Amazing grace

Вы не улыбайтесь, эта истина не так уж элементарна, как кажется.
Элементарными называют такие истины,
которые человек открывает последними, - вот и все.
Альбер Камю, «Падение»

В октябре на Урал в третий раз за последние пару лет приехал выдающийся эстонский музыкант Андрес Мустонен, до этого наш регион вниманием не баловавший. Творчество Мустонена удивительно широтой охвата. Он стал известен в Советском Союзе в начале 70-х еще будучи студентом-скрипачом Таллинской консерватории, когда создал камерный ансамбль Hortus Musicus (нынче коллектив широко празднует сорокалетие), исследовал, аранжировал и исполнял музыку раннего средневековья. В том числе и церковную: Hortus Musicus первым в СССР записал григорианский хорал. Творчество ансамбля было тепло принято как в нашей стране, так и в Западной Европе, он много гастролировал, пластинки моментально становились раритетом.

Сейчас Мустонен востребован по всему миру, с конца 80-х ежегодно проводит в Таллине музыкальный фестиваль, исполняет много старинной и традиционной музыки едва ли не всех евроазиатских народов и религий; оркеструет и записывает музыку современных композиторов; играет джаз и джаз-рок. И, конечно, исполняет то, что мы привыкли называть классикой.

Классику, кстати, музыкант играет не «как принято», а авторски. Говорят, наш Уральский академический филармонический оркестр не сразу принял нового дирижера и его манеру исполнения. А сам Мустонен о сотрудничестве отозвался так: «Очень хорошо, что музыканты в оркестре все поняли; может, не сразу, не с первого часа, но со второго - точно!». При этом складывается ощущение, что он не просто позволяет себе играть, положим, Моцарта по-другому, а глубоко убежден: играть Моцарта нужно именно так.

How sweet the sound

- В 90-х многие прибалтийские, польские, молдавские и другие восточноевропейские музыканты от России отвернулись. И только сейчас связи возобновляются.

- Да, что-то такое есть. Это было связано с политическими переворотами. С одной стороны, все эти перевороты, политические режимы меня не касаются. С другой - очень важно, что прибалтийские страны стали самостоятельными: отдельно мы можем дать миру гораздо больше. Я перестал быть частью монструозной советской культуры. И сейчас еду в Россию как самостоятельный художник (подчеркиваю: самостоятельный, не национальный). Надеюсь, именно так воспринимают меня зрители. А связи с Россией я сохранял все это время: с середины 80-х приезжаю в вашу страну каждый год. Правда, до недавнего времени эти визиты ограничивались Москвой и Питером.

- А прежде на Урале бывали?

- Да, но очень давно, больше двадцати пяти лет назад. Это место оставило довольно мрачное впечатление: я помню уральские города как очень серые.

Однако в прошлогодний приезд я почувствовал здесь жизнь. Поэтому мне очень интересно было ехать на этот раз, ощущать это движение, изменения. Здесь в какой-то степени лучше, чем в центральной Европе. В мире есть много городов с очень высоким уровнем жизни, но они скучны. Там хорошо и спокойно, но ничего не происходит.

А когда в обществе много людей, считающих, что они очень образованны и все уже знают - это самый худший вариант. Важны духовный голод, постоянная тяга к новому.

А в Перми и в Екатеринбурге сейчас силен интерес к жизни, причем деятельный: люди хотят нового, и организаторы ищут и привозят разные культурные проекты. Обе ваши филармонии оказались в восторге от новаторских идей и от моей деятельности. Я думаю, мы найдем время поработать вместе.

Пермь - вообще особое место. Там масса позитивной энергии, что очень странно: кругом же тюрьмы, лагеря! И я знаю людей, которые в советское время сидели в этих лагерях.

- В Перми с 2008 года проводилась интенсивная культурная политика: культурный процесс здесь собирались сделать драйвером развития города.

