Гений места

Урал — гигантский регион, который не может затеряться даже в масштабах земного шара. Но именно в Америке я ощутила, насколько тесен мир и какие неожиданные отклики могут получить культурные явления в самых разных местах», — рассказывает декан факультета искусствоведения и культурологи Уральского государственного университета, член Международной ассоциации художественных критиков (AICA) при ЮНЕСКО Тамара Галеева. Не так давно Тамара Александровна вернулась из США, где полгода стажировалась в Колумбийском университете, встречалась с коллекционерами и художниками, изучала архивы и музеи НьюЙорка, Вашингтона и НьюБрансвика:

— Следы «действующих» и «действенных» уральцев в НьюЙорке я встречала повсюду. Начиная с выставки русского искусства в Музее современного русского искусства Александра Глезера в НьюДжерси, где с приятным удивлением обнаружила работы наших земляков Алены Азерной и Андрея Антонова, до офиса аукциона Sotheby’s: там ведущим сотрудником отдела русского искусства оказалась уроженка Свердловска-Екатеринбурга Ольга Осипенко.

Русский рынок

— Сегодня говорят о буме на русское искусство. Прослеживается ли присутствие художников, связанных с Уралом?

— Понятие «русский бум», на мой взгляд, в большей степени относится к искусству эмиграции первой волны. В НьюЙорке, к примеру, в частных коллекциях и галереях циркулирует масса произведений художника Давида Бурлюка, прочно связанного с Южным Уралом: в 1915 — 1918 годах жил в имении жены на станции Иглино под Уфой, занимался живописью, участвовал в выставках в Уфе, а в 1919м путешествовал по городам Урала, пропагандируя «левое» искусство. Один из лидеров литературно-художественного авангарда в дореволюционной России, он и в эмиграции всячески поддерживал этот имидж, вынося на обложки американских изданий свой «официальный титул» — «отец русского футуризма». Ценятся на американском антикварном рынке произведения и другого представителя русского авангарда — Николая Циковского. В 1919 — 1920 годах он преподавал живопись в екатеринбургских Свободных художественных мастерских (в нашем музее изобразительных искусств остались его картины этого времени), а в 30е годы, после эмиграции, стал очень популярен в Америке.

— Работы русских художников на крупнейших мировых аукционах идут по супервысоким ценам. Что продается?

— На «русских торгах» аукциона Sotheby’s, которые прошли НьюЙорке в апреле этого года (он оказался как никогда богат, каталог издан впервые в трех томах), было представлено классическое искусство XIX века, искусство эмиграции первой волны, второй половины ХХ века и современное. Большая часть распродана. Но современность на нем представляли не эмигранты, а художники, живущие в России. На новом, но успешном лондонском аукционе MacDougall`s, четвертые торги которого состоялись почти в это же время, достаточно широко была показана отечественная живопись прошлого века.

— А кто приобретатель?

— В последние годы рынок русского искусства в целом и в Америке, и в Европе, явно расширился. Кстати, контингент покупателей изменился во многом за счет российских коллекционеров, именно они и подняли так резко цены на антикварном рынке. Возвращение произведений в Россию, хотя и не в государственные музеи, а в частные собрания, симптоматично. Как это нередко происходило в истории, часть полотен со временем через этот канал попадет-таки в музеи.

— «Русский» рынок устоялся?

