Пространство впереди времени
Екатеринбург встраивается в мировую торговлю произведениями contemporary art. Начинать, как всегда, сложно: рынок в регионе не сформирован, настроение общественности скептическое, лучшие работы отечественных художников раскупаются иностранными коллекционерамиВ декабре прошлого года в Екатеринбурге открылась новая галерея современного искусства — Ural Vision Gallery. Количество частных галерей в городе и без нее исчисляется десятками, однако претензия нового выставочного пространства не была рядовой: первая в Екатеринбурге галерея contemporary art мирового уровня. (Contemporary art — стилевая совокупность художественных практик, дословно с английского — «современное искусство», иногда переводится на русский как «актуальное искусство»; однако в устоявшемся общеупотребительном значении русскоязычное словосочетание «современное искусство» семантически шире, чем переводимое «contemporary art», поэтому здесь и далее при обозначении конкретного художественного направления придерживаемся англоязычных терминов.) Как заявляли на открытии владельцы Алла и Виктор Лощенко, Ural Vision Gallery планирует работать по всем правилам мирового арт-рынка: это и программа выставок, и выезды на международные арт-ярмарки, и индивидуальная работа с клиентом. Главное, отмечали тогда супруги Лощенко, — привлечь к увлекательному процессу коллекционирования как можно больше людей.
К лету 2013 года галерея отработала первый сезон и вышла на плановые каникулы. Это хороший момент для рефлексии, и в начале по-июльски жаркого августа мы укрылись с Виктором Лощенко в «отдыхающем» выставочном пространстве для беседы о продажах в сфере современного искусства.
Ниша
— Виктор Леонидович, каковы ваши общие впечатления от первого сезона работы галереи?— Ожидания оправдались, ничего непредвиденного не происходило. Наши амбиции удовлетворены: галерея оказалась востребованной, у нас была неплохая посещаемость.
— А финансовая отдача? Вы всегда подчеркивали, что для вас галерея — это бизнес-проект.
— Пока мы работаем в минус, точка безубыточности у нас по плану намечена по итогам трех лет с момента открытия галереи. Но получение коммерческой прибыли — не единственная наша задача. Вообще, заниматься галеристским бизнесом только ради денег, причем быстрых, не стоит: усилий и внимания уходит очень много; предпринимательство в других сферах позволит вам заработать быстрее. К тому же, заходить на рынок первыми всегда трудно, но стратегически это выигрышная позиция. Поэтому мы пришли на рынок contemporary art на Урале, может быть, чуть раньше времени, и осознанно проработаем года три себе в убыток. Но в дальнейшем, когда начнется очевидный рост, у нас уже будет опыт.
У деятельности на рынке современного искусства есть одно неоспоримое преимущество — это интернациональный бизнес. Мы отличаемся от других галерей Екатеринбурга тем, что сегодня преимущественно ориентированы на запад. Произведения contemporary art очень востребованы во всем мире, а для Екатеринбурга это пока что-то новое и плохо изведанное. Поэтому коллекция за прошедший сезон неплохо продавалась, но, к сожалению, мы больше продавали за рубежом, чем в Екатеринбурге.
— Почему «к сожалению»?
— Быстрее всего продаются лучшие работы художников, это понятно. Если мы в ближайшие годы не сформируем собственного сильного коллекционирования, не появятся серьезные любители искусств, то лучшие произведения наших современных художников, начиная с 1995 года и по сегодняшний день, окажутся в зарубежных коллекциях. И мы будем наблюдать русские работы в современном искусстве начала ХХI века не в России, а только за рубежом. Это вовсе не стало неожиданностью. Конечно, как бизнесмен я радуюсь, что мы их продали и заработали прибыль. Но все равно у меня сердце кровью обливается, когда гениальные работы мы продаем иностранцам.
— А с каким отношением к Екатеринбургу приезжают иностранные художники?
— С рабочим. Галерея и художник ставят перед собой вполне конкретные задачи — продать. И никаких сантиментов — исключительно деловые отношения. Это у нас в советской традиции принято говорить об эстетике, об искусстве в первую очередь. На Западе рационализм и первичность заработка поставлены очень жестко, и никто этого не стесняется.
Экспонировать коллекцию из-за рубежа стоит около 30 — 50 тыс. евро — это затраты только на то, чтобы привезти-увезти работы (логистика, таможня и проч.), встретить гостей и заплатить гонорар куратору. Это огромные суммы и большие риски. Если нет продаж, кто эти 30 тыс. евро оплатит? Никто из западных художников не собирается самостоятельно тратить такие деньги просто для того, чтобы показать свои картинки в Екатеринбурге. Всегда идет торг: что они берут на себя, что мы берем на себя. Как правило, художник требует зафиксировать минимальный уровень продаж. Если вы не продали на эту сумму жителям города Екатеринбурга, то будьте любезны — докупайте сами. Это бизнес.
