Диктатура вкуса
Культурная политика и политика культуры стали темой заинтересованного диалога между послом Австрии и уральскими деятелями искусства. Неожиданное противоречие: дипломат «проголосовал» против политизации культуры, а наши деятели искусства — за нее
На последней премьере «Коляда-театра» по пьесе Гоголя «Женитьба» актеры рефреном выкрикивали признаки русской национальной идентичности: «Самовар, лапти, матрешка!». Русский национальный набор для квасного патриотизма давно стал притчей во языцех. Возможны варианты: ушанка, медведь, мороз, мат. Недавно довелось услышать, как молодую итальянку, несколько лет проведшую в России, спрашивали, с какими понятиями ассоциируются у нее русские. Ответ, поначалу заурядный — водка, икра, завершился неожиданно и приятно — ум.
В соседнем с «Коляда-театром» особняке австрийского консульства незадолго до Нового года речь шла о том же.
Эмиль Брикс |
Прибывший с деловым визитом в Екатеринбург посол Австрийской республики Эмиль Брикс пригласил местных представителей общественности на разговор «Австрия и Россия: культурная самоидентификация в меняющемся мире». Кстати, что для нас Австрия? Небольшой опрос не дал расхождения: горнолыжные курорты, тирольские луга, Альпы и вальсы Штрауса.
Встреча вызвала неожиданный даже для организаторов (Уральское бюро Фонда Фридриха Науманна) интерес: зал был полон. Разговор получился горячим и в полной мере отразил национальные черты характера. Австрийская сторона была любезна, сдержана, тонко сглаживала противоречия. Российская — смело ставила глобальные вопросы и демонстрировала мощное желание высказаться, не всегда слыша других.
Русская логика: чем хуже — тем лучше
У кого что болит, тот о том и говорит: уральцы взяли инициативу в свои руки и повели дискуссию о состоянии культуры. Возможен ли ее расцвет в благополучном мире или для творчества полезны голод и давление?
Евгений Касимов, писатель, член городской думы Екатеринбурга:
— Хочу обозначить проблему, характерную именно для либерального общества. Тотальная безвкусица, вседозволенность, рожденная невиданной прежде свободой, способствуют развитию не собственно культуры, а массовой культуры. Управляют же культурой в основном, как у нас, люди некомпетентные: инженеры, химики, сотрудники сферы образования. Когда с ними заходит речь о культуре, они имеют в виду здания, недвижимость, а не их «начинку». Свободное развитие культуры ведет к ее деградации, и нынешние управляющие органы — туда же.
Делаю парадоксальный вывод. России как никогда нужна иная парадигма: имперская культура, своеобразный «большой стиль», декларируемый с самого верха.
А также институт экспертов, обладающих высоким вкусом, понимающих интересы всей нации. Хорошо ли это для художников? Казалось бы, плохо: цензура. Но эта «плохость» породит хорошие, а может, и замечательные произведения искусства. История доказывает, что именно в периоды жесткого диктата рождаются великие произведения, а в период стабильности господствует попса. Трудности, продуцируемые имперским строем, благотворно сказываются на творчестве художника, который сопротивляется и создает шедевры. Чем сильнее сопротивление материала, тем лучше результат...
В зале шум: «Мы уже знаем, что из этого получается», «Обуяла ностальгия по прошлому», «Ну будем творить в подполье, а кто эти шедевры увидит?»…
Андрей Санников, поэт:
— Пафос Евгения Касимова мне понятен. В нем говорит голос шестидесятников, некоей особой породы русской советской интеллигенции, которая искренне считала, что качество художественного произведения связано с политической системой. Это принципиальная ошибка. На мой взгляд, такой тип истолкования отношений художника и государства надо положить в архив. Государство не может заставить меня рифмовать плохо или хорошо, это происходит вне него.
Эмиль Брикс:
— Неожиданно обнаружить столь противоположные позиции, когда Россия переживает стадию реформ. Я бы предостерег от заблуждения, что империя может быть умной. Разговор о том, что хорошо и что плохо, всегда возникает при тоталитарной системе, которая пытается решить дилемму властным путем, выдвигая свою политическую версию — просвещенный абсолютизм. Что это такое, история уже показала. Если в условиях перестройки в какой-то период начинает преобладать дурной вкус (хотя кто его оценил?), значит, так и должно быть в это время. Понятия качества определяют только сами художники и потребители, а их уровень восприятия зависит прежде всего от уровня образования. Вот о чем нужно заботиться, а не о возвращении «великой империи». Такова моя собственная позиция, и она не самая популярная.
В странах Евросоюза сейчас тоже просматривается ситуация, когда государственный контроль грозит оказаться на переднем плане, оттеснив гражданский. Я считаю эту тенденцию опасной. Все, что должно сделать государство, это обеспечить рынок сбыта тому, что мы считаем «хорошей литературой», «хорошим театром».
Реплика из зала: «Наше государство никогда не будет организовывать рынок сбыта хорошим вещам, оно их безошибочно отбраковывает».
