Проявить реальность

Выставка знаменитого уличного фотографа Брюса Гилдена открылась 10 августа в Фотографическом музее «Дом Метенкова» (Екатеринбург). Для музея - это событие года, здесь о Гилдене говорят «звезда, ну вот как Элтон Джон» и подчеркивают: выставка, не заезжая, создана специально для показа в городе. Снимки Гилдена ярко представляют и каждого героя, и особенности авторской оптики, и специфическое чувство уличной городской жизни - с ее наглостью, индивидуальностью, демократизмом и неопределенностью ролей. Демонстрируя на каждой выставке созданную конкретным фотографом реальность, музей показывает зрителю, как можно выстраивать с этой реальностью отношения.

Дом Метенкова - один из самых успешных и интересных музеев Урала. В России музеев фотографии вообще немного, однако причина не в видовой редкости. Типичная коллекция, череда разнообразных выставок, образовательная программа - многое здесь устроено так же, как и в большинстве других музеев, да и фотовыставки сегодня проходят в разных местах. Но редко где понимают, о чем и для чего делают выставки. А в «Метенкове» это осознают.
И делятся пониманием с «Эксперт-Уралом».

- Артем, вы пришли в Дом Метенкова в 1998 году. Изменилось ваше представление о фотографии с тех пор?

- Сильно изменилась сама фотография: в 90-х она была аналоговая, сегодня по преимуществу цифровая. Степень нашей информированности об истории и современной фотографии благодаря интернету, путешествиям и Московской биеннале совершенно несопоставима. Музей за это время прошел несколько этапов становления. Было время, когда мы работали только с екатеринбургскими авторами. В 2001 году провели всероссийский фотоконкурс, впервые показали классиков: Александра Гринберга, Аркадия Шайхета и других советских фотографов. В 2005 году во время фестиваля «Открытая фотография» демонстрировался фильм об Анселе Адамсе. В зале было тесно, и люди довольствовались тем, что стояли в дверях и просто слушали фильм. Тогда мы поняли, что за годы, прошедшие после цифровой революции, выросло новое поколение зрителей. В 1998 году фотография воспринималась как увлечение выпускников технических вузов, способных работать в фотолаборатории, купить сложную технику, большинство же людей довольствовались китайскими «мыльницами» и снимками 10х15. Цифровая фотография несомненно более демократична, чем аналоговая, фотолюбителю она предоставляет большие возможности для творчества. Когда заведующей музеем стала Раиса Зорина, у музея открылось второе дыхание. Мы начали проводить фотокроссы, создали фотоклуб. Для сотрудников музея все это имело не меньшее значение, чем для зрителей. Новое поколение зрителей заставило нас работать иначе.

- Это зрители, которые сами фотографируют?

- Не важно. Я, например, не фотографирую. У меня и фотоаппарата нет.

Пол и возраст

- Почему? Сейчас, по-моему, все делают снимки.

- Может, именно поэтому. Как мне кажется, я знаю психологические механизмы, которые заставляют человека с маниакальной страстью фотографировать все подряд. Даже в залах музеев посетители без конца фотографируют работы, что висят на стенах. Кроме того, меня раздражают плохие фотографии, а чтобы сделать фотографию по-настоящему значимую, нужно приложить много усилий. У меня, наверное, слишком высокие требования к фотографии. Да и иная роль.

- В чем же тогда демократизм фотографии?

- Это кажущийся демократизм. Мы все владеем русским языком, миллионы людей сочиняют стихи, но больших поэтов мало. То же можно сказать о фотографии. Тем не менее широко распространенное мнение, что фотография доступна, помогает музею. Зритель сегодня более расположен к фотографии. Хотя фотография всегда была самым демократичным из искусств. Редко увидишь девушку, которая работает с мрамором. А в истории фотографии масса женщин. Можно сказать, сегодня женщины определяют погоду в фотографическом мире России: это и лучшие кураторы, и молодые фотографы. Есть даже термин - «женская» фотография.

- Это не скептическое определение?

- Нет. Это фотография скорее чувственная, чем рациональная, о молодых людях, об их одиночестве, о сложных взаимоотношениях с миром. Термин не строгий, тем не менее он связан с появлением целого направления в современной фотографии. Его черта - внимание к внутреннему миру именно юного, формирующегося человека. Есть и мужская фотография - как военная фотожурналистика, хотя она может быть снята женщинами. Есть и в кавычках женская: это такие авторы, как Мона Кун, Лиз Сарфати, Ринеки Дейкстра, из русских - Марго Овчаренко.

- Хорошо, фотографию мы можем описать в терминах гендера. А есть ли межпоколенческие различия?

- Конфликты между поколениями фотографов в России весьма острые. Сегодня русская фотография переживает процессы, которые происходили в странах Европы, в Америке в конце 1970-х - 80-е. Фотография тогда впервые заняла достойное место на уровне институций, и из дела, которым человек занимался на свой страх и риск, превратилась в уважаемое занятие, способное прокормить. Я говорю о творческой некоммерческой фотографии. С теми, кто работал на Vogue, Harper's Bazaar и другие журналы, все было нормально. А вот фотографам, способным решиться на эксперимент, открыть новые горизонты, новые жанры и язык, требовалась поддержка институций, таких как Музей современного искусства в Нью-Йорке. О выставках написали критики, на фотографов обратили внимание галереи. Сегодня фотографический мир развитых стран выстроен: музеи, университеты, издательства, кураторы, коммерческие галереи, фестивали - каждый на своем месте участвует в общем деле. В России все это только появляется. Образование в области фотографии получить непросто, но уже появилось поколение молодых людей, которые несут не столько память о советском прошлом, сколько ощущают себя частью глобального мира, воспринимают себя в контексте трендов современной фотографии и современного искусства. Фотографы старшего поколения принадлежат другой культуре и другой традиции, у людей разные представления о том, что такое хорошая фотография. В этом природа конфликта.
У фотожурналистики иные проблемы. Она возможна только в условиях свободной прессы, и ее в нашей стране нет. «Русский Репортер» - единственный журнал, который серьезно относится к фотографии, но этого явно недостаточно. Кроме того, в мире идет кризис печатных СМИ, которые на протяжении всей истории оплачивали труд фотожурналиста. Фотографы, которые раньше жили за счет командировок и съемок, уходят из профессии.

Протез реальности

- В какой области сегодня фотография движется вперед?

- Есть несколько полюсов. Одна ситуация, когда фотограф наблюдает мир вокруг себя, не вмешиваясь в ход событий, создает некую визуальную репрезентацию, свою версию происходящего - это документальная фотография. Другая - фотограф, как режиссер в кино, конструирует собственный мир в студии или на компьютере - назовем это арт-фотографией. История развивается между этими полюсами правды и вымысла. Если мы посмотрим на то, как меняется фотожурналистика, то даже на таком конкурсе, как World Press Photo, много работ, которые созданы под влиянием арт-фотографии, когда концепция и прием важнее события. Говорят про «субъективный документ» и «личные фотопроекты», когда содержанием становятся переживания автора или его эксперименты над самим собой, как у Нан Голдин или Антуана Д'Агаты. Степень искренности и вовлеченности отличается от отстраненного взгляда наблюдателя в классической документальной фотографии.

- Нан Голдин рассказывала, что обратилась к фотографии как инструменту, помогающему ей восстановить реальность, зафиксировать то, что проходило мимо сознания, пока она была в неком невменяемом состоянии, например опьянения. Ее фотографии можно описать как протез.

- Почти все фотографы этого направления говорят так, но человек в полуобморочном или наркотическом состоянии не способен сделать фотографию. Посмотрите на работы Нан Голдин - это очень изысканные фотографии с точки зрения мастерства. Можно имитировать некую реальность, но и фотоаппаратом нужно владеть, и головой. Мне кажется, это часть имиджа. На фотографиях Нан Голдин мы можем увидеть ее в самых разных жизненных ситуациях, в таких, в которых большинство людей предпочитает не оказываться. Ее «Я» фотографа остается за кадром, уступая место «Я» как персонажу. Она создала из себя героя произведения, граница между условностью искусства и реальностью здесь почти неуловима.

- Насколько для вас приемлем показ «запретного»?

- Его границы постоянно меняются. Был период, когда сфотографировать обнаженную женщину считалось событием; затем фотография обнаженного мужчины казалась провокацией. Я долго считал, что не стоит снимать трупы, но сейчас так не думаю. Мы живем в эпоху, когда грань между личным и публичным стирается.

- Фотография ставит зрителя в ситуацию, когда показывает то, на что считается стыдно смотреть. Это может быть источником конфликтов?

- В отличие от современного искусства, фотограф специально провокациями не занимается. Фотография во многих чертах наследует классическому искусству. Роберт Мэпплторп, например, часто создавал провокации в своих выставках, но больше, может быть, в пригласительных билетах, в своем имидже, чем собственно в фотографии. В творчестве он продолжал традиции классицизма. Не могу сказать про зрителя в мире, но что касается нашего, то ему мешает недостаточная информированность, стереотипность мышления, наивность. Весной у нас была выставка Роджера Баллена. Многие зрители старшего поколения реагировали с возмущением: люди не в курсе, что грязные ноги, ободранные стены, брутальную фактуру стоит фотографировать.

- А на что смотрят - на фотографию или на мир, который она представляет?

-Очень редко зритель понимает язык фотографии. Большинство видит объект. Самые популярные выставки - это выставки фотографий природы, особенно те, за которыми стоят бренды журналов GEO или National Geographic. Популярны выставки фотографий туристических маршрутов. Средняя посещаемость Дома Метенкова - две тысячи человек в месяц, и чтобы она поднялась до уровня четырех-пяти тысяч, надо показывать фотографии природы. Не думаю, что это проблема только нашего музея. Мы живем в эпоху массового общества потребления, люди относятся к музеям как к месту, куда можно прийти отдохнуть в выходной.

На фоне Пушкина

- Получается, столько людей фотографируют, а институции, репрезентирующие фотографию, маргинальны?

- Мы работаем с авторской творческой фотографией, а она при всех своих достоинствах людям не известна. Выйдите на улицу и спросите, какого писателя вы знаете: вам дадут много ответов. А спросите про фотографов, и никто ничего не скажет. Известность фотографов можно приравнивать к известности композиторов современной академической музыки. Двадцать или тридцать лет назад было то же самое. Фотография становится частью арт-рынка, проходят фестивали, издаются журналы, есть вузы, где преподают фотографию, но в целом ее место в современной культуре скромное, а в России и подавно.

- Кто выстраивает систему авторитетов внутри художественной фотографии: музей, фестиваль, издание?

- Сам вопрос говорит о том, что он задан человеком из России. В демократических странах множество центров власти. Каждый месяц где-то проходят фестивали, и у них все время новые кураторы. Это многоголосие, а не монолог некой инстанции.

- Вы чувствуете давление со стороны?

- Главная проблема для нас - это зритель. У нас постепенно исчезает ощущение знания этого зрителя, точнее, это знание нас не радует. Когда мы сравниваем реакцию зрителя на те или иные проекты, мы понимаем, что серьезная, сложная фотография не востребована, а быть массовиком-затейником лично мне не интересно. Когда в Екатеринбурге пять тысяч человек вышли с требованием снести «Пассаж», для меня это был момент истины. Лишний раз я понял, в каком обществе мы живем. Но другого нет. В последнее время у меня устойчивое ощущение, что культура уходит в гетто.

Не Дали

- Каково в этой ситуации молодым русским фотографам?

- Проблема молодых фотографов - они всегда на кого-то похожи. Самая большая претензия к русской молодой фотографии - она идет по следам европейской или американской. Любого молодого фотографа неизбежно ставят в некий контекст, и его авторское лицо остается не выявлено.

- Это фатальная для русской фотографии ситуация?

- Очень редко появляются гении, которые на десятилетия определяют развитие. Никто из русских фотографов на развитие мировой фотографии не повлиял. Ни вчера, ни сегодня, никогда русская фотография не формировала трендов. Документальная фотография - отдельная тема: историческая и культурная среда всегда уникальна, и тот мир, с которым фотограф соприкасается, сам привносит в фотографии дополнительную ценность.

- А как же классик Александр Родченко?

- Фотоаппарат «Лейка» больше повлиял на фотографию, чем кто-либо из фотографов. Сказать, что Родченко повлиял на свое время, по-моему, нельзя. Он вписывается в общий контекст авангардисткой фотографии 1920 - начала 1930-х, его можно смело ставить в один ряд с фотографами «Баухауза», с немцем Альбертом Ренгер-Патчем или американской Маргарет Бурк-Уайт.

С дистанции времени мы смотрим на творчество этих фотографов как на разные грани визуальной культуры того времени. Но Родченко нельзя сравнивать с Пикассо, Матиссом, Дали.

- Они были живописцы.

- И Родченко как фотограф точно не занимает такой позиции. Кто ее занимает в фотографии? Не знаю. На нее в основном влияли французские и американские фотографы. Немцы могли быть более значимы, если бы не фашизм. Советские фотографы были частью сталинской пропагандистской машины, и это определило их место в истории. В то время как Доротея Ланг снимала американских фермеров времен Великой депрессии, трагедия коллективизации осталась советской фотографией незамеченной. Напротив, тому же Родченко пришлось покаяться в «грехах» и сделать номер «СССР на стройке» о Соловках.

Разглядывая богатых

- Какие фотографии и фотографы созвучны вашему ощущению от эпохи 2000-х?

- На последней московской фотобиеннале одной из лучших была работа Анны Складманн из Германии: ее серию портретов детей богатых родителей мы покажем в ноябре. Мне кажется, что в современной русской фотографии есть дефицит осмысления того, что такое новые богатые, как деньги изменили общество, людей, какой тип культуры, поведения из этого формируется. Фотографы много работают с бедностью, с лишениями, с людьми за гранью успеха, с больными в туберкулезных диспансерах - кто-то спекулятивно, кто-то искренне. С богатыми сложно иметь дело. Анна Складманн сделала серию работ в традиции академического парадного портрета XIX века. В них есть какое-то нарушение правил: ребенок и окружающий его интерьер - это мечта родителей, внутренний мир ребенка не всегда ей соответствует. Ребенок кажется куклой, на которую надели дорогой костюм. Но он уже разучивает правила игры. Второе, что меня заинтересовало, - предметный мир на фотографиях в подавляющем большинстве заимствован из уклада жизни дворянства XIX века. Это мне напомнило путь, который в свое время прошло русское купечество. Я ясно себе представляю родителей, чья жизнь прошла среди «Жигулей» и хрущевок. Сегодня они стали богатыми, ощущают себя элитой, но у элиты не сформировалось представление о самой себе. И эти люди обращаются к историческому опыту, стилизуют себя под дореволюционное дворянство.

- А тем, кто небогат, зачем смотреть фотографии новых богатых?

- Мне это было интересно, я что-то такое ощутил, что совпало с моим пониманием времени. Есть определенный тип людей, которым любопытно разобраться в сути вещей, во времени, где им выпало жить. По большому счету, искусство должно работать именно с этим.

Мне кажется, что новые богатые видят себя продолжателями не буржуазных, а именно дворянских традиций. Купечество не воспринимается как элита. Оно у нас ассоциируется в лучшем случае с Кустодиевым, в худшем - с героями Островского.

- Это отрицает ощущение, что возвращаются «советские времена»?

- На уровне визуального языка новая элита не чувствует преемственности с советской. Если посмотреть с высоты времени на современную страну, то происходит возрождение пореформенной России. Мы живем в эпоху Александра III. Ничто так не современно, как пьесы Островского. Кто-то из американцев сказал, что лозунг нашей эпохи «Rich and shut up» - «Обогащайся и заткнись». Путин восстановил систему управления страной, какая была при Николае I, а не при Сталине или Брежневе. Люди четко делятся на лояльных и нелояльных. У нас никуда не исчезавшая все пронизывающая коррупция, снова имперский герб, авторитарное правление, возрожденные чины. История совершила круг. Будем надеяться, последующий сценарий окажется другим.