Сквозная линия
 |
| Фото: Андрей Порубов |
Верная примета «народности» писателя — его стабильная позиция на лотках. В книжных магазинах есть всякое, для разных читателей: взыскательных и не очень, массовых и единичных. Но уж если писатель стойко держится там, где клубится толпа (возле остановок, у входа в метро), если его не отвергает продавец в перчатках со срезанными пальцами — это признание. Несколько лет назад в литературе сильно было разделение на элитарную и массовую. Сегодня крайности сближаются: популярны и примитивисты, и интеллектуалы; наряду с Донцовой и Головачевым в продажах лидируют Акунин и Улицкая.
Общий тираж произведений Людмилы Улицкой в России превысил миллион экземпляров. Сборники рассказов «Сквозная линия», «Цюрих», повесть «Сонечка», романы «Медея и ее дети», «Люди нашего царя» стойко держатся в бестселлерах. По самому именитому ее произведению «Казус Кукоцкого», получившему в 2001 году Букеровскую премию, снят телевизионный многосерийный фильм. Все это явные симптомы «народного признания».
Впрочем, сама Людмила Евгеньевна феномену собственной популярности удивляется: «Я совершенно не соответствую той литературе, которую представляю». И иронизирует: «Однажды в три часа ночи раздался звонок в дверь. Стоит мужик в тренировочных штанах, в авоське бутылка. Говорит: “Ты писатель, вроде хороший. Давай выпьем!”. Муж проснулся, спрашивает, кто там. Я отвечаю: “Это слава пришла!”».
И читать, и писать — тяжкий труд
— Людмила Евгеньевна, есть мнение, что Улицкую читать непросто. А каково «писать Улицкую»?
— «Сквозная линия» из меня как бы выскользнула. Период в жизни был тяжелый, а писала я легко. Болел муж, я без сил приходила из больницы, и ночная работа ощущалась как спасение. Вероятно, так пишется последняя книжка. Но она, конечно, не стала последней. Я вообще уважаю способ работы «на пределе возможностей».
— Любой писатель и сам — читатель. Ваши литературные предпочтения?
— Мои отношения с писателями всю жизнь строились по принципу любовного романа: я влюблялась и читала запоем.
А потом либо «бросала» автора, либо «вступала в брак», оставаясь с ним навсегда. Первый роман случился с О’Генри. Приходила из школы, открывала его томик и на каждой странице обнаруживала что-то новое. Изумительный рассказчик, потрясающее умение развернуть ситуацию.
С тех пор убеждена: писать коротко гораздо сложнее, чем длинно. В молодости безумно любила Бунина. В какой-то момент выяснилось: он уже не вибрирует в моей душе. Вообще жанр рассказа, столь любимый мною, не очень развился в России.
— Есть ли современный автор, книги которого вы ждете с нетерпением?
— Американская писательница Тони Моррисон. Очень известная сегодня, обладательница всех возможных премий, включая Нобелевскую. Читать ее — скорее мука, чем наслаждение. Вообще читать хорошие книги — большой труд. Со временем оказалось, что самые ценные для меня литературные произведения — очень тяжелые. Я огорчена этим. Я бы хотела радоваться чтению, получать удовольствие. Но почемуто и последние романы любимой мною Людмилы Петрушевской — немыслимо тяжелы. Качественная литература — все-таки не только развлечение.
Мужчины и женщины все делают по-разному
 |
Людмила Улицкая Фото: Марина Романова |
— Нет, но вопрос это очень важный. Мы живем в ситуации меняющегося мира. Сто лет назад образованных женщин практически не было. История женского развития длится чуть дольше века. Сегодня по статистике 51% женщин имеют высшее образование: их больше, чем образованных мужчин. Таково влияние холодильников с пылесосами: технические изобретения позволили уже нашим бабушкам не тереть портки в ледяной воде проруби, а больше заниматься собой. Особенно заметны перемены на книжных полках: в последнее время все больше писателей женского пола. И процесс идет, нравится это комуто или нет.
Женщины сегодня делают все: преподают, сочиняют, ведут бизнес. Только не управляют. Во власти их мало, и в основном это женщины мужского типа. Пройдет много лет, и ситуация изменится, потому что, к сожалению (или к счастью), меняется структура популяции, женщин в абсолютном исчислении становится больше, чем мужчин.
Есть три основных фактора, «вымывающих» мужчин из активной жизни: война (она длится практически непрерывно, объявленная или нет), алкоголизм, преступность (тюрьмы). Собственно, все эти факторы влияют на мужчин одинаково: забирают из нормальной жизни, не позволяют полноценно выполнять социальные функции. Это происходит везде, но в России — особенно жестко.
— Считаете ли вы, что «женские романы» принципиально отличаются от «мужских»?
— Я думаю, что мужчины и женщины все делают поразному. Один мой приятель сказал, прочитав книгу «Медея и ее дети»: «Мне казалось, что про женщин я знаю все, но ты мне сообщила нечто новое». Я не феминистка и не считаю, что полам нужно бороться за первое место. Важно партнерство. Слава Богу, мужчине нужна женщина, женщине еще нужен мужчина. А для партнеров главное — понимание.
КГБ меняет профессию
— В литературе вы тяготеете к семейной саге. Какова ваша личная «семейная сага»?
