Коляда-place

«Давайте подводить итоги, пока итоги не подвели нас», — Николай Коляда процитировал Илью Ильфа и быстро набросал реестр «наколядованного» за прошедший год. Три премьеры: «Гамлет», «Курица», «Женитьба». Участие в нескольких фестивалях: в Самаре, Омске, Волгограде, Нижнем Новгороде, гастроли в Польше. Успех спектакля «Амиго» на «Золотой маске». Выпуск еще одного сборника пьес. 50-летний юбилей, наконец. Среди всех впечатлений как самое сильное он выбрал летнюю, тоже юбилейную «Евразию» — конкурс молодых драматургов, который сам и придумал пять лет назад. Было много гостей: писатели, столичные критики. По традиции собрались в его деревенском доме в Логиново, несколько дней читали пьесы, обсуждали. Пришло время разъезжаться. Ждали автобусов, веселые, немного пьяные. Тепло, музыка, человек сто во дворе — и в это время начался ливень. Многие разулись, разделись и стали танцевать: «И такое счастье нас переполняло — от прочитанного, от выпитого, в лужах и под дождем…».

Переступите через мой труп

Когда у человека столько видов деятельности и в каждой он заметен, так и тянет задать тривиальный вопрос, какое дитя самое любимое. Коляда — драматург, основатель школы. Режиссер, основатель театра. Главный редактор журнала «Урал». Преподаватель Екатеринбургского театрального института.

Сначала он отвечает уклончиво: мол, стараюсь хорошо выполнять любую работу, данную господом Богом или правительством Свердловской области. Потом признается: главное его дело — пьесы писать. Уже написано 93. Из них на сцене живет 55. Некоторым повезло больше других: например, «Мурлин Мурло» с Еленой Яковлевой в главной роли в репертуаре московского «Современника» вот уже 18 лет. Я вспоминаю, как лет десять назад именно эту пьесу критики называли эпизодическим явлением русского театра, мол, ее время быстро пройдет. Критики, как всегда, ошиблись. Коляда, как всегда, прав. Сегодня он не один, у него последователи. В лонг-листе национальной премии «Дебют» в номинации «драматургия» из 12 человек со всей России пятеро — его ученики.

— Я когда прочитал список в интернете, чуть не расплакался от радости. Ну удалось все-таки! Меня молодого не поддерживали, били по рукам и ногами в живот: «мерзость, скотоложство». Поэтому я знаю, как тяжело молодым, им нужно помогать. В журнале «Урал» мы еще в 1999 году учредили молодежный литературный клуб «Лебядкин», каждый девятый номер отдан начинающим писателям и поэтам. У меня вышло шесть сборников собственных пьес и восемь — сборников пьес моих учеников. Нельзя же за успех цепляться бесконечно и повторять: «Я первый, я лучший». Пик моей популярности пришелся на вторую половину 90-х, теперь пусть другие получают премии и награды. А мне приятно, что под моим «знаменем».

— Вас «обвиняют» в создании собст-венной драматургической школы…

— Не знаю, как это получилось, я ничего специально не делал, может, звезды сошлись. Ругаю учеников как сумасшедший: не пишите, как Коляда. Меня радует, что Олег Богаев не похож на меня, Саша Архипов — не похож, Аня Богачева — своеобразна. А вот Вася Сигарев черпает из той же «ямы». Сегодня иду на занятия в театральный, опять буду их долбить: говорите своим голосом, переступите через мой труп. И я когда-то был увлечен Вампиловым и Арбузовым, преклонялся, подражал, но выбрал собственную дорогу.

— Восемь лет назад она неожиданно для многих вывела вас в редакторы журнала «Урал». Задумка была, как я понимаю, известным именем спасти утопающего?

— Идея принадлежала Валентину Лукьянину: позвать Коляду, и на журнал сразу обратят внимание. У меня тогда было много дел. Но если произносят такие слова, как «помогите», я кидаю все и бегу помогать. Как поднимали подписку? Льготами, работой с библиотеками, криком-ором, чтобы о нас услышали. Сначала подписка составляла всего 237 экземпляров, сейчас — 3300. Все равно мало, конечно. Но наши читатели — это тот «кислород», который необходим, чтобы общество дышало. Все лучшее, что было написано на Урале за это время, опубликовано в журнале.

— Вы говорите, что пик популярности позади. Но сегодня Николай Коляда — признанный мэтр.

