Чуждое нам искусство

«Каждая большая библиотека в России - мавзолей Ленина», - сказала коллега, и мы решили сделать выставку о книгах про Ленина. Когда-то они составляли смысловое ядро библиотек. Да и те, кто жил в СССР, помнят: были книги о Ленине для малышей, для подростков, для взрослых, и с ними люди соотносили свою жизнь. И вот недавно другой коллега выменял собрание сочинений Ленина на упаковку кошачьего корма. Эти книги стали культурным наследием, но нужны ли они кому-то, кроме историков? То же происходит с художественным наследием СССР. Выставки «Валентин Новиченко и конец индустриального искусства» и «Подвиг по плану», прошедшие в рамках параллельной программы Второй Уральской индустриальной биеннале современного искусства (закрывшейся 22 октября, итоги - в следующем номере), представили произведения советских художников. На первый взгляд, они отлично репрезентировали образы «человека труда» и «поэзию производства»: российская культура усваивает наследие СССР? Однако непопулярность таких ретроспектив можно связать не только с крахом советской социальной иерархии и выстроенной тогда индустрии. Рухнула культурная традиция: те, кто вырос внутри, теперь ищут к ней ключи; для большинства она так же герметична, как и искусство современное. О том, почему выставки советского искусства с трудом воспринимаются сегодняшним зрителем как актуальные и насколько для нас важен советский художественный опыт, - разговор с доктором философии и профессором УрФУ Татьяной Кругловой.

Личный опыт: вместо Пикассо

- Татьяна Анатольевна, а как менялось лично ваше восприятие советского искусства?

- В 60 - 70-е годы я была типичным советским ребенком и советское искусство воспринимала как некую художественную норму. В то время наша интеллигенция активно забивала книжные шкафы разными теодорами драйзерами и анатолями франсами, западной классикой XIX - начала XX века, то есть всем тем, что называлось «передовой гуманистической культурой». Советское реалистическое искусство было чем-то похоже на прогрессивное западное искусство художников левого толка, тщательно отобранных для нас властью: таким образом, возникало ощущение, что советское искусство в целом попадает в русло мирового прогрессивного движения. Кроме того, в 70-е годы по телевизору, в школьной программе или в репертуаре театров одиозных соцреалистических произведений уже не было. Авторов типа лауреата трех сталинских премий Семена Бабаевского мы вообще не знали. Иначе говоря, искусство, которое мы видели, проходило систему отсева, и мы получали с профессиональной точки зрения качественный продукт.

В 80-е годы пришло увлечение западным искусством или таким современным отечественным, которое трудно было однозначно назвать советским: Юрий Трифонов, Андрей Битов, Тимур Кибиров, русский серебряный век - палитра выбора была множественна. Для нас, скорее, речь шла обо всем отечественном искусстве XX века, при этом было ощущение, что за это искусство не стыдно, оно интересное. Мне казалось, существовала нормальная художественная иерархия: мы понимали, что Пикассо у нас нет, но есть, например, Татьяна Назаренко. Но после перестройки, в 90-е годы, вдруг оказалось, что единственное, что мы создали для всего мира действительно любопытное и ни на что не похожее, - это самый что ни на есть классический соцреализм 30 - 50-х годов. В течение всех 90-х годов телевизионные деятели, например, стали вытаскивать из закромов и показывать фильмы 30 - 60-х годов, созданные авторами второго-третьего ряда, не такого уровня, как Тарковский, Абдрашитов или Чухрай, а режиссерами, чьи фамилии я даже не помню. Вдруг выяснилось, что люди младше меня под советским искусством понимают именно это искусство второго ряда.

- Например?