— Три раза была замужем. Первый муж рано умер. Со вторым разошлась, от него у меня двое сыновей: один музыкант, другой называется бизнесменом. Третий муж — художник, с ним прожила тридцать лет, дети его любят. Считаю, что многое удалось в жизни: у меня сохранились тесные отношения с детьми, мы нуждаемся друг в друге, как и раньше.
Понимаете, я частный человек. Люблю работать, но не маньяк. Живу обычной жизнью, как все. Для меня важнее всего личные, ежедневные впечатления от жизни. Из них, наверное, рождается все остальное. Это моя «сквозная линия».
— Вы стали писателем отнюдь не в юном возрасте. Какие события вывели на эту дорогу?
— По образованию я биолог, генетик. Любопытное было время: только что ушли «лысенковцы», зарождалась классическая генетика. Интерес к науке был огромный, в педагогах — сплошь суперакадемики. Но меня выгнали за самиздат — за книги, но не свои, чужие. Закрыли целую лабораторию, хорошо хоть никого не посадили. Так закончился бурный роман с биологией. Научная карьера завершилась насильственно, но я могу быть благодарна КГБ — они мне поменяли профессию.
После этого долго не работала: куда хотела, не брали, куда предлагали, не хотела. Родились дети. Десять лет «бесхозного» сидения дома и стали решающими. Дети помогли определиться тем, что были почтительны к музе, которая являлась в самое неурочное время. Развелась с мужем, собралась было в лабораторию, но поняла, что генетику мне уже не догнать, за это время объем знаний вырос на порядок. И вдруг получила странное, нелепое предложение — заведующей литературной частью театра. Писала сценарии, детские пьесы. И уже через три года совершенно определенно стала заниматься литературным трудом.
Не мы руководим языком, а он нами
— Вы лауреат одной из самых престижных премий, Букеровской. Премии влияют на популярность писателя?
— Конечно. Почти в прямом смысле: после Букера просыпаешься знаменитой. И читатели, и особенно издатели начинают относиться к тебе иначе. Премии призваны сократить путь писателя к читателю. Но еще раньше, в начале литературной карьеры, я получила премию Медичи. Первая моя книжка вышла не на русском, а на французском языке, успех я сначала узнала в западном варианте. На 31 язык переведены мои произведения. И только после получения Букеровской премии стали ценить в России. Однако и сейчас общий тираж на Западе выше, чем здесь.
— Сегодня много говорят о кризисе русского языка, иноязычных заимствованиях, упрощении разговорной речи. Вы считаете это проблемой?
— Язык отражает наше сознание. Не мы им руководим, а он нами. Процесс заимствования сегодня идет повсюду в мире, есть и русские слова, с удовольствием принятые чужими наречиями. Но и мы отвечаем за язык, за его состояние. Одно для меня совершенно очевидно: никакие законы, запреты, ограничения не способны сделать язык лучше, чище, богаче.
Писать о смерти — значит писать о жизни
— Через многие ваши произведения так или иначе проходит тема смерти. Почему?
— Это действительно так: тема меня чрезвычайно интересует. А именно — сознательное, не истерическое, не эгоистическое отношение к смерти. Для меня это вопрос духовной зрелости, зависящей не от возраста физиологического, а только от внутреннего состояния. В конце концов, каждому из нас эту задачу придется решать. Не случайно во всех культурах существует система взглядов, ценностей и ритуалов, связанных с окончанием земного пути.
В одном из рассказов двое стариков каждый день ездят на кладбище. Сначала мы не знаем, к кому. Оказывается, к очень позднему ребенку, который погиб. И теперь все их существование сводится к этому ритуалу. Некоторые читатели говорят: «Полная безысходность». А мой рассказ называется «Счастливые». Когда я его писала, мне казалось главным не трагичность смерти, а ощущение жизни. Потеряв единственного сына, старики сохранили любовь друг к другу, а те семь лет, пока он был с ними, освещают их дальнейший путь.
— У многих ваших героев жизнь, на взгляд со стороны, не очень удалась, а они все-таки счастливы…
— Я не люблю слово и понятие «счастье». Думаю, это один из самых больших обманов, какие есть. Человек, стремящийся к счастью, обречен на неудачу. Потому что счастье нельзя добыть. Его нельзя длить. Если оно и возникает, то на мгновение, и тут же проходит. К тому же понимаешь, что это было счастье, нередко потом, позже. Важно не сознательное стремление к счастью, а совсем другое, на мой взгляд, — внимательное отношение к жизни. Умение быть ей благодарным. Способность видеть и воспринимать чужую радость. Умение справляться с несчастьем. Потому что чувствовать себя несчастным неприлично: это как ходить с пятном на юбке.
— В книгах вы от лица героев создаете некие мировоззренческие системы, выступаете не только как писатель, но и как философ.
— Нет, я не философ. Правда, когда-то пребывала в убеждении, что возможна общая концепция, способная объяснить и решить разные проблемы жизни, но сегодня так не думаю. Я раб частного случая. Могу разобраться в конкретной ситуации. Там же, где начинаются общие рецепты, теряюсь. Жизнь — скорее художество, чем наука, скорее интуиция, чем математический расчет. Литература не должна даже претендовать на сотворение и доведение до «паствы» некоей универсальной идеи, способной спасти мир. Но она может помочь каждому человеку в отдельности.