- Тогда понятно. Мне показалось, там присутствует какое-то форсирование: хотят сделать то, что органически не присутствовало. Не скажу, что это плохо, в истории есть примеры, когда форсирование дает хороший опыт. Но в человеческом смысле в Перми ощущается какое-то напряжение. Мне кажется, там может быть много конфликтов. А в конфликтной ситуации всем плохо. Она не способствует созданию великого.

- Одной из задач этой политики в Перми является завоевание статуса культурной столицы Европы. Таллин был культурной столицей Европы в 2011 году. Что это дало городу?

- Очень немногое. Таллин и до этого был культурным городом. Евросоюз же просто дает денег. Дополнительно выделили средства, организаторы сделали, может, чуть больше новых проектов, сильнее поддержали существующие. Но никто не стал лучше петь или играть, более сильные сочинения не появились. Так что это больше политический статус, а культура от этого может получить лишь дополнительную материальную помощь. Скорее всего, это гораздо больше помогает тому городу, где культурный слой тонкий. А там, где все само собой выросло, мало что добавляется.

That saved a wretch like me

- Вы сами не пишете музыку?

- В юности я много занимался модернистской музыкой, а сейчас мне ближе другая деятельность. Она тоже очень творческая: все мои аранжировки, интерпретации, особенно старинной музыки, настолько индивидуальны, что это уже почти композиторство.

- Не разделяете ли вы часом мнение о смерти композиторской музыки в ХХ веке?

- Это вы про книгу Владимира Мартынова («Конец времени композиторов», 2002. - Ред.)? Для меня все это какие-то теоретические игры. У Мартынова, мне показалось, очень мрачное мироощущение, выводы, может быть, верные, но слишком пессимистически выражены. В действительности все не так грустно.

- В 70-х годах вы записывали много церковной музыки. Как вам удалось в советское время успешно этим заниматься?

- Как-то так случилось, что мы сразу были очень хорошо приняты в России, в том числе в министерстве культуры. На Западе церковное искусство считается полноценной составляющей западноевропейской цивилизации. Литургии, мессы - это часть общей музыкальной культуры, в отличие от православия, где музыка более религиозная и менее авторская. И наши работы воспринимались как часть общеевропейской культуры. Может, это было выгодно для советской власти: мол, в СССР есть западные культуры и западное мышление, европейская история прекрасно продолжается и при коммунизме. А вот деятели, которые пытались работать с православной линией в искусстве, имели много проблем с властью.

- Расскажите про ваш традиционный фестиваль: в феврале 2013 года он пройдет уже в 24 раз.

- Долго это был фестиваль барочной музыки, на котором, правда, обязательно звучала новая музыка современных композиторов. Но в последние три года мы изменили концепцию, фестиваль серьезно расширился. Теперь он называется «MustonenFest», такой вот культ личности. Мы играем много старинной музыки, музыки других культур (арабской, индийской, иудейской), проводим симфонические, джазовые и кросскультурные концерты. Исполняем много христианской музыки, кстати, постоянно в моем фестивале участвуют православные русские хоры.

Моя основная задача - не противопоставлять, а объединять. Мне важно показать, что нет и не может быть одного ключа в музыке. Но при этом все различия между людьми локальны. Поднимитесь чуть выше и увидите: все мы одинаковы.

- Фестиваль развивается за счет государственных средств?

- Культура никогда в истории сама не зарабатывала. И для меня господдержка очень важна. Особенно, если государство имеет демократическую основу. Чтобы не было управления от одного лица, диктата, как в СССР: делать то-то и то-то. Есть у нас и частная спонсорская помощь.

- Негосударственное финансирование велико?

- Ощутимо. Но, конечно, это не как в США, где фестивали существуют только за счет частных фондов.

- У нас в стране, особенно в провинции, со спонсорской помощью туговато...

- Да, понимаю. Это хороший индикатор уровня развития культуры в стране, показатель образованности и духовности общества. Вы задайтесь вопросом, у кого есть деньги? Что это за люди, какого они уровня? Часто бывает, что это умные люди. Но попадаются и жулики. А они никогда не будут поддерживать культуру. Нет, случается, конечно, что им хочется что-то кому-то доказать, как-то себя продемонстрировать... Но тогда уж лучше футбол поддерживать. Или бокс. Так честнее.

I once was lost, but now am found

- У нас на Урале в последние лет пять-семь обострилось противостояние между представителями современного искусства и классики; дискуссия вышла в массы, но зачастую носит неконструктивный характер. А ваш репертуар включает огромное количество жанров. Как вы примиряете классику с новаторством?

- Жанр - понятие теоретическое, тут много надуманного. Я бы иначе ставил вопрос: есть ли какая-то духовная идея в музыке, какова она? Истинную музыку теоретически понять нельзя - это неполноценно. Чтобы исполнять настоящую музыку, требуется вдохновение, а это надо получить сверху. Тогда открываешь партитуру - и ясно, что и как играть. Почему я играю именно так? Да потому что мне сам Моцарт сказал - вот и все! И тогда уже нет места для сектантства: к чему ты принадлежишь, к какой школе, к какому направлению. Я вот принадлежу Вселенной. Мой мир не здесь, где мы с вами разговариваем, он гораздо выше. И к нему надо подняться. Тогда не остается места для академизма, энтертейнмента, шоу-бизнеса. Остается только чистое понятие духовности, уникальности человека как такового.

А те споры, о которых вы говорите, - это от закрытости и неполноценного понимания, что такое музыка, искусство, духовность. Те, кто говорит, что сохраняет традиции, часто ничего не сохраняет, это просто стагнация. Как и те, кто утверждает, что только они могут что-то новаторское сделать. Потому что без традиций, без знания, без образования настоящего никогда не получится.

- Но основная претензия представителей традиционных подходов к адептам современного искусства - как раз потеря духовности...

- Да, зачастую у современных авторов получается лишь какая-то интеллектуальная игра, без высокого. Но такое произведение не живет долго, существует только в очень узких кругах.
Я вас уверяю, есть современная музыка, которая духовность содержит и развивает. Есть крупные музыкальные произведения таких авторов, как Пендерецкий, Мартынов, Сильвестров, Кнайфель, Канчели, Пярт. Жаль, что многие современные композиторы об этом ничего не хотят слушать, а занимаются своими сухими экспериментами.

Академический снобизм - это, конечно, очень обидно. Конечно, если люди могут так законсервированно жить и быть счастливыми - пожалуйста. Но ведь всегда видно, живет ли человек по-настоящему, или он лишь хранит, точнее, думает, что хранит что-то хорошее. Не уверен, что здесь можно говорить о чем-то по-настоящему высоком.

Самый главный вопрос - не «что было» и «что есть», а «что будет». Настоящее творчество - создавать новое не в радикальном, а во внутреннем смысле. В жизни не надо попусту экспериментировать, не надо цепляться за прошлое, надо постоянно создавать себя и свое будущее. Постоянное творение своего завтра - это ведь тоже экспериментаторство, но конструктивное. Для меня не бывает одинаковых дней, завтра - оно совсем другое. И завтра я буду гораздо лучше, чем сегодня.

Was blind but now I see

- Как подняться над сиюминутным, как это удается вам?

- Каждый должен найти свой путь. Здесь нет и не может быть рецепта. Кому не удается - значит, не удается. В мире есть разные люди, и каждому дано по-разному. Наша ответственность - осознать, что тебе дано. Растратить дар впустую - самое страшное преступление.

И мы должны не просто использовать нашу одаренность, но развивать ее и передавать другим: если тебе многое дано, ты должен передавать это дальше. Способных на это и надо поддерживать.

- Похоже, все вокруг нацелены только брать, но уж точно не давать...

- Да, мне показалось, что в России сейчас все хотят жить как короли. Или как американские миллионеры. Ну когда так было в истории? Надо личностно каждому расти, тогда будет расти и общество. И в духовном смысле, и в материальном. Только так культура и может существовать.