- Все теперь обожают фильм «Офицеры» с Лановым и Юматовым. А в наше время этот фильм не считался шедевром. Или по телевизору бесконечно показывают телефильм «Большая перемена»: в том кругу, в котором я росла, он считался поделкой, не тем образцом, от которого можно получать удовольствие... Я была этим обескуражена. Оказалось, что такого советского искусства очень много, более того, оно очень похоже на обычную массовую культуру. Можно брать некоторые средние соцреалистические романы 50 - 60-х годов типа «Битва в пути» и делать с небольшими поправками современный сериал: тот гламур и этот гламур - они не сильно отличаются, и все это одинаково от меня далеко.

- Но вам интересно это искусство?

- Отношения с советским искусством очень сложные. Когда я его стала изучать, я должна была полюбить сталинское искусство скорее как исследователь. В культурном, социальном и даже человеческом смысле опыт жизни советских людей повис в воздухе: не понятно, как его использовать, как на него опираться. Смотрите, даже опыт людей XIX века, известный нам по роману «Война и мир» Толстого, вполне пригоден. Пусть мы не будем вести себя, как Пьер Безухов, но метания Наташи Ростовой, изменившей Болконскому с Куракиным, мне понятны. А вот войти в мир соцреалистического классического романа или живописи почти невозможно.

Научный опыт: советский Голливуд

- Часто между советским и соцреалистическим ставят знак равенства. Вы изучаете советское или соцреалистическое искусство?- Я изучаю и то, и другое, у меня такая концепция: поскольку соцреализм был самым мощным, влиятельным, масштабным, поддержанным властью проектом, и по времени самым длинным периодом, я его воспринимаю как некое иррадиирующее ядро. Определенное обаяние соцреализма, которое нам сейчас непонятно, действовало на очень многих художников. Меня Пастернак или Ахматова тоже интересуют в том смысле, сколько в них было советского.
А советское в чем-то существенном все равно - соцреалистическое.

- Тут важно определиться, что такое соцреализм.

- Примерно с 1931 года в советском искусстве предпринимается попытка совместить реализм с утопией. Соцреализм для меня - это такая призма взгляда на мир, как будто будущее уже сбылось. Это значит, что при восприятии образа ударника вы убеждаетесь, что рано или поздно все будут ударниками. Для этого нужно соблюсти определенную степень натуралистичности, обязательно должно быть правдоподобие.

- По такому же пути идет массовая культура. Советское искусство можно анализировать как голливудский фильм?

- Такая рамка имеет свои пределы. Я понимаю, что это очень удобно и продуктивно, я это делала. Берешь того же Григория Александрова: миф о Золушке в кинофильме «Светлый путь» он мастерски встраивает в советскую идеологию - получается советский голливуд. Но мне важнее понять, что он привносит, а не то, какими голливудскими кальками пользуется. Мне интересно смотреть, как советская идеология в фильме «Цирк» расплавляется сквозь матрицы голливудских жанров. Александров адаптировал голливудский жанр очень хорошо, а вот Пырьев изобретал свой региональный, национальный вариант массового народного зрелища. При этом переходил границы вкуса. В фильмах Пырьева «Богатая невеста» или «В шесть часов вечера после войны» люди говорят стихами: это странно, но интересно. В этом смысле фильмы Александрова и сейчас можно в мире показывать - как нормальную развлекательную комедию. А фильмы Пырьева половине зрителей будут непонятны.

- Современная российская массовая культура усваивает кинонаследие СССР, хуже усваивает литературу, а если посмотрим на изобразительное искусство, то оно оказывается вне поля интереса публики. Это равнодушие к изобразительному искусству или отторжение именно советского искусства?

- Здесь все дело в технологии. Люди сами не замечают, как они заглатывают советское там, где имеют дело со знакомым способом трансляции. Видео, телевидение, интернет - советское может быть встроено, и этого даже не заметят. В случае же с живописью препятствием становится не смысловая сторона, а эстетическая.

Выставочный опыт: «лживое искусство»

- Выставка «Подвиг по плану» в Екатеринбургском музее изобразительных искусств в этом отношении интересна. Она не очень популярна, и это можно объяснять непопулярностью самой темы заводов и рабочих. Но, возможно, публике также важен язык искусства?

- Зайдя в зал, увидев, что висит, человек бессознательно почувствует, что это устаревший язык. В этом же музее в прошлом году была выставка художника-академиста Николая Блохина из Санкт-Петербурга, она пользовалась огромным спросом. Выставка меня поразила: она показалась мне совершенно бессмысленной по содержанию, при этом блистательной по мастерству. Но одна из особенностей массовой культуры состоит в том, что в константы развлекательности входит виртуозность исполнения. На Блохина и ходили как на виртуоза-скрипача. В конце выставки был круглый стол, посвященный академической живописи, и Блохин должен был во время дискуссии нарисовать портрет одного из присутствующих. И все завороженно следили за этим процессом - это был аттракцион... А на выставке «Подвиг по плану» мастерства живописи, которым зритель мог бы восхититься, нет. Заметьте, массовому зрителю всегда кажется, что он может оценить мастерство художника, но оно должно быть эффектно подано.

- Как тогда комментировать советское искусство? Исторические комментарии дают ключ?

- Здесь есть такой ход, он сам по себе не плох, но мне кажется устаревшим. Легко сказать, что советское искусство есть лакировка действительности на фоне реальных исторических фактов. Кураторами выставки «Подвиг по плану» проделана огромная работа, история фабрик, заводов и людей вытащена для публичного восприятия, но от того, что я читаю в комментарии о труде ударников, о стахановском мифе, а потом смотрю на картину о Стаханове, у меня ничего не прибавляется. Эти два ряда - исторический и визуально-художественный - существуют отдельно: нельзя советское искусство судить по принципу «правда или неправда». Такой путь уже был в перестройку опробован, даже была передача «Киноправда», в ней киноведы разбирали советский фильм с точки зрения его соответствия действительности. Но так разбирать можно и картины Сурикова, и кого угодно, и обязательно получится, что искусство никогда правдой не бывает. Поэтому музейный комментарий был полезен, но я боюсь, что он выстрелил мимо. Мы-то с вами и так что-то про ударников знаем, а молодые люди придут, у них нет ключа для перевода исторической действительности в эту соцреалистическую художественную реальность. Нужен комментарий, который объяснил бы, как конструирование образов происходило, почему такие сюжеты избирались, почему люди именно так на картинах стоят, почему у них такие выражения лиц. Сама оптика преломления должна быть разъяснена. Если перед нами «лживое искусство», тогда молодые люди вообще не поймут, зачем его смотреть. За исторической правдой мы не должны приходить на художественную выставку. Художественная выставка нам должна показывать, что искусство - определенный способ преломления реальности. В этом смысле «Подвиг по плану» оставил некое неудовлетворение.

- Вы видели выставки советского искусства, на которые можно ориентироваться?

- Я видела очень удачные кураторские выставки о советской повседневности, когда идет работа с самой фактурой советского. Но антропологические факты легче комментировать: забавно рассматривать такие экспонаты, например, как нижнее белье, открытки и т.п., но комментарии объясняют, почему это не смешно. Символическую ценность этих вещей можно прокомментировать и объяснить, а символическую ценность картин объяснить очень трудно. Для сегодняшнего дня это недостаточно хорошее, талантливое искусство, чтобы им любоваться, но и недостаточно антропологичное, чтобы дать нам ключ к пониманию тех людей, которые жили этим искусством.

Я не думаю, что это минус работе устроителей художественных выставок, потому что это очень трудно.

Выстраивание связей: песни поддержки

- А зачем вообще искусство? Может, если мы определимся с функциями искусства, мы лучше поймем, зачем нам выставки смотреть?

