Своя игра
По Уралу и Сибири прокатились свадьбы. Женился Михаил Кречинский: один раз в Омске, дважды — в Екатеринбурге. Пьеса Александра Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» вдруг снова стала модной. Россия XIX века оказалась похожей на сегодняшнюю: новое время подозрительно напоминает старое. Режиссеры — по определению «сейсмографы». Когда в жилых домах открываются новые игровые залы, которым закон не писан, — в театрах активно идут многочисленные интерпретации «Игроков» Гоголя, Павел Чухрай снимает фильм «Русская игра». Постановщик мюзикла «Свадьба Кречинского» в Омском музыкальном театре и Свердловском театре музыкальной комедии Кирилл Стрежнев объясняет выбор так: «Тема игры, точнее, игромании сегодня стоит очень остро. Современная медицина доказала, что аномальная тяга к игре — заболевание». Искусство реагирует на реалии времени.Говорил один рабочий:
знал бы прикуп — жил бы в Сочи
Играют все: в карты, на бирже, в любовь, в интеллект, в кредиты и страховку. Некоторые относятся к игре профессионально. Например, шулеры. И артисты. Свердловский театр музыкальной комедии перманентно склонен к экспериментам. Время от времени он смело идет ва-банк, осваивая новые зрительские ареалы драйвовыми «Figaro» и «Силиконовой дурой». Затем отдыхает на классическом подходе к материалу. «Свадьба Кречинского» выдержана в традициях отечественного мюзикла (кстати, с нее и берущего отсчет), без рискованных новшеств и энергетики азарта. О пагубной страсти он рассказывает красиво.
Главный герой так убедительно отрицателен, что думаешь: спектакль взялся всерьез заклеймить игроманию, а в связке с ней обман и предательство. Качества, конечно, того достойны, но не слишком ли прямолинейна мораль? Сила актерской игры вносит свои коррективы и неожиданно осовременивает постановку. Главный герой, хоть и эффектен, вполне жалок, каким и бывает проигравший и проигравшийся. Кто же не остался внакладе? По первоисточнику, образ ростовщика однозначно «черный». Талант Павла Дралова сделал его самым сочным персонажем спектакля. Вокруг все страдают, а он торжествует: он банкир и мечет банк.
Внутри спектакля, как это бывает с крепко сделанными постановками, идет «своя игра», понятная посвященным. Вот по сцене в качестве реквизита протащили бюст со смутно знакомыми чертами. Артисты треплют его за уши и за нос: когда еще представится случай так пофамильярничать с директором родного театра. В спектакле об игре, правда, хотелось бы больше игры со зрителем. Ну завлеките нас, обманите и бросьте! Обошлось без зрительских жертв.
Свердловский театр музыкальной комедии был роскошен как казино Монте-Карло. Его и любят за праздник. Мысли о нищете искусства не посещают на его представлениях. Наблюдая за жизнью театра последних лет, видишь: он в выигрыше, несмотря ни на рискованные эксперименты, ни на их отсутствие. Видимо, знает, прикуп.
Жизнь мы тратим не впустую:
ты играешь — я вистую
Екатеринбургский камерный театр, по преферансной терминологии, набирает на вистах: без риска, без блефа, исключительно на качестве игры. Главный режиссер Сергей Ланцов декларирует антиреволюционность в искусстве: никаких резких смен курса театра, который он не так давно возглавил (основой репертуара остается классика); эксперименты не должны носить разрушительный характер; в вечном споре драматурга и режиссера лидерство безоговорочно уступается первому (автор всегда прав, режиссер — лишь интерпретатор). Собственную задачу он видит в чутком улавливании потребностей публики.
«Свадьба Кречинского» в Камерном театре уже успела стать самой популярной постановкой последнего времени, наряду с «Пигмалионом». Чем взяла, кроме актуальности? Возможности драматического спектакля, в сравнении с музыкальным, глубже в психологическом плане, что режиссер и использует, делая ставку одновременно на две противоположности: артиста «клипового» и «нюансного».
Геннадию Ильину достаточно просто встать с печальным лицом и вялым букетом в руках или развалиться на низком стульчике, проговорить что-то не очень внятное по смыслу, — и уже смешно: в сознании зрителя помимо воли разворачивается телепогодный имидж артиста (он ведет эту рубрику на одном из екатеринбургских каналов). Критики укажут на статичность, клишированность образа, слишком прямое следование вкусовым пристрастиям публики. Зрители те же качества зачтут в плюс. Правы будут и те, и другие. Ильин — яркий представитель масскультуры. Но талантливый ее представитель.
Валентин Воронин создает образ не беспринципного шулера, которого на сей раз обошли. Он демонстрирует особое отношение к жизни — как к игре. Легкое, подвижное, свободное от каких бы то ни было привязок: именно это сегодня рекомендуют передовые психологи. И что из того, что пока не повезло — в игре, в махинациях, в любви. Ну пострадает немного, для оживления удовольствия. А завтра вновь будет радоваться жизни и играть. Образ Кречинского-Воронина тонкий и емкий, что, возможно, оценят не все зрители. Сила спектакля именно в сочетании двух разных подходов к актерской игре.
Не знаю, ставили ли екатеринбургские режиссеры задачу исправления нравов, когда брались за игровую тематику. Вряд ли прослезившиеся зрители, выйдя из театра, сожгут карточные колоды и забудут, как выглядят игровые автоматы. Просто театр — тоже игра. И есть люди, которые этот игровой жанр предпочитают покеру и рулетке