— Однако ни «Ревизор», ни «Гамлет» не были отобраны на «Золотую маску». И за спектакль «Ромео и Джульетта», который до сих пор вспоминают как откровение и просят диски с записью, я ничего не получил. Мне это смешно. Наплевать. Когда в апреле возили в Москву «Амиго», столько натерпелись, что пропади эта «Маска» пропадом: высокомерие, мертвечина и банкет с плавленым сырком. Чувствуется, что люди здесь зарабатывают, им не до искусства. Атмосфера провинциальных фестивалей другая: хлеб-соль. Нам ведь много не надо, услышать «мы вам рады», и уже хорошо.

Конечно, мне нравится, когда меня хвалят. Другое дело, когда ты эти награды получил, нужно улыбнуться и убрать их в угол. А если все те слова, что говорят на вручении премий, воспринимать всерьез, в голове будет стучать: «ты гений, ты гений». Так можно и с ума сойти.

Бриллиант за десять тысяч

— Николай, вы много общаетесь с писателями и артистами. Они отличаются принципиально?

— И те и другие как малые дети, порода такая, каждый на себя одеяло тянет. Из носу кап, в руки хап. Не понимают, что надо общее дело делать. Журнал, спектакль — коллективное творчество. Собираюсь поставить «Короля Лира» с поучительной целью, чтобы поняли: нужно соединять, а не рвать на части.

— А в «Гамлете» артисты чему учились?

— Актерскому мастерству. Мы странно репетировали. Пять месяцев делали этюды с предметами: давили яблоки, рвали лаваш; все записывали на видео, было смешно и весело. Ставить начали за месяц до премьеры, лишь 20 процентов сделанного вошло в спектакль, остальное сохранилось как школа актерского мастерства.

— Многие театры жалуются на нехватку молодежи, а у вас и зрелые роли играют порой юные ребята.

— Возможно, я по натуре ближе молодым. Коллектив у меня замечательный. И немаленький: 54 сотрудника. Есть просто выдающиеся, редкие артисты — Олег Ягодин, Ирина Ермолова. Это бриллианты, вокруг которых можно выстраивать что угодно, брать темы любой сложности.

— Если бы Олег остался работать в Екатеринбургском драматическом, классическом театре, он бы, конечно, и там был заметен, но вряд ли бы так блистал…

— Наверное. Он артист современного стиля. Когда Олег произносит монолог «Быть или не быть», я открываю дверь в своем кабинете и слушаю: мороз по коже. И никакой звездной болезни. К Новому году готовили сказку «Морозко», он там Леший. Казалось бы, мог отказаться, «не царское это дело» для Гамлета; нет, он за все берется. Как и я: и пол в театре мою, и убираю после спектаклей, и за игрушками езжу. Это мой театр.

— «Коляда-театр» продолжает частную жизнь?

— Да, он на самоокупаемости. Мы зависим прежде всего от продажи билетов. На последнюю премьеру, «Женитьба», подняли цены до 350 рублей, это дорого для андеграундного театра даже по европейским меркам. Билеты раскупили. А для Москвы, наоборот, дешево. В конце января на сцене театра «Современник» будем представлять пять постановок. Я собирался играть спектакли тоже за 350 рублей, но мне сказали: «Что вы». Цены назначили от 500 до 2000 рублей.

— Сколько стоит в среднем постановка спектакля?

— Самый дорогой у нас — «Гамлет», 90 тыс. рублей. Деньги на постановку обычно вкладываю свои. Я получаю достаточно большие авторские гонорары, когда идут мои пьесы. «Современник», например, за вечер собирает 1,5 — 2 млн рублей, я получаю 8%. Выходит 5 — 8 тысяч долларов в месяц, почти все идет в театр. У нас самая лучшая в городе аппаратура, прекрасное сценическое освещение и т.д. Но зарплата артистов недостаточно высокая. Олег Ягодин, занятый во многих постановках в главных ролях, имеет 10 — 12 тысяч рублей в месяц.

— Как строятся ваши взаимоотношения с властью? Зачем власть культуре?

— Только для финансовой поддержки. Все-таки трудно столько лет тащить театр за свой счет, надеюсь на помощь. Летом планирую провести второй фестиваль «Коляда-place»: 28 спектаклей по пьесам моим и моих учеников в постановке разных театров. Обратился в федеральное министерство, отправил документы. Они пришли обратно: якобы неверно оформлены. А на ушко мне посоветовали походить по кабинетам, мол, откат в министерских учреждениях составляет 30% запрашиваемой суммы. А что значит — откат? Давать взятки людям, которые распоряжаются бюджетными деньгами. Они что, меценаты? Кто-то, может, считает это нормальным, но на моей голове последние волосы зашевелились. В эту игру я не играю. Лучше позвоню друзьям, обращусь к артистам, чтоб пояски затянули еще потуже… В итоге помогла местная власть: на фестиваль обещали выделить средства правительство Свердловской области и администрация Екатеринбурга.