- Для меня искусство вовсе не ответы дает и не вопросы задает, а чему-то позволяет быть увиденным. Мы живем в пространстве, где искусство - вещь не обязательная, ведь и так есть все необходимое для жизни: любовь, дружба, смерть, работа. Искусство - возможность выйти в иную реальность, где мы сталкиваемся с нами самими, с той же жизнью, но она предстает в другой проекции. От этой проекции, бывает, ничего не становится понятнее. Для меня важно не то, что искусство смыслы производит, потому что смыслы можно производить и в других местах, внутри самой жизни, а то, что искусство - это проявочная машинка. Оно проявляет бытие, мы его начинаем как-то замечать, воспринимать.

- Тогда как смотреть искусство старое? Что оно проявляет? Например, опыт людей прошлого или современность?

- По моему глубокому убеждению, в современном мире, который меняется слишком быстро, все очень быстро становится старым. Для 16-летних современно только то, что встроено в поток их жизни. Но и для меня то, что говорила Чулпан Хаматова в программе Познера в 2007 году, сегодня уже не очень интересно: я не хочу пропустить, что вот сейчас кто-то говорит. Стремительная устареваемость приводит к тому, что все искусство, десять лет назад оно создано или три века назад, может в наш мир войти только через комментирование. Я другого способа не знаю, это должна быть какая-то актуализирующая рамка. Раньше казалось, это касается только исполнительских видов искусств, когда невозможно ни оперу, ни Шекспира ставить вне современной режиссерской трактовки. Но теперь что-то и с литературой надо делать. Когда я студентам даю читать Гайдара, мне хочется добиться абсолютно свежего восприятия, как если бы они ничего не знали о том времени. Но пока я не задаю угол зрения, под каким это читать, они не понимают, что мне рассказывать о прочитанном.

- Эта невозможность интуитивного восприятия...

- ...связана с тем, что считываются и понимаются только коды массовой культуры. Более-менее отклоняющееся от массовой культуры искусство понимается с трудом, проблематично. Массовая культура задала универсальный язык, хотя и он тоже не сильно универсальный. У меня ощущение колоссального коммуникативного распада в российском обществе.

- Тогда непопулярность выставок советского искусства связана с тем, что оно не стало частью массовой культуры?

- Многие популярные советские произведения были растащены на фрагменты и цитаты, мы даже не понимаем, насколько в нас они встроены. Но когда мы их смотрим как отдельные произведения, они остаются запакованными. Чтобы их распаковать, нужно придумать аттракцион.

- Но он приведет нас к массовой культуре.

- Или к массовой культуре, или к соц-арту, или к современному искусству вроде спектакля «Смерть пионерки» в «Современнике».

- Что же делать? Советское - это огромная часть наследия в наших музеях и библиотеках, а нам сложно найти адекватный и увлекательный комментарий, чтобы актуализировать это наследие.

- Надо очень талантливо интерпретировать. Само по себе советское искусство безгласно. У него нет такого символического ресурса, какой был у классики. Не найти нового «красного Толстого» в соцреализме, его там нет.
Только соавтор-интерпретатор может сделать из этого конфету.

- Это искусство не имело отношения к человеческим переживаниям?

- Переживания были не универсальны или упакованы в неуниверсальную эстетическую форму. Я заметила, что многим нравится советское искусство с точки зрения формы. Многим нравится, как на картине художника Лактионова «Письмо с фронта» все залито солнцем. Так ты пойди в зал импрессионистов, там этого больше, и интереснее сделано. Если попытаться включить Лактионова в историю мирового искусства, он будет художником третьего-четвертого ряда, таких бытописателей в мире было навалом. Надо почувствовать идеологический посыл - что это «письмо с фронта». У кого нет опыта людей, насмотревшихся советских фильмов о войне, читавших про Зою Космодемьянскую, плакавших над стихами Константина Симонова, те Лактионова вообще никак не воспринимают. В соцреализме все друг другу помогало: школьная программа, пропаганда, пионерская работа - все работало вместе. Многие, делая выставки советского искусства, обязательно музыку включают - советские песни. Это интуитивное желание создать контекст, без которого советское искусство нельзя понять.