— На европейский и американский арт-рынок сейчас хлынул поток работ из переформирующихся крупных частных собраний и коллекций наследников русских художниковэмигрантов (например, Владимира Баранова-Россинэ, Зинаиды Серебряковой, Сергея Судейкина, Давида Бурлюка). Это заметно активизировало вторичный рынок русского искусства (деятельность галерей и частных дилеров) — важный компонент рыночной инфраструктуры. Но все же в Америке русский рынок ограничен: в НьюЙорке лишь единичные галереи специализируются на продажах произведений русских художников. Да и речь идет, повторюсь, большей частью об искусстве эмигрантов первой волны. Очередь до второй (это в основном художники, попавшие за рубеж во время Второй мировой войны и перебравшиеся в Америку уже в послевоенные годы) и третьей волн дойдет еще не скоро. К тому же представители третьей волны по большей части оказались маргиналами. Только единицы добились международного статуса — Илья Кабаков, Виталий Комар и Александр Меламид прежде всего. Но даже они не входят в десятку мировых звезд. Творчество же большинства русских эмигрантов имеет локальное значение. Не удивительно, что многие судьбы сложились драматически: кто-то перестал работать или, во всяком случае, публично представлять свое творчество, кто-то ушел совсем в другую сферу. Вот почему для некоторых спасительной оказалось реэмиграция.

Впрочем, при всем приоритете старого русского искусства продается и покупается в Америке не только «классика» в традиционных формах, но и «неофициальное» искусство советского периода, в том числе объекты, инсталляции, видеоарт.

Драматизм и тренировочные штаны

— Что вы имеете в виду, говоря о маргинальности художников?

— Представители третьей волны, как правило, уезжали в глухие застойные годы с чувством категорического отрицания советского общества, их творчество было густо замешано на неприятии советской идеологии и политической мифологии, чем они и привлекли в свое время западную публику. Когда же в России произошли «перестроечные» изменения, интерес к их творчеству откровенно снизился.

— Социальность и протестность искусству противопоказаны?

— Вовсе нет. Все зависит от таланта. Авангард по определению протестен, но и в нем могут быть явления как талантливые, так и эпигонские. Многие программные вещи в контексте той или иной эпохи звучали очень сильно и остро. Но если спустя десятки лет люди продолжают работать в том же направлении, в той же стилистике — это зачастую теряет смысл. А чтобы обрести другой облик, нужны силы, время, концептуальное желание, а в нынешней ситуации — еще и средства. Современное искусство высокотехнологично и затратно, и на этом фоне элементарные художественные жесты могут обнажить просто беспомощность.

— Что в этом контексте можно сказать о работах связанных с Екатеринбургом Александра Шабурова и Вячеслава Мизина, выставка которых прошла в этом году в НьюЙорке?

Ольга Осипенко

В США, как и везде, существуют территории тотальной художественной свободы, но в целом общество там очень законопослушно, регламентировано и стратифицировано. Я разговаривала с университетскими коллегами об их восприятии современного русского искусства: да, они видят в нем и ожидают от него проявления если не совсем дикости, то некой стихийности, запредельности, которая, по их мнению, была всегда присуща русскому гению. Когда американцы сами к этому стремятся, то можно наблюдать, как эта энергия словно не может накопиться, вырасти из их среды, их почвы, на фоне упорядоченности и благополучия. У них нет стихийности, доходящей до цивилизационных пределов, и они ее очень ценят.

На перекрестке Бродвея и Сурикова

— Возможно ли выходцам с Урала пустить корни в арт-реальность НьюЙорка?

— Ментальный образ НьюЙорка определяют два фактора. Первый я бы назвала «креативным безумием» — его порождают чрезвычайно высокая концентрация творческой активности в одном месте. Второй — мультикультурализм, при котором все виды и типы культур, все идентичности — этнические, социальные, политические и прочие — имеют равноправие. Я знала, что в этом городе живут наши земляки Виктор Гончаров и Леонид Мысаков, и связалась с ними еще до приезда в Америку. Мне было интересно понять, что делают сейчас в художники, которых мы знали в Екатеринбурге как состоявшихся мастеров.

Леонид Мысаков, свердловчанин, выпускник архитектурного института (тогда еще филиала МАрхИ) в 1980е у нас был известен как график, тонкий офортист, великолепный рисовальщик. Он уехал больше 20 лет назад. Сейчас у него студия в Бруклине, в бывшем промышленном здании, где теперь все помещения арендуются исключительно художниками под мастерские.

Из нее открывается вид на Ист Ривер и неожиданно вырастающие за рекой небоскребы нижнего Манхеттена. Замечу, что в НьюЙорке вид из окна имеет ценовое выражение.

Но дело не столько во внешних признаках успеха. Оно прежде всего в том, что в последние годы Леонид очень интенсивно и успешно действует не только как художник рекламы и график, но и как живописец. Его новые работы меня очень впечатлили и удивили: в Свердловске он картин писал мало, и эта свежая и сильная живопись — его безусловное приобретение двух последних лет.

— Он зарабатывает на жизнь живописью?

— Он всегда был фрилансером, сам искал и обеспечивал себе заказы. Но в основном это были заказы в области рекламы. Графикой он тоже занимался, достаточно часто ее продавал, но все же эпизодически. И только последние года два он живет за счет продажи своих картин, что в Америке совсем не просто. Большая часть художников вынуждена работать в разных местах: служить, преподавать, подвизаться в рекламных и дизайнерских агентствах. Лишь раскрученные суперзвезды могут жить за счет «чистого искусства».

— А Виктор Гончаров?

— Второго нашего земляка мы знали по легендарному объединению художников «Сурикова-31»: это одно из первых неформальных объединений в Свердловске, в следующем году ему исполняется 20 лет. Он выпускник УрГУ, отделения истории искусств, кроме того, учился в Высшем художественно-промышленном училище имени Веры Мухиной в Ленинграде, откуда был отчислен за участие в авангардистской выставке. В Союз художников Виктора Гончарова изза его «формалистических экспериментов» приняли, смешно сказать, раза с девятого и только уже в конце 90х годов, причем он до сих пор является членом нашего Екатеринбургского отделения Союза художников.

Уезжая в Америку в 1998м, Виктор не предполагал, что задержится надолго, но, почувствовав «свободный воздух» НьюЙорка, решил остаться. Благодаря работам и документальному подтверждению участия в здешних и европейских выставках, он получил статус «экстраординария» (официальное положение «выдающегося» человека, позволяющее жить и работать в Америке. — Ред.). За восемь лет ньюйоркской жизни участвовал в различных выставках, в основном русского искусства, проходивших в музее Глезера и в разных небольших галереях. Он работает дизайнером по цвету в промышленной фирме, и попрежнему очень много рисует, пишет картины.

— Как, на ваш взгляд, сложились бы судьбы этих художников, останься они в Екатеринбурге, в России? Уехав, они выиграли или проиграли?

— Леонид Мысаков был здесь очень благополучен — его рано приняли в Союз, он участвовал во многих выставках, преподавал в Архитектурном институте. Наверное, здесь ему в чем-то было бы легче и жить, и работать. Тем не менее, получив свободу передвижения, Леонид много путешествовал, много видел и все это творчески переработал. И к такой живописи, которую он сейчас являет, здесь он бы не пришел или пришел много позже.

В «домашних» работах Виктора Гончарова было больше надуманности, головоломности, того, что идет от ума. Думаю, НьюЙорк с его взрывным темпераментом, постоянной креативной доминантой, но и с тяжелым прессингом, сильно на него повлиял. Жизненный драматизм эмиграции придал искусству Гончарова большую убедительность и откровенность, изменилась манера, он стал более цельным. Характерно, что в его нынешней живописи и графике за небольшим исключением практически нет прямого изображения НьюЙорка. Но динамичные ритмы гигантского мегаполиса, подчеркнутая структурность его пространственных координат, невероятное многообразие рождающихся там этнических форм выражены остро и сильно.

— Есть ли у нас шанс увидеть работы наших земляков?

— Графику Виктора Гончарова последних двух лет можно видеть в выставочном зале Центра современной культуры Уральского университета. С Леонидом Мысаковым мы ведем переговоры о возможности показа произведений в 2007 году.