Чернуха и «белуха»

— В ваших спектаклях всегда большое количество реквизита, вы не минималист. В «Курице» штук 200 игрушечных свинок, пространство «Гамлета» заполнено репродукциями портрета Моны Лизы. Почему вам так важен мир вещей?

— Большие портреты-негативы Джоконды я увидел однажды на рынке и сразу купил 40 штук, еще не зная зачем. Концепции не было, все рождалось в процессе: во что превращается красота, облюбованная до отвращения, захватанная до похабства. Реквизит для меня — подспорье, толчок. Бывает, репетиция идет как-то вяло. «Подождите, говорю, схожу за реквизитом». Через десять минут возвращаюсь с чем-то новым в руках, с идеей в голове — и дело двинулось. Иногда сам удивляешься, откуда что берется.

Как-то зашел в магазин купить еду кошкам, вижу, висят какие-то копыта, на муляж похожие. Объясняют: «Это для вашей собачки, живые кости, по специальной технологии обработанные. Запах сохраняется, а вредных веществ нет. Можем предложить еще свиные, козьи». Беру все. Меня узнали: «Вам для спектакля?» «Да, для «Гамлета». «Там вроде бы про другое было». «Про это, про это, мне лучше знать: про смерть, про кости»… В спектакле Гамлет произносит свой знаменитый монолог на костях. А в массовых сценах, когда артисты берут в руки эти копыта и наступают на зрителя, они как бы кричат: «Мы вас побьем за весь прогнивший русский реалистический театр».

— Вы его ненавидите, реалистический театр?

— Ненавижу. Зацелованный до смерти Чехов, зацелованный до смерти Гоголь. Когда я такое вижу, думаю: как не стыдно, во что вы превратили театр, в мертвечину, а ведь он живой, вечный. Гоголь, Толстой, Горький — вечные. Читаешь — сердце волнуется. Смотришь на сцену — все в белых платьях, воздух не шелохнется. Сегодня не может быть такого театра — другой нерв у времени. В «Женитьбе» я от души стебался над театром Станиславского, их понятием «белухи».
Когда мне начинают говорить про русскую душу, великую и прекрасную, а ты, мол, чернушник-порнушник, черпаешь из помойной ямы, Россию не любишь, только грязь замечаешь, я думаю: они что, мои пьесы не читали, спектакли не смотрели? Не чувствовали, сколько в них боли и любви? Когда Ирка (Ирина Ермолова в роли Джульетты. — Ред.) берет Олега на руки и качает его, так ведь она всех своих не родившихся детей качает. Лучше бы эти чистые и духовные прибрали вокруг своего дома. Когда мне указывают, что и как делать, это не просто обидно, это ранит глубоко в сердце.

— Некоторые зрители на ваших спектаклях то гомерически смеются, то истерически плачут. Рыдать в театре — это нормально?

— Где еще поплачешь хором, как не в театре? Я всегда так спектакли выстраиваю: смешно, смешно, смешно — и страшно, грустно. Сначала посмеешься от души, потом поплачешь, так театр устроен, так жизнь устроена. Вот в Германии другой театр. Там нельзя плакать в зрительном зале, воспитание не позволяет, отношение к искусству. Но в большинстве стран, как и у нас, театр идет не от головы, а от сердца.

А чой-то вы во фраках...

На фестивале в Самаре после просмотра «Ревизора» в постановке Коляды критики в очередной раз устроили битье: «Да когда же герои Коляды выйдут на сцену не в телогрейках и ватниках, а во фраках»?
4 декабря драматург и режиссер, «уральская икона», на которую кто-то молится, кто-то отворачивается, отмечал полувековой юбилей. Сидит мэтр в неизменной тюбетейке в зрительном зале, открывают двери, и все его артисты выходят на сцену — во фраках. «Было чудовищно смешно!».

— «Деньрожденческий вопрос»: каково Коляде в 50 лет?

— Не знаю, не чувствую. Здоровье есть, бегаю. Скорость высокая. Что было раньше, не вспоминаю, вообще назад не оглядываюсь. Особых планов тоже не строю: жизнь идет сама по себе. В январе отмечу еще один юбилей — журнала «Урал», с которым я почти ровесник. Затем новые постановки, пьесы, фестивали, «Евразия» — еще один круг. Далеко не последний