Среда
— Для меня удивительно, что вы говорите о неизвестности contemporary art в Екатеринбурге. У нас в последние годы было много арт-проектов, инициированных как минимум Уральским филиалом ГЦСИ: Арт-заводы, Индустриальные биеннале…— А можно ли продать инсталляцию на заводе? Мы ведь с вами о бизнесе говорим. Пока Екатеринбурга на бизнес-карте contemporary art вообще нет, с точки зрения продаж — это мизер.
Мы, конечно, все делаем общее дело, стимулируем интерес к современному искусству. Мы надеемся, что сейчас формируются тенденции, а завтра в городе появится вторая, пятая, десятая галерея. Появится рыночная среда. Почему люди не коллекционируют? Они зачастую не знают, что с этой работой дальше делать. Ну повисела она в кабинете, а завтра захотели ее продать — и это проблема, потому что рынок не сформирован, и покупателей будет очень мало.
— Вы считаете, что такую рыночную среду у нас на Урале удастся создать?
— Она обязательно сложится. Поверьте, я давно в бизнесе. Хотите знать будущее? Легко: садитесь в самолет и поезжайте в Нью-Йорк, Париж или Лондон. То, что сегодня происходит там — через пять-десять лет будет в Екатеринбурге. Например, мы поехали в 90-е годы в США, посмотрели на шопинг-моллы, поахали, но прошло несколько лет — и в Екатеринбурге сейчас таких магазинов уже едва ли не больше, чем жителей. Ведь все эти тенденции задаются мировым сообществом, продвинутыми странами, мы просто берем их и пытаемся прививать на Урале. Мы хотим попасть в поток. Сегодня contemporary art — это мощный поток, мощная река, даже не Волга, а круче.
— Кто эти немногие люди, которые покупают у вас произведения искусства?
— Рынок этих людей неоднороден. В Екатеринбурге, да и в России в целом больше покупают для интерьера. Такому покупателю нужно повесить работу в кабинет, в офис, в коттедж, в квартиру. У него есть стена — ему нужно цветовое пятно. Покупая, он убивает нескольких зайцев: во-первых, вещь будет дополнять интерьер его офиса или квартиры; во-вторых, если он покупает известного художника, то это престижно, и он зарабатывает статус; в-третьих, он покупает картину, которая может расти в цене — это инвестиция. Чтобы угодить таким клиентам, в галерее должны быть классные дизайнеры, которые смогут работу правильно подать. Здесь очень важно, как вы работу оформите, в конце концов, какой багет выберете. У нас, кстати, сегодня в Екатеринбурге приличного багета не купить, один эконом-класс кругом — мы из Италии возим.
Вторая категория людей — коллекционеры. Причем они тоже неоднородны. Есть те, которые покупают для себя, потому что им это нравится, им конкретное произведение душевно близко; но такие любители часто покупают напрямую у самих художников: они со многими знакомы, и услуги галеристов им не нужны. А есть те, которые целенаправленно инвестируют в искусство. И таких довольно много. Для них коллекционирование — это нормальная диверсификация вложений: у него есть счет в долларах, в фунтах стерлингов, есть недвижимость в России и за рубежом, есть золотые вклады, и у него есть деньги, которые он инвестировал в искусство.
Причем очень многие вкладывают именно в современное искусство, а не в классическое: на рынке классического искусства циркулирует огромное количество поддельных работ. Чтобы купить серьезную работу, нужно понимать, кто будет делать экспертизу. У одного крупного московского коллекционера (он коллекционирует работы 60-х годов) есть свое собственное экспертное бюро. И только после того, как его собственная лаборатория дает добро, он приобретает работу в коллекцию. Но не будет же каждый держать свою лабораторию.
А современное искусство хорошо тем, что вот вам живой автор: он точно скажет, его это труды или нет.
— Ощущаете ли вы конкуренцию в Екатеринбурге?
— Какая-то конкуренция, конечно, существует. Если человек хочет купить себе в интерьер работу, то он ходит по разным галереям и присматривается. В Екатеринбурге достаточно много частных галерей — больше двадцати. Но дело не только в галереях, у нас еще много людей, которые торгуют искусством неформализованно. Как-то мы покупали одну коллекцию Николая Засыпкина, в основном карандашные рисунки. Так у нашего «продавца» эти работы хранились свернутыми в рулончики и обернутыми газетами на балконе.
И такие люди есть, некоторых я сам знаю, у них немало покупают. В этом смысле, конкуренция еще не устоялась, не приняла цивилизованные формы.
