах используются субтитры и при исполнении опер на родном для зрителей языке. Оперное звучание никогда не будет равно по ясности драматическому и тем более простой речи. Пение несколько меняет звук. У разных артистов это выражено в разной степени в зависимости от природных данных.
В каждом языке есть свои проблемы и сложности. В санскрите присутствуют звуки, которых в принципе нет в европейской речи. Самым же трудным для пения, если он не родной, считается французский.
 
— Музыка имеет национальность?

— Иногда говорят, что только итальянский дирижер должен дирижировать итальянской оперой. Это неправильно. Чем же тогда заниматься дирижеру эстонскому, например? А американцам ставить только Бернстайна? Время, когда национальные театры играли исключительно национальную музыку, прошло. Сейчас, когда есть возможность прослушать любую оперу онлайн или в записи, национальная принадлежность дирижеров и исполнителей утратила былую значимость. В Англии я часто делаю французскую музыку. Дома, в Словакии, итальянскую. За рубежом от меня, конечно, хотят услышать чешскую. Есть планы постановки «Русалки» Дворжака в екатеринбургском театре под моим руководством. Но это не значит, что японский дирижер или немецкий не способен чувствовать Дворжака.

— Вы много ездите, часто меняете место обитания. Сохранилось ли понятие дома?

— Конечно, оно остается: всегда должна быть родина. Страшно, когда человек живет только на чемоданах. Есть люди, которые постоянно путешествуют. Я работал с одной известной американской певицей; однажды она заболела, и ей некуда было податься, так и провела полтора месяца в чужом городе. В последнее время я оказываюсь дома редко, дважды пропустил Рождество, но приезд домой — всегда счастье.

— Вас привлекает прежде всего современная музыка?

— И да, и нет. Основная часть моей деятельности — это классика, она остается базой. Но я чувствую настоятельную пот­ребность воплощать и новую музыку. Любимый же композитор — всегда тот, кого я исполняю сегодня. В екатеринбургском театре я переживаю сейчас сложную ситуацию. Ежедневно делюсь на три части: утром спевка, после обеда репетиция «Пассажирки», вечером дирижирование спектаклем текущего репертуара. Разная музыка бьется внутри меня. Это как три ребенка, которые говорят: «А меня мама любит больше!». Дирижер, как истинно справедливая мудрая мать, должен всех детей любить одинаково сильно.