Искусство принадлежать народу
Можно ли с помощью паблик-арт сформировать комфортную среду в российских городах — вопрос, которым задались художники Екатеринбурга под руководством немецкого куратора Уве Йонаса в рамках проекта художественных интервенций «По пути».Художник несколько недель уговаривал жителей многоквартирной высотки сменить все лампы в доме на излучающие зеленый свет — и все ради серии фотоснимков. Трудно представить такое в России. А в Берлине удалось — благодаря студии, возглавляемой куратором и художником Уве Йонасом. В конце лета по приглашению фонда «Культурный транзит» и при поддержке консульства ФРГ Йонас приехал в Екатеринбург, чтобы провести месячный мастер-класс для местных художников.
Для эксперимента выбрали историческую часть Верх-Исетского района. Вместо пассивного украшательства улиц были предложены инсталляции и перфомансы — форматов, неведомых местным жителям. Поэтому важной частью проекта оказалась организация взаимодействия художников и горожан. «Искусство принадлежит народу» — известный советский лозунг на здании местного Центра культуры стал эпиграфом к проекту «По пути». Благодаря паблик-арту искусство оказалось буквально у вас во дворе.
Ну-ка, отними
Семилетняя девочка прыгает за шаром, раскрашенным в цвета российского флага и подвешенным на леску к вытянутой руке Родины-матери. Ребенок устанавливает новый способ взаимодействия с памятником — суровой скульптурной композицией в память о работниках Верх-Исетского завода, погибших в Великой Отечественной войне. Рядом нервничает бабушка: не знает, то ли одернуть, то ли смириться. О памятнике нет упоминаний в советских путеводителях по Свердловску и тем более в современных англоязычных картах по Екатеринбургу. Проект Сергея Лаушкина «Родина играет» на несколько дней сделал его видимым и обсуждаемым.Исчезновение — тема, оказавшаяся неожиданным лейтмотивом проекта. Молодые художники пришли в район с укладом жизни, устоявшимся десятилетиями. Здесь еще сохранились дореволюционные частные постройки, сталинский ампир соседствует с домами постперестроечной России. На всем видны следы советского энтузиазма. Этот заповедный мирок скоро уступит место грандиозным стройкам: на берегу Верх-Исетского пруда планируется возведение нового района — под нужды ЭКСПО-2020 или под дальнейшее расширение города.
Художники, показывая жителям чудо сохранения исчезающего района, взяли на себя терапевтическую функцию. Это попытка снять напряжение от конфликта прошлого и будущего, ведь в районе уживается старая ментальность, ориентированная на завод, и новая, ориентированная на ЭКСПО и отказ от индустриального прошлого. Происходит фрустрация, с которой художники не борются, но смягчают ее.
Австриец Норберт Артнер, у себя на родине куратор Фестиваля регионов, в рамках фотографического проекта создал галерею образов местных жителей. Среди них — Александра Шилова, баба Шура, отметившая недавно 100-летний юбилей. В гости к ней Норберт попал случайно, заинтересовавшись укладом небольшого двора на месте заводской конюшни.
Художница Аня Ситникова продает на уличном рынке удивительные сувениры — поллитровые банки для солений, наполненные водой и блестками. В этом «рассоле» плавают снимки деревянных домиков, судьба которых в миллионном мегаполисе предрешена. Интересно, что местные жители не только интересуются, но и охотно покупают консервированную родину.
Сразу две художественные интервенции оказались связаны с давно исчезнувшей скульптурной группой, стоявшей у входа в местный Дворец культуры металлургов. По старым фотографиям и воспоминаниям сотрудников нынешнего ЦКиИ «Верх-Исетский» удалось установить, что скульптура изображала работника и работницу. Степан Тропин и Алина Рахматулина придумывают сказочную историю о дальнейшей судьбе этих советских героев. Сойдя с постамента, они встречают доброго монстра, вышедшего из заводского пруда.
Попытку «перезагрузки» предпринимает другой художник, вывешивая на пустующем постаменте белый балахон — символ неочевидного настоящего и одновременно «шкурка», оставшаяся от некогда гипсовых скульптур. Прохожие удивляются: «Это что за чудо такое? Постиранный костюм Пьеро?».
— Я боюсь, что на этот постамент поставят произведение какого-нибудь вовремя подсуетившегося скульптора, морально устаревшее уже на момент установки, — говорит автор идеи Наталья Хохонова. — Меня радует, что директор Центра культуры отнесся к моему проекту позитивно и правильно считал смыслы. Может быть, это как-то повлияет на принятие итогового решения.
Неожиданный перфоманс «Люби свой дом» от Антонины и Александры Воробьевых развернулся в старом остановочном комплексе трамвайного кольца рядом с ДК. Здесь всем желающим предлагали в почти домашней обстановке попить чаю с сушками. Поначалу ожидающие трамвай горожане недоумевали, подозревая в акции отголосок недавно завершившейся выборной кампании, но затем появились и те, кто ждал прихода художников.
А уличный художник Илья Мозги тему чаепития решил сделать общегородской: огромный пакет чая «Принцесса ВИЗа» он оставил завариваться в Верх-Исетском пруду.
Почти 20 художественных интервенций за пять рабочих дней — таков формальный итог проекта «По пути». Сотни жителей района стали участниками происходящего. В том числе и неосознанно — как рыбаки, традиционно сидящие на берегу и не заметившие, что камни поменяли цвет и приобрели названия благодаря задумке Даши Гофман. Или не увидевшие индустриальную Ассоль на крыше берегового строения, высматривающую в пейзаже то ли создателя Сергея Рожина, то ли светлое будущее Верх-Исетского района.
«Точка зрения»
Паблик-арт — искусство, которое с 1970-х годов на Западе меняет отношение к привычной среде обитания. Сформированные десятилетиями стереотипы, замыленный взгляд на улицу, дома, дворы — это то, что мешает развитию города и делает жизнь бесконечно будничной. Художественные интервенции оказываются способом коллективно поменять оптику.— В художнике важна исследовательская деятельность, — утверждает Норберт Артнер. — Он должен открывать что-то новое и показывать то, что всем понятно. Хорошо то искусство, которое меняет представления людей о мире, развивает фантазию, формирует понимание, как все может быть дальше. Искусство близко к эксперименту. Люди меняются — и это тоже искусство.
В 2003 году Норберт курировал художественную акцию «Деревня отдыхает»: тогда несколько семей тихой австрийской деревни в течение недели должны были полностью отказаться от привычной повседневной работы. По итогам был снят фильм, показывающий, как сложно порой менять привычки: кажется, мир содрогнется. Уже десять лет как жители деревни раз в году отмечают годовщину этой художественной интервенции, позволяя себе один день ничего неделанья. Мир устоял.
Для Перми паблик-арт после фактического краха «культурной революции» стал последним напоминанием о мечте превратиться в культурную столицу Европы (подробнее см. «Слишком много белого» , «Э-У» № 26 от 01.07.2013). Судьба «красных человечков», бревенчатой арки, «надкусанного» яблока продолжает интересовать как горожан, так и всех наблюдающих за попытками России стать частью глобального мира через трансформацию культуры.
Претензии в этой сфере предъявляет и Екатеринбург. Принятая администрацией города до 2020 года стратегическая программа «Екатеринбург — мегаполис культуры и искусства» позволяет сформировать условия для культурного прорыва. У города уже есть определенные традиции, восходящие к экспериментам в открытых пространствах легендарного старика Букашкина в 1990-х годах, проекту «Длинные истории», изменившему облик отстраивающегося заново города в середине 2000-х.
Горожане привыкли к ярким образам, возникающим на стенах домов в рамках стрит-арт фестиваля «Стенография». Однако устойчивого и взаимовыгодного сотрудничества художников, власти, бизнеса и горожан город пока не выстроил. Месячный проект в Верх-Исетском районе показывает, что возможности для этого есть.
Около старинного дома с мезонином, у входа в здание бывшего хлебозавода, вновь превращаемого в храм, Павел Погудин установил подзорную трубу. Прохожие могут через нее увидеть, как на фоне развалившегося здания заводского цеха «трудятся» рабочие под наблюдением современного офисного работника. Фигурки установлены на полуразвалившейся древней стене завода, возможно, помнящей еще визит императора Александра I в 1824 году. Исчезающий ВИЗ в объективе наблюдающего местного жителя — сильная метафора художественной интервенции. Если с помощью паблик-арта не удается сформировать комфортную среду обитания в виде чистых дворов и доброжелательных соседей, то художникам удается хотя бы примирить настоящее и прошлое. Не без некоторой радужной мечты о будущем.
Дополнительная информация.
«Нам по пути»,
— говорит Марина Боровкова, начальник управления культуры администрации Верх-Исетского района Екатеринбурга.— Верх-Исетскому району скоро 90 лет. И мы очень рады, что проект «По пути» реализуется у нас. Мы полностью поддержали его, предоставив все, что у нас просили. Мы дали возможность: творите, где хотите и что хотите. И нам понравилось. Этот проект зацепил самых разных жителей. Не было тех, кто отвергал бы его полностью, а были те, кто воспринял его с восторгом. Потому что представленные объекты заострили внимание, заставили задуматься о том, что что-то происходит. Зацепило и власть: мы поняли, что нам повезло. Не так уж плоха власть, если она умеет ценить хорошее во благо людей. Я думаю, теперь можно убедить городскую администрацию. В дальнейшем подобное сотрудничество с художниками может стать стратегическим.
«Главная задача — вернуть искусство народу»
— считает Уве Йонас, куратор и художник, руководитель Lichtenberg Studios в Берлине.— Чем вас привлек район Верх-Исетского завода как площадка для культурных интервенций в Екатеринбурге?
— Когда мы обсуждали место для проекта «По пути», я настоял на том, чтобы это был периферийный район, а не центр города. Наша главная задача — вернуть искусство народу. Обычно искусство стремится в центр, подальше от таких районов. А мы стремимся к тому, чтобы художники работали с обычными жителями не всегда благополучных районов.
Когда я приехал проводить мастер-класс, я был уверен, что люди в Екатеринбурге увлечены стрит-артом и граффити, но никак не искусством в открытом пространстве, под которым я понимаю короткие интервенции, инсталляции, перфомансы. Но оказалось, что многие художники мыслят в том же направлении. Так что искусство в Екатеринбурге оказалось ближе к Берлину. Здесь так же, как и в Германии, стремятся заполнить открытые публичные пространства.
— Вашу инсталляцию в виде черного куба на газоне Площади субботников уже назвали «Малевич 3D» и сравнили с пирамидой перед входом в Лувр.
— На меня повлиял директор Центра культуры «Верх-Исетский», который много говорил о пустующем четверть века постаменте перед входом и о не нравящейся ему скульптуре в виде чайника на клумбе перед зданием. Я долго выбирал разные подходы, но остановился на кубической форме и полупрозрачном материале, чтобы проглядывал силуэт чайника. Это сформировало другое прочтение площади. Конечно, это «черный квадрат», а поэтому он имеет отношение и к архитектуре, и к художественному искусству. Искусство всегда ставит вопросы, начинает дискуссию по поводу привычных объектов, которые кажутся монументальными. Художник устанавливает объект, он предлагает идею. Объект позже может быть разобран, а идея останется.
— Глядя на ваши проекты, зритель, тем более искушенный, задастся вопросом: где здесь художественное высказывание, а где эксперимент, причем зачастую в форме настоящего социального инжиниринга?
— Искусство в открытом пространстве носит экспериментальный характер. Когда объекты выставляются в публичном поле, неизвестно, что с ними произойдет в ближайшем будущем. На них могут напасть, они могут не понравиться, могут быть разрушены или украдены. Этого не происходит с объектами, размещенными в галереях и музеях. Люди привыкли к галерейному и музейному искусству, а не к уличному его измерению. Искусство в открытом пространстве — концептуально, здесь сама идея является искусством.
— Можно ли это считать определением паблик-арта? В чем его миссия?
— В моем понимании, паблик арт — это коммуникация с людьми, предоставление возможности посмотреть на окружающий их мир с другой стороны. Основная моя идея — искусство должно быть возвращено народу, а сами художники должны стать более народны. Две стороны одной медали: приблизить художников к обыденному и показать людям, что искусство — это не обязательно музей. Художники ведь тоже не привыкли работать в таком пространстве. По силе обратной связи работа на улице не сравнима с работой в мастерской. И мы наблюдали это в Екатеринбурге.
— Чего вы ждете от зрителя?
— Я — ничего. Но чем дольше стоит произведение, тем больше его принимают, и для меня это важно. Когда человек видит объект, я хочу, чтобы он взял от него что-то с собой. Пусть один человек или несколько. Иногда виновато неправильно выбранное место. Именно поэтому я хочу, чтобы некоторые объекты находились не в центре. Люди, которые видят объекты в этих скрытых местах, могут понять, какой потенциал скрывают такие пространства, как их сделать более комфортными, уютными.
— Есть ли специфика взаимодействия с паблик-артом екатеринбуржцев в сравнении с тем, что вы привыкли наблюдать в Лихтенберге?
— Реакция жителей не была агрессивной, она была различной, как это бывает и в Берлине. Чем дольше проходит интервенция, тем сильнее она принимается людьми. Художник просто творит, он не обязательно ожидает серьезной коммуникации. И то, что люди вступают в диалог, радует. Можно создать объект на какое-то время и потом его убрать, а люди приходят и говорят: «Как жалко». Инсталляции, выполненные в открытых пространствах перед Центром культуры или Верх-Исетским прудом, почувствовали на себе большее вмешательство со стороны зрителей. Какие-то группы людей ощутили, что их пространство нарушено, и поспешили убрать эти объекты.
— Есть ли примеры, когда под воздействием ваших художественных интервенций менялась социальная среда, люди?
— Гропиусштадт, как правило, появлялся в новостях об изнасилованиях и грабежах. А после интервенций новости стали более позитивны, в них сообщают об установке нового художественного объекта в том или ином месте. Люди становятся более открыты искусству, принимают его и помогают в реализации. В Лихтенберге после двух лет работы я заметил увеличившийся интерес к выпускаемым буклетам по итогам реализации проектов. Это не реклама студии, это подарок и своеобразная самостоятельная интвервенция. С их помощью все больше людей видит, что происходит в их районе.
Нельзя забывать о людях, ради которых это делается. Мы вступаем с ними в коммуникацию не ради того, чтобы научить смыслу искусства. Наша задача показать, что окружающее их пространство относительно и может легко измениться. Образовательная функция, конечно, остается, потому что людей хочется знакомить именно с современным искусством.
— Вы, наверное, почувствовали, что в России определенную роль в реализации художественных проектов в публичном пространстве играет власть. Как убедить ее, что паблик-арт имеет ценность, смысл и не несет угрозы самой власти?
— В Берлине мне приходится работать с администрациями районов, они меня финансируют. Но я сталкиваюсь с теми же проблемами, что и в Екатеринбурге. Например, куб, как перед Центром культуры, в Берлине скорее всего тоже пришлось бы разобрать. Обычно я выбираю маргинальные районы. Я привожу несколько аргументов в пользу проведения здесь интервенции. Первый — привлекаю художников. Второй — улучшаю имидж района.
Говоря об искусстве в открытом пространстве, всегда надо помнить о борьбе. За каждый шаг нужно бороться. Когда запрещают что-то строить, надо говорить: «Я хочу» — и двигаться вперед. В России так не делают, соглашаются с любым решением сверху. Мне из-за этого приходилось спорить с людьми.
Для меня важно знать границы. Были случаи, когда я спрашивал художника: «А это можно?» И не всегда получал уверенный ответ. Я понял, что в Екатеринбурге не всегда человек знает о границах дозволенного. В Германии культура спора с властью тоже несильно развита. Я стараюсь ее продвинуть.
— Любимым аргументом при организации культурных проектов является вопрос денег. Как вы решаете эту проблему в Берлине?
— В Екатеринбурге я столкнулся с той же проблемой финансирования, что и в Берлине. Тяжело доказать, что искусство, которое не приносит денег и благодаря которому нельзя стать знаменитым, по-настоящему нужно людям. Я в этих вопросах прагматичен. В Германии помогает аргумент, что периферийные районы становятся более престижными, благодаря художественным интервенциям.
Государство заинтересовано в коммуникации художников с народом. Но чиновники обычно приводят один довод: искусство финансируется рынком. Конечно, существуют галереи, музеи, но там задействовано небольшое количество художников. И если мы говорим об искусстве в открытом пространстве, оно должно быть профинансировано еще больше, ведь по итогам не остается ничего, что можно продать. В то же время надо помнить, что народ нуждается в досуге, который способны представить художники. Финансирование должно опираться на две инстанции: экономические круги района, например, сообщества домовладельцев в Берлине, и администрацию, которая всегда заинтересована в подобных культурных проектах.