Опыт
— У вас ведь уже есть опыт галериста — несколько лет в том же здании, что и Ural Vision Gallery теперь, работал «Арт-словарь», который занимался уральскими художниками…— «Арт-словарь» появился очень просто. Как-то мы познакомились с нашими свердловскими классиками Виталием Воловичем, Мишей Брусиловским, Андреем Антоновым и Анатолием Калашниковым. Мы их спросили тогда, какая их главная мечта, они сказали — построить галерею. Их работы стояли в огромных количествах в мастерских, многие из них никто не видел. Некоторые работы просто негде было выставить в Екатеринбурге целиком — не было подходящих помещений. Вот, например, гениальная работа Калашникова — «Перегон скота в штате Монтана», которая состоит из шести полотен общей длиной 18 метров; была замечательная совместная работа Калашникова с Брусиловским «Бахчисарайский фонтан» — она больше 4 метров в высоту.
«Арт-словарь» открылся в 2009 году, и долгое время экспонировал и продавал работы этих и других художников, что-то мы покупали сами. Я считаю, что этим мы очень помогли нашим друзьям в финансовом плане. Конечно, художник сам никогда не сможет открыть галерею и управлять ею. С тех пор у нас сложились великолепные отношения, мы близко дружим, я счастлив, что мы с ними знакомы. Жаль, что из четырех художников, с которыми мы тогда начинали работать, двоих уже нет, и мы очень скорбим по ним (Андрей Антонов умер в 2011 году, Анатолий Калашников — в 2012-м. — Ред.)
— А как шли продажи?
— Уральских художников очень трудно продавать, такова особенность наших творцов. Вот, скажем, он позиционирует свою работу на 30 тыс. долларов, но если к нему вечером подойти и с ним хорошенько поговорить, то эту работу можно купить за 2 тыс. долларов. Конечно, мы подсылали тайного покупателя ко всем нашим художникам, мы все это знали! И ничего с этим не сделать. В такой ситуации цивилизованного рынка галерей не будет — художник сам роняет цену. Поэтому с таким художником в качестве галериста работать очень сложно, а как коллекционер — пожалуйста.
— И вы закрыли «Арт-словарь»…
— Я бы не стал говорить, что мы совсем закрыли галерею: коллекция, которую мы приобрели в те годы, осталась. «Арт-словарь» работал с modern art, сейчас мы решили перейти в contemporary art. С нашей точки зрения, это следующая ступенька. Но невозможно заниматься всем на свете, нужно позиционироваться: на смену «Арт-словарю» пришла Ural Vision Gallery.
К слову, третий этаж «Арт-словаря» нам оказался не нужен, площадок многовато. Мы и сами думали, что делать. Но в какой-то момент к нам обратилось Управление культуры Екатеринбурга и Екатеринбургский музей изобразительных искусств, мол, не хватает площадок для экспонирования, планы расписаны на два года вперед, выставляться негде. И мы с удовольствием передали им наши площади без всяких арендных плат — без проблем, просто коммунальные платежи вносите. Теперь у нас на третьем этаже функционирует частно-государственное партнерство.
— В развитии Ural Vision Gallery вы сотрудничаете с петербургской галереей Марины Гисич. В чем ее задача?
— Представьте, вы приплыли на большом корабле в гавань нового для вас порта. Вы не знаете, где в этой бухте камни, где можно пройти кораблю с вашим водоизмещением, где нельзя. Поэтому вы нанимаете лоцмана, и он ведет вас в порт. Бессмысленно инвестировать большую сумму денег в какой-то бизнес, не понимая моря, в котором придется плавать. Вот мы и взяли такого лоцмана — Марина Гисич плавает в море contemporary art 15 лет.
С нашей точки зрения, этот человек подходит нам в наибольшей степени: Гисич входит в пятерку самых известных галеристов страны (по версии Forbеs. — Ред.), представляет великолепных художников, входящих в сотню лучших художников мира, ныне живущих на планете. Это, например, Виталий Пушницкий, Кирилл Челушкин, Игорь Пестов, Керим Рагимов. Нам очень важно, что у Марины нет никакого административного ресурса, она всего добивается исключительно за счет личного таланта и квалифицированной команды.
Марину Гисич мы знаем три года: она помогала создавать эту галерею. Тогда мы столкнулись с проблемой проектирования экспозиционного пространства — в Екатеринбурге нет бюро, которое умеет проектировать галереи. Поэтому мы вместе с Мариной ставили задачи, отдавали работы в проектный институт в Петербурге, и в результате создали пространство, которое отвечает европейскому стандарту. Других таких площадок в городе нет.
Наши взаимоотношения меняются со временем: от полууправления галереей в этом году мы переходим к самостоятельному управлению в следующем. Сотрудничество остается, хотя и будет трансформироваться.
Субъективизм
— Ваша собственная коллекция велика, она намного шире, чем modern art и contemporary art, так?— Contemporary art — это бизнес, а коллекция — это для себя. Отчасти коллекция — это и диверсификация вложений. У нас, например, есть старинная гравюра Дюрера и Пиранези — это стабильно растущие в цене активы. В начале этого года «Носорога» Дюрера продали за 866,5 тыс. долларов на Christie's (29 января в Нью-Йорке установлен абсолютный рекорд аукционной цены на работы Дюрера. — Ред.). С этого момента старинные гравюры очень подорожали.
Я и подумать не мог, что такие цены возможны. Раньше листы стоили по 300 — 500 долларов, сегодня Дюрера можно купить не дешевле чем за 1,5 тыс. евро, а хороший Дюрер — это тысячи три, а то и пять. Так что коллекционирование не только для души приятно, но еще и хорошее вложение денег.
— Мне кажется, что в советское время об инвестировании и диверсификации думали меньше…
— Бывают фанатики, да. Но любой коллекционер всегда отчасти фанат. Просто есть люди более азартные, а есть с холодным разумом. Дело не в эпохе, дело в личности: дельцы тоже всегда были. Это тонкая грань, да и кому судить, кто коллекционер, а кто бизнесмен.
Мы и сами хороши. Конечно, мы каждый раз прикидываем, можно ли предполагаемую покупку будет продать, как легко и за какие деньги, но если работа по-настоящему понравилась, то мы об этих параметрах уже не думаем. Вот вы можете видеть три работы Игоря Пестова: «Избиение младенцев», «Любовь» и «Потребление». Это самые дорогие работы Пестова, вообще самые дорогие, какие есть у Марины Гисич; и мы их приобрели. Мне все твердят: зачем ты их купил, их же невозможно будет продать, они музейные; а я хочу и все, потому что мне они нравятся.
И никакого здравого прагматизма бизнесмена.
— Для вас галерея — инструмент пополнения собственной коллекции?
— Конечно! У коллекционера-галериста есть большие преимущества перед просто коллекционером. Во-первых, это право первой ночи. Вот весной мы делали выставку с венским галеристом Хансом Кнолем, на некоторые привезенные им работы был ажиотажный спрос. Привезенного Кнолем «Кота» художника Пауля Хорна вообще за любые деньги хотели брать, но мы всем отказали — работа приобреталась для Ural Vision Gallery, и никаких разговоров. Во-вторых, вы можете использовать галерею как лоток для просева пустой породы, чтобы отыскать золото. Когда вы галерист, вы тратите много времени на подготовку экспозиции, на выбор художника, на изучение его творчества, на беседы с ним. Вы глубже проникаетесь его миром.
И тогда из всего многообразия его работ вы можете выбрать самую-самую. У обычного коллекционера такой возможности нет. Это, наверное, и было самым главным, что подвигло нас заняться экспонированием.
— А каков предел коллекционирования?
— Вы можете трансформировать свою коллекцию во что угодно. Можете подарить ее Екатеринбургу — тогда трансформируете коллекцию в вечность, горожане будут всегда помнить, что некий коллекционер передал городу свое собрание произведений искусства. Можете распродать коллекцию и превратить ее в деньги.
Я наблюдал судьбу нескольких коллекций в городе, и иногда это было печально. Вот, например, в Екатеринбурге была Галина Холодова, известный искусствовед и коллекционер; после ее кончины великолепная коллекция, собранная ею, ходила из рук в руки. Слава богу, нам посчастливилось целиком ее приобрести. Жизнь человека намного короче, чем жизнь коллекции — это вообще явления из разных измерений. И чем станет коллекция после твоей смерти, когда она достанется наследникам? Подготовлены ли они? Наследование коллекций — всегда проблема. Чем будет моя коллекция для моих наследников — я пока не знаю.
У нас сегодня народ воспринимает современное искусство как шалости богатых людей. Обычно думают, что если человек владеет акциями или каким-то заводом с известным количеством основных средств и оборудования, то он серьезный бизнесмен. А если торгует картинками — да просто с ума сошел, ерундой занимается. Мы от этого сознания еще не ушли. Поэтому у нас до сих пор стоят заводы в самом центре Екатеринбурга, они давно уже не работают, но мы их никуда вынести не можем. И вот когда мы поймем, что лучше иметь бутик в 150 кв. м на Елисейских полях, чем убыточный завод в 150 га в городе N-ске, тогда пойдут подвижки в нашем сознании в сторону западного мира.
Конечно, нужно терпение. Столыпин верно заметил: дайте России три поколения сытой жизни, и вы эту страну не узнаете. Мы пока имеем дело с первым поколением.