Никакая волна не доходит до дна
На Урале необходимо развивать не только инновационную, но и традиционную промышленность. Ориентироваться исключительно на экспорт при этом не обязательно: внутренний рынок пока обладает не меньшим потенциалом, чем внешнийВ рамках выставки и форума «Иннопром-2013» журнал «Эксперт-Урал» организовал панельную дискуссию «Возможности новой технологической волны: новые рынки для индустрии». Мы сделали тему двусоставной не из дани моде. Нам не хотелось в очередной раз посвящать разговор исключительно инновациям, рассуждать об их важности, о проблемах, которые не дают высокотехнологичным производствам развиваться, о тектоническом сдвиге экономики (эти темы мы достаточно глубоко прорабатывали на прошлом «Иннопроме» — см. «Виртуальные инновации» и «Регионовспоможение» , «Э-У» № 32 от 13.08.2012). Нам интересно было посмотреть, какие еще точки роста и возможности есть у региональной и российской промышленности.
Проминдивидуалист
Начнем по порядку — с новой волны. Директор департамента стратегических коммуникаций Российской венчурной компании (РВК) Евгений Кузнецов уверен, что она поднялась вокруг одной мегаиндустрии, которая сегодня трансформирует и размывает остальные, — информационных технологий:— Цифровизация меняет подходы и выдвигает новые требования ко всем составляющим технологической деятельности — разработке, производству, продажам. Роль трех этих компонентов в прибыли перераспределяется: основную ее часть начинают приносить дизайн и продажа, а производство становится самым низкомаржинальным сегментом. Именно поэтому оно с такой легкостью отторгается, появляются концепции, при которых компании выводят его на аутсорсинг. Какие ключевые особенности новой технологической волны? Первая — сетевая организация. Мы больше не имеем дело с конкретными ареалами потребителей, локальными узкими рынками. Главным субъектом экономики становится город, который стягивает человеческий, финансовый и промышленный капитал. Новая карта мира — это карта хабов, между которыми идет информационный, денежный и товарный обмен. Второй элемент волны — персонализация. Практически каждый продукт глубочайшим образом индивидуализирован. Яркий пример — iPhone, который создан для массового рынка, но ценность свою приобретает за счет кастомизации через софт, приложения, музыку, даже картинку рабочего стола. Платформы, дающие возможность персонализации, выигрывают.
Следующим элементом новой волны эксперты считают системную архитектуру. Если говорить просто — это мастерство компоновки элементов. Недаром некоторые производители автомобилей выходят на рынок формирования жизненных пространств — домов, квартир, офисов. И эта компетенция может в будущем стать для них бо?льшим источником генерации прибыли, нежели продажа машин.
Еще одна особенность — платформенные решения. Компании-лидеры мировой экономики перестали создавать изделия. Показательный пример — Microsoft, которая формирует среду, набор методов разработки. А iPhone — это не смартфон, а прежде всего AppStore — платформа, спровоцировавшая взрыв девелоперской активности.
Наконец, последняя примета новой технологической волны — это croudX-технологии, где икс — это sourcing, funding и т.д. Этот инструментарий позволяет управлять практически неограниченным количеством разработчиков и потребителей, что может дать небывалый кумулятивный эффект.
— Мы видим, что digital-модель начинает реализовываться не только в ИТ. Она проникает в новые отрасли, например, фармакологию: тот же croudsourcing, покупка технологий мелких производителей, переход от массовых лекарств к индивидуальным. Главное сейчас — осознать, что любая технологическая волна влечет за собой смену организационных парадигм. Необходимо выработать адекватные модели управления промышленностью, государством, финансовыми потоками, — считает Евгений Кузнецов.
Главный представитель Исследовательского института Номура (Япония) в РФ Ивао Охаси настаивает на том, что новые модели управления и производства можно и нужно импортировать. Пример — Китай:
— Пять-семь лет назад качество продукции из Поднебесной нельзя было назвать высоким, инноваций не было. Теперь ситуация резко поменялась. Произошло это во многом благодаря тому, что китайские компании начали скупать японские и их ноу-хау. Например, подразделения Sanyo перешли под контроль Midea и Haier, производителя пресс-форм для автомобильных кузовов Ogihara Corporation приобрела BYD Auto, одного из лидеров станкостроения Ikegai — Shanghai Electric, а фирма M.S.K., выпускающая модули для солнечных батарей, отошла к Suntech Power. Я бы порекомендовал российскому бизнесу обратить пристальное внимание на Японию и рассмотреть возможность покупки компаний или вложения в них средств. Управляющий инжиниринговым НПП «Машпром» Александр Котельников добавляет:
— Если обратиться к истории, мы увидим, что основа российской и уральской промышленности заложена импортом английских и немецких технологий. На мой взгляд, это очень правильный подход, его и взяла на вооружение Поднебесная. Но КНР не сразу стала покупать японские инновационные фирмы, все началось с совместных предприятий, в которых 50% обязательно принадлежали китайской стороне. И именно это обеспечило экономике народной республики взрывной рост.
Очевидно, понимая эффективность импорта технологий, «Машпром» договорился японской Mishima Kosan о создании в Нижнем Тагиле (Свердловская область) СП по разработке, производству и восстановлению комплектующих для машин непрерывного литья заготовок стали — кристаллизаторов. 10 июля предприятие запущено. Партнеры владеют им на паритетных началах. Японская сторона вкладывается в проект технологиями, российская — оборудованием и собственными наработками в области повышения износостойкости деталей (подробнее см. «Революция машин» , «Э-У» № 27 от 08.07.2013).
— Для нас такое сотрудничество — возможность укрепить бизнес на фоне растущей конкуренции со стороны Китая, — продолжает Александр Котельников. — СП — залог того, что стороны совместно будут развивать технологии на протяжении многих лет. Если бы мы просто купили у Mishima Kosan лицензию, то уже через пять лет в очередной раз стояли бы перед выбором — снова приобретать и догонять или оставаться на прежнем технологическом уровне.
И здесь возникает вопрос о привлекательности нашей страны в глазах иностранных копаний. В рамках этого текста мы не хотели бы вновь перечислять все особенности российского инвестклимата. Александр Котельников, к слову, обратил внимание на четыре хорошо известных пункта: невероятно высокие тарифы РЖД, таинственным образом формирующийся налог на землю (кадастровая стоимость купленного восемь лет назад за 2 млн рублей участка сейчас составляет 40 миллионов, а налог, выплачиваемый каждый год, — 30% балансовой стоимости земли), отталкивающее нелогичностью таможенное законодательство и недостаточные инвестиции в инфраструктуру, в техно- и индустриальные парки.
Ищу тебя
На инновациях свет клином не сошелся. Конечно, не обращать на них внимания было бы ошибкой. Но, на наш взгляд, существует шесть основных принципов поиска и отбора перспективных рынков.И технологический форсайт, опора на индустрию будущего, — лишь один из них. Обозначим остальные пять. Сразу оговоримся: поскольку аналитический центр «Эксперт-Урал» непосредственно работал над программой создания высокопроизводительных рабочих мест и комплексной программой развития промышленности в Свердловской области, то в пример мы будем преимущественно приводить эту территорию.
Итак, второй принцип — пристальное внимание к секторам, связанным с формирующимися или уже сформированными сильными кластерами. На примере Свердловской области мы четко видим, что это фармацевтика, ИТ и титановая промышленность.
Третий принцип — опора на опыт быстрорастущих средних компаний, так называемых «газелей». Многолетние исследования журналов «Эксперт» и «Эксперт-Урал» показывают, что за аномальной динамикой выручки в подавляющем большинстве случаев стоят инновации. Но зачастую не технологические, а организационные. «Газели» лучше других компаний знают, как работать на перспективных рынках и как выискивать ниши в «старых» отраслях.
Четвертый момент — возможность переноса на территорию Урало-Западносибирского региона более высоких переделов, промежуточных звеньев глобальных производственных цепочек. Самая очевидная для Свердловской области на данный момент связана с титановой промышленностью и формированием соответствующей особой экономической зоны. Пятый принцип — выявление экспортного потенциала товара на основе коэффициента сравнительных преимуществ (индекса Балласы). На примере Свердловской области мы видим, что наибольшими перспективами обладают продукты металлообработки: проволока из железа и нелегированной стали, металлические резервуары, режущие полотна для машин.
Наконец, шестой принцип — наличие спроса, удовлетворяемого за счет импорта или поставок из других регионов РФ. Остановимся на этом направлении чуть подробнее, потому что оно нам кажется наиболее прозрачным.
На Урал (под ним в этом случае мы понимаем Свердловскую, Челябинскую Тюменскую, Курганскую области, Башкирию, Пермский край и Югру) вместе с высокотехнологичной продукцией и сырьем поставляются и относительно примитивные товары. В результате предварительного анализа железнодорожных перевозок (получить вызывающую доверие консолидированную информацию об автомобильных перевозках нам не удалось) мы разбили их на 16 укрупненных групп: абразивные материалы и инструменты, комбикорма, изделия из пластмасс, кирпич, арматура, балки, швеллеры, железобетонные конструкции, древесно-стружечные плиты и т.д. Суммарный объем спроса — около 7 млрд долларов в год. На наш взгляд, его вполне можно закрыть за счет реализации на территории Урала green- и brownfield-проектов.
И еще несколько кажущихся нам существенными идеологических замечаний относительно перспективных рынков. Уральским и российским компаниям необходимо использовать естественные страновые особенности, которые зачастую кажутся недостатками, находить в них ценность и возможности для развития. В этом плане полезным может быть опыт Канады.
— В нашей стране, как и в России, серьезной проблемой являются огромные расстояния между населенными пунктