Жизнь за себя
 |
|
Николай Коляда |
Кто же вас не знает?
— Николай Владимирович, когда мы в «Эксперт-Урале» стали перечислять выдающиеся фигуры из области культуры Урала, элиту, в первую очередь вспомнили вас и Владимира Шахрина: вы двое известны всей стране. А на улицах вас узнают?
— Ну, узнают. Все до одного знают.
— Это неприятно?
— Почему? Очень приятно. Вот вчера зашел в аптеку, говорю: «Остеохондроз, спина болит». И девочка-продавщица вдруг как захлопала в ладоши, закричала «Ни-калай Ка-ляда!», стала прыгать по аптеке, искать лекарство. Я спрашиваю: «Откуда вы меня знаете?» — «Да кто же вас не знает!» И гаишники тоже, продавщицы в магазине. Я захожу — они спрашивают: «Что так поздно? Спектакль закончился? Ну как дела? Отбились?». Это о нашем переезде. Моими кошками интересуются: «Что так много кошачьей еды берете?». Это приятно. Я думаю, что меня знают не потому, что ругался, бегал, а потому, что делал, по крайней мере, старался делать что-то хорошее для людей. А элита я или нет, мне некогда думать.
И даже глубоко на это наплевать.
— Вы долгие годы работаете в Екатеринбурге. Ваши многочисленные поклонники говорят в связи с этим о патриотизме, преданности городу. Недоброжелатели делают вывод, что вас просто больше нигде не ждут. Последним, понятно, легко возразить, хотя бы тем, что гастроли вашего театра в Москве прошли с успехом. И все же вы не уезжаете.
— Что такое город — это люди прежде всего, не здания же. Поначалу, когда я только начал писать пьесы, мне было просто приятно, что драматургов нет никого, а я вот есть, меня везде приглашают… Потом позвали в журнал «Урал», я оброс какимито знакомствами, связями, людьми, за которых был в ответе. Театральный институт, мои студенты… В театре драмы десять лет работал, там была команда. Правда, она вся хором меня потом предала. Но это неважно, артисты — это же болезнь, диагноз. А здесь, в своем театре, уже два года я сам себе хозяин, начальник, я тут как рыба в воде. Тут хорошо, я не хочу никуда ехать.
Вот уехала у меня одна артистка в Москву. Зашла в гости позавчера и рассказывает, как она бегает по кастингам, по сериалам, ходит на спектакли и в ужасе от наших знаменитых артистов, которые творят бог знает что, придуриваются на потребу публике. В ужасе! Говорит, это было великое счастье, когда работала у меня в театре. Не врет: она же не просится назад, просто со слезами на глазах все это рассказывает. А я все это знаю давнымдавно. Поэтому и не хочу жить в Москве. Не потому, что меня там не знает каждая продавщица, а просто терпеть не могу этот город, очень неискренний, злой, странный и суетный.
Переругался со всеми
— Вы стали одним из главных ньюсмейкеров лета не только в екатеринбургских, но и в федеральных СМИ. История с помещением на Ленина, за которое развернулась настоящая война, кажется, закончилась. Как она повлияла на вашу жизнь и работу? Что вы сейчас чувствуете?
— После того скандала — дикий скандал был в июне, дикий — я думал, что весь негатив, который возник и по отношению ко мне, и по отношению к театру, будет очень мешать. Потому что только поначалу все говорили: «Ой, бедный Коляда…» А потом — наоборот: «Вроде и не бедный, вроде он козел порядочный». В России всегда так. Ельцин тоже был «ой какой хороший», а теперь — «ой какое г…». Я думал, что все будут мне говорить: «Зачем же ты уничтожил Молодежный центр поэзии? Он же был таким известным и полезным…» Но оказалось, что все адекватно относятся, понимают, не вникая в юридические тонкости, а просто чувствуют, что Коляда, его люди борются за живое, хорошее.
— Как дела с новым зданием? Нет опасения, что приведете его в порядок — и опять что-нибудь случится?
— Одна зрительница так же говорит: «Что вы тут ремонтируете? Вы, наверное, еще не все отремонтировали в этом городе. Скоро вас и отсюда погонят». Может быть, и погонят.
Дом на Тургенева нам отдали в аренду на три года по постановлению правительства Свердловской области, пока без арендной платы: слава тебе, господи, спасибо им большое. Иначе арендная плата составила бы 160 тыс. рублей. Я сделал ремонт, пока за свой счет. Областное министерство культуры перечислило Обществу охраны памятников 500 тыс. рублей, чтобы утеплили дом, подключили отопление, сделали воду. Ходя за воду, чтобы провели трубу, мне пришлось заплатить своих тридцать тысяч и еще, наверное, столько же придется, потому что воды пока нет, ходим в туалет с ведерочком. Сделали времянку световую, только одна розетка работает. Я ездил месяц по кабинетам, чуть не сдох.
Один журналист, умный человек, которому я доверяю, сказал: «Коля, у тебя столько недоброжелателей. А зданието деревянное, бойся поджогов. Пусть вокруг дома просто ходит человек». И я подумал — да. Тут даже необязательно бензином обливать. Потом скажут: сами напились пьяные, курили и все сожгли.
 |
| «Дом на Тургенева напоминает детство деревенское. Тут должен быть театр» |
— Там, на Ленина, когда утром звонили, каждый раз думал, что это сторож и опять захватили театр. Потому что его захватывали раз пять, а мы потом каждый раз стояли по три дня, просили, умоляли, требовали, пробирались через решетки, через черный ход. Поэтому каждый раз, когда у меня возникает на телефоне «театр», я уже жду несчастья, сразу кричу: «Что? Что случилось?!». В ужас сразу прихожу. «Да ничего не случилось, — говорят. — Куда скотч девался?»
Морда лица не продается
— Как вы все успеваете: и театр, и «Урал», и театральный институт? Не хочется махнуть на все это рукой изза усталости?
— Пока не хочется. Обычно все успеваю. Это сейчас — дикая запарка с переездом. А еще поездка в Благовещенск… Три месяца назад договаривались о гастролях, думал — ну, где-то возле Новосибирска.
А сейчас посмотрел по карте — там еще три таких же расстояния. В «ж… мира», что называется. И в суматохе переезда надо найти костюмы, реквизит, дать задание, чтобы утепляли окна, делали то, это… Но ничего, войдем в ритм, и с октября опять буду везде успевать.
— Как вы научились все успевать?
В бизнесе есть понятие таймменеджмента, ему специально обучают на тренингах…
— У меня всегда так было. Я очень организованный человек. Пишу на листочках, что надо сделать. Бывает тридцать, сорок пунктов… Однажды Наум Лейдерман (екатеринбургский литературовед, литературный критик. — Ред.) сказал, что есть вот редкая профессия — драматург, есть какие-то еще редкие профессии. Но самая редкая профессия — хороший руководитель. Умеющий организовать всех, организовать себя. Собрать все усилия в одно. У меня в театре работает 44 человека.
В журнале — 13. В институте 60 студентов. Ничего, успеваю все организовать. Успеваю быстро всем навешать, это очень важно. Вот вчера была пьянка, актрисе Любови Кошелевой сорок пять лет…
— Об этом можно написать?
— Пожалуйста. Была, значит, пьянка.
Я не пил и всем сказал: «Завтра в одиннадцать репетиция». И все знают — завтра в 11:00 должны быть на сцене и работать.
С красными глазами, потеть, но работать, а не стонать: «Ой, у меня котик болеет, мне зубы надо лечить…» Потому что я знаю — фигня все это, отмазки. В 11:03 я вошел в зрительный зал. В зрительном зале сидели десять человек, а должны — 24. Я начал так орать! Матом кричал: «Вы все дерьмо, кому нужно такое искусство, какой на фиг Благовещенск!». Тут же все забегали, начали звонить по мобильным телефонам. Через полчаса все до одного прибежали. Потом я сделал 20 минут перерыва, и до двух мы репетировали просто прекрасно.
— Не возникают мысли перевести театр на коммерческие рельсы? Зарабатывать, привлекать спонсоров, партнеров…
— Это невозможно. Во-первых, я уже не раз говорил, что, помоему, в Екатеринбурге не осталось ни одного человека, с которым бы я не поругался. Я со всеми ругаюсь, потому что все не так любят театр, как я люблю его и как хочу, чтобы все остальные любили. Во-вторых, я не умею так, как, например, Галина Борисовна Волчек, моя очень хорошая подружка, разговаривать с коммерсантами. Я много раз видел, как она общается с росбанками, альфа-банками, с кем-то там еще, как она находит общий язык. Человек выходит — она мне подмигивает, мол, видал, сделала я его.
Я так не могу.
— А если найти когонибудь, кто умеет?
— Во-первых, покажите, кого. Во-вторых, дам я ему оклад, кабинет. Посидит он два дня, потом скажет: «Николай Владимирович, необходимо ваше участие. Поговорите с Фроловым из “Северной казны”». И тогда зачем я плачу деньги комуто, если все равно должен буду ходить, торговать мордой лица: «Здрасьте, я Коляда».
Усталый, но счастливый
— На вашу экспрессивность не обижаются?
— Никто слова не сказал на то, что я ору. Потому что я всем говорю правду.
И если кто-то не работает толком у меня, пашет в ночном клубе, а на репетиции спит — пусть идет в свой ночной клуб, нечего тут сидеть. Либо успевай там и там.
— Преподаватели театральных вузов, в том числе екатеринбургского, говорят об этих необходимых для жизни «подработках» студентов и молодых артистов как о серьезной угрозе.
— Я работал в театре артистом семь лет, получал 85 рублей и успевал работать в трех кружках. Зарабатывал 240, как, я не знаю, инженер. Восемь лет два раза в неделю вел агитбригаду в ДК Горького, она называлась «Костерок». Вел какой-то кружок на Уралмаше.
Да глупости это все: если у тебя есть голова на плечах, что, не сможешь денег заработать, что ли?! Еще раз повторяю: можно все успевать. Если не сидишь и не причитаешь: «Денег нету, что мне делать…» Не обязательно грузить мешки — соображать быстрей надо. А вообще, это выбор каждого. Я хочу заниматься только любимым делом.
Господи, если бы я хотел — такие бы деньги были! Сколько я отказывался от телесериалов, от фильмов, от проектов разных. Про Виктора Цоя написать за 30 тыс. долларов. Олегу Богаеву отдал, он пишет. А я хочу зарабатывать деньги на том, что мне нравится. Пишу пьесу и радуюсь: мне хорошо. А она потом и деньги приносит. Почему я должен обязательно какуюто ерунду писать? Хотя писал в свое время. Както надо было денег позарез, на день рождения, и я написал сценарий открытия ресторана. За полчаса, на двадцати пяти страницах, и его утвердили. Очень хорошо погуляли на эти деньги.
— А на пьесы время остается?
— Сейчас очень мало пишу, почти не пишу. Написал маленькую пьесу «Старая зайчиха»: Волчек попросила для Дорошиной и Гафта. Скоро начнут репетировать. Думаю, к январю чуть освобожусь и снова сяду писать. Раньше у меня был план — шесть пьес в год. Таким образом, я написал за свою жизнь 92 пьесы. А были годы, 1994 — 1995й, вообще ничего не писал, некогда было. По премьерам ездил, гордился: надо же, какой я великий, меня и там ставят, и там. Тогда же понял, что все это решает мои финансовые проблемы, но не добавляет покоя в душе. Ну съездил в Стокгольм на премьеру «Рогатки». Думал, сейчас вот приеду в Екатеринбург, все будут хлопать в ладоши. И что? Да наплевать в Екатеринбурге всем, куда ты ездил и сколько заработал. Поехал в Оксфорд читать лекции, читал там великую русскую литературу и уральскую, приехал сюда, и что? Да нас..ть всем на это. Тогда стало доходить: ничего не надо доказывать другим, только себе. А другие разве что позавидуют немножко.
— Вы сейчас счастливы?
— Да. Устал, но очень счастлив. Потому что у меня свой дом, который можно привести в порядок, наполнить энергией. И за все я буду отвечать сам. Дом напоминает детство деревенское. Большой, хороший, есть чердак, тут изпод линолеума появился паркет, двери отмылись. Ни с того ни с сего зеркало сцены обнаружилось огромное, когда мы толкнули одну стену временную. Тут должен быть театр. Все время что-то это подсказывает. Команда у меня очень хорошая, хоть они алкоголики, разгильдяи и блядуны. Я все прощаю. Потому что они меня очень слушают.
И очень меня любят.