Русский путь: как всегда, третий
Политические параллели между двумя странами обнаруживаются, но с большим временным лагом. Австрия — наследница великой и трагической истории Священной Римской империи. Россия сейчас в том же положении, что Австрия несколько веков назад, когда империя распалась. Но она отказывается перестать считать себя империей, у нее изодранное, не успокоившееся еще сознание бывшей империи.
И вечный поиск своего пути, что уже можно считать укоренившимся национальным признаком.
Сергей Матюхин, журналист:
— В контексте самоидентификации: Россия добровольно старалась идентифицировать себя с цивилизованным Западом. Сначала пыталась следовать американской модели, трансформировать унитарное государство в некие Соединенные Штаты России (этого хотел Ельцин). С приходом Путина пыталась реализовать европейскую модель, наблюдался повышенный интерес к опыту Германии. А сейчас власть пребывает в поисках третьей модели. «Русский путь» — это поиск собственного пути. Заметен поворот на Восток, рассматриваются китайская, индийская модели. Видимо, на их базе плюс западный вариант будет синтезироваться новая система с азиатским уклоном, колониального типа, когда метрополия в лице столицы держит и «развивает» остальную территорию.
Голос из зала: «А не пора ли нам снова звать Рюриков...».
Эмиль Брикс:
— Европейский союз сейчас тоже находится в сложном положении. Каждый его член хочет быть полноценной частичкой империи, но без центра, из которого бы им управляли. Своеобразная империя без императора, а также без единой культуры и идеологии. Не ясно, что из этого получится, но попытка интересная.
В отношении России. Я и в истории, и в сегодняшнем дне вашей страны вижу много следов подчеркнутого национализма.
В русском языке заметно, что народ, на нем говорящий, считает себя «избранным». Для русской культуры характерна тесная связь с политикой, идеологией, гражданственностью. Это было и есть сейчас. Это ваша отличительная черта.
Ильдар Зиганшин, фотохудожник:
— Я внимательно слежу за тем, что происходит в европейском искусстве, и могу сказать: наиболее выдающиеся произведения и их авторы — абсолютно политизированы в своем послании обществу. Политизированность может быть закодирована и не ясна простому обывателю, но она есть. Определенный дискомфорт, который порождают эти посылы, заставляет общество на него реагировать и прорабатывать. На самом деле, политизированные произведения — максималистская честность художника по отношению к своей стране. А «большой стиль», о котором здесь говорили, у нас уже задан — попса, тюремный шансон и криминал. Именно это поддерживается и предписывается.
Реальная культура ни в каком обществе не нуждается, чтобы ею управляли. Она нуждается совершенно в другом — в выстраивании инфраструктуры: чтобы было удобно ее потреблять, а самому художнику производить. Хотя и принято считать, что художник должен быть голодным.
Эмиль Брикс:
— Конечно, искусство реагирует на современность, и если сейчас политические проблемы актуальны, они отражаются и в искусстве. Но в целом, мне кажется, художественное произведение не обязательно должно иметь политическую окраску. Между свободным высказыванием в Австрии и в России есть большая разница. Вспоминаю недавнюю ситуацию с плакатом «Целующиеся милиционеры» группы «Синие носы», который был запрещен к экспонированию. Не важно, как я отношусь к данному творчеству, но я всегда на стороне художников и убежден, что государство не вправе выносить запретительные вердикты, каким бы воплощением «дурного вкуса» произведения ни представлялись. Диктатура «хорошего вкуса» оказывается опаснее для состояния культуры и всего общества, чем сам по себе «дурной вкус».
(Напомим, что при открытии выставки в Париже «Соц-арт: политическое искусство в России» цензуре со стороны Роскульта подверглись 17 произведений, которые были названы «позором для России». Инициатор экспозиции Антуан де Жильбер выразил сожаление: «Нам сложно понять такое решение». Один из основателей группы «Синие носы» — бывший екатеринбуржец Александр Шабуров. — Ред.).
Получается, «третий путь» российского искусства — ориентация на политику. Но вопрос в том, как оно отражает эту политику. Если оно также не дифференцировано, как и господствующая идеология, не содержит анализа и критики, оно перестает быть интересным. И это моя основная претензия к искусству, которое вы называете политическим: в нем мало дифференцированности. Оно монолитно и отражает интересы правящей верхушки. Мне кажется, не такому искусству принадлежит будущее.
Дополнительные материалы:
Эмилю Бриксу преподнесли подарок от уральских керамистов: глиняную фигурку Герасима, объяснив, кто это, и неосторожно посоветовали прочитать «Му-Му». Но господин Брикс рассказ Тургенева уже читал. Он широко образованный человек и прекрасно знаком с русским искусством, классическим и современным. По образованию — филолог, историк, дипломат. Несколько лет работал директором Австрийского института культуры в Лондоне. С 1982 года находится на дипломатической должности. Представляет одновременно и государственные, и общественные структуры. «Я принадлежу к тому кругу лиц, которые работают и на правительство, и на его оппозицию». Сегодня его больше всего волнуют проблемы гражданского общества и отношения национальностей.