Любовь в стиле hi-tech
Один из ведущих немецких хореографов Ян Пуш представил в середине ноября на большой сцене Екатеринбургского театра драмы мультимедийный спектакль «Match». Инициатором проекта стал Немецкий культурный центр им. Гете (при поддержке Генерального консульства Германии в Екатеринбурге и ООО «ГУФУР»). Организацией гастролей занимались также екатеринбургский филиал Государственного Центра современного искусства и творческая группа «АртФабрика».
На сцене — двое, он и она. Прекрасно двигаются, демонстрируя отличную хореографическую выучку и партнерскую сработанность. Профессионально и естественно владеют сценической речью. Говорят поанглийски, русский перевод высвечивается на экране над сценой. Мелани и Хенрик — так обращаются друг к другу эти двое, а информация из программки свидетельствует: это реальные имена актеров.
Мелани (немка) и Хенрик (датчанин) — двое из толпы среднестатистического западноевропейского города. Лица стерты и внешность не запоминается. Они хорошо воспитаны, в меру умны, в меру образованы. В их головах обязательный набор штампов: о разобщенности в современном мире, о нынешних изводах прикладного психоанализа (плюс ирония по этому поводу), о реальности новых технологий. Мелани и Хенрик танцуют live на сцене. Они же крупным планом в видеопроекциях: подобно голливудским звездам дают интервью (пародия прочитывается не всегда). Они же — участники телепрограммы, где демонстрируют «душевный вуайеризм и эксгибиционизм, который в кино и на телевидении продается сегодня под видом „реалити“» (цитата из критической статьи в «Hamburger Abendblatt»).
Эти двое, судя по демонстрируемому накалу страстей, — любовная пара. Но с первой минуты их сценического общения очевидно: не ладно чтото в их немецкодатском королевстве. Почему? До конца не ясно. Им скучно вдвоем, что немудрено: если речь заходит о совместном времяпрепровождении, то на экране с занудливой монотонностью мелькают дансингикафешкизавтракинатраве. А когда герои как к последнему средству спасения отношений обращаются к путешествию, зритель видит банальноглянцевую скороговорку изображений египетских пирамид, эйфелевых башен, биг бенов и ядовитоголубых лагун.
В памяти каждого из нас есть счастливейшие моменты романтических закатов, прогулок вдвоем по незнакомому городу и парных заплывов навстречу восходящему солнцу… Ан нет, речь не о том: в пространстве этих отношений нет места простым человеческим чувствам и светлым воспоминаниям. Спектакль напоминает последний фильм Франсуа Озона «5х2» (ускользнувшая от нас тенденция?), где тоже рассматриваются отношения двух малосимпатичных героев. До боли узнаваемая и немного скучноватая история любви там раскручивается от конца к началу: от развода до знакомства. В спектакле прием ретроспективы отсутствует (в нем вообще отсутствует какоелибо развитие), но безрадостный финал заложен изначально. И уже не удивительно, когда в постельной сцене, крупным планом спроецированной на экран, герои не занимаются ничем, кроме разговоров. Она просит его сказать, что он ее любит, но его ответ помужски прост и безыскусен. Она требует вербального креатива, но любой изыск с его стороны воспринимает как плагиат, с ходу определяя литературный или кинематографический оригинал. Концовка диалога «Так ты любишь меня? — Да, я люблю тебя! — Почему же ты не говоришь мне об этом?!» вызывает благодарновеселую реакцию зала (правда, после некоторой паузы — на прочтение перевода).
Тем неожиданней становится пронзительная лиричность эпизода, где огромное лицо Мелани проецируется на поверхность сцены. Мимика ее — это реакция на танец Хенрика: глаза следят за его передвижением, и улыбка растягивает губы от того, что его тело скользнуло по ним…
Еще один яркий и поэтичный эпизод тоже связан с техническим решением. Герой борется с собственным изображением: фигура как в ночном кошмаре приближается к нему по длинному коридору и, приобретя монструозный размер, приглашает заняться боксом, размахивая кулаками величиной с самого Хенрика. Мастерски созданная смесь узнаваемости и ирреальности: маленький беспомощный «сновидец», набравшись мужества и взяв хороший разбег, кидается на разросшегося двойника, напрыгивает на проекцию и… зависает, как бы прилипнув к экрану (в экран вделаны скобы, они позволяют при хорошей тренированности зависать в неестественной позе достаточно высоко над сценой). Слава храбрым: чары развеялись, двойника больше нет. Но нет и сновидения, есть лишь прозаическая стенаэкран, собранная из досок грязноватожелтого цвета. Есть ли смысл бороться с собой?
В современном танце заложено противоречие: танцевальное движение по природе своей условно, и то, что в классическом балете не вступает в конфликт с условностью привычной эстетики (ничего противоестественного нет, когда принцесса в воздушной пачке на фоне картонного замка приближается к напомаженному принцу чудесными пируэтами), здесь требует обоснований. Почему герой или героиня, ничем по виду не отличимые от людей в зале, выйдя на сцену (которая и сценойто в привычном значении слова не служит, так, некое «место действия»), вдруг начинают двигаться както замысловато, то есть — танцевать? И здесь хореограф делает нам настоящие подарки, находя точкиисточники танца. Мелани говорит о своих желаниях: она хочет, чтобы Хенрик всегда понимал ее, всегда одобрял, никогда не критиковал… ну и далее по списку.
А еще она хочет, чтоб он держал ее за руку (он держит), обнимал (он обнимает), подставлял плечо (он подставляет)… Ее пожелания усложняются, ритм ускоряется: так на наших глазах из бытовых движений рождается танец — танецритуал. Примерно так же, как когдато он возник в истории человечества. Такая вот иллюстрация культурного фило и онтогенеза в отдельно взятом спектакле.
Самый убедительный пример осмысленного возникновения танца опятьтаки связан с техникой: от движения руки Хенрика на экране появляется знак (буква, символ, иероглиф), реакция на этот иероглиф — следующее движение Хенрика. И вот уже герой «пишет» всем телом, и стеныэкраны заполняются нечитаемыми письменами, словами неведомого языка, написанными «от руки», но возникающими перед зрителем, пройдя через компьютер — кабель — проектор.
Хореографы — люди, которые профессионально работают с телом, движением — сегодня часто обращаются к новым технологиям, привнося их в свои постановки. Дань ли это моде или боязнь, что одной телесной выразительности недостаточно? Что зритель больше не верит живому человеку, зато готов часами слушать того, кто на экране? Чаще всего в пристрастии хореографов к видео можно наблюдать просто ребяческое желание использовать новую игрушку — или упростить режиссерскую задачу: один крупный план отвечает на многие вопросы. И не беда, что сцена, место самодостаточное и консервативное по природе, с большой неохотой впускает в свое пространство средства, созданные совсем для других целей. Ян Пуш — один из немногих, кто, не насилуя сценической природы, использует эти средства органично и с выгодой для себя как автора.
Если технические новации в спектакле прекрасно работают на общий режиссерский замысел, то другой вид технологий — технологии психологические — демонстрирует тенденцию устрашающую. Очень легко (и относительно недорого) можно пройти тренинг, где тебя научат, как манипулировать подчиненными, клиентами, партнерами; как противостоять агрессии со стороны руководства; как стать успешным, перестать бояться, стать богатым, любимым… Да каким угодно! Технологии общения — и вот мы уже технологично общаемся посредством рассчитанных манипулятивных действий. И другой, такой же прилежный посетитель тренингов, выставляет свои психологические барьеры и готовит нападение еще более изощренными психотехниками. Просто гонка вооружений!
«Матч» — название предполагает соревновательность и, как результат, чейто выигрыш. Название, на мой взгляд, неудачное: мы наблюдаем за жизнью двух лузеров, со свойственными лузерам привычкой предъявлять претензии ближнему и не замечать реальности. «Что хотел сказать автор?» — вопрос, не уместный для профессионального искусствоведения, но вполне правомерный из уст зрителя, зачемто потратившего час с лишним времени, вглядываясь в перипетии чьейто частной жизни. Хотел ли автор напугать нас, предостеречь? Вряд ли, потому как автор, судя по всему, ничего катастрофичного в изображенной им жизненной ситуации не видит. И если в этих странных героях мы подчас узнаем себя, то не серьезный ли это повод задуматься? Задуматься, посмотреть на людей, которые нас окружают, — для того, чтобы вздохнуть с облегчением: нет, в нашей жизни все не так технологично! Пока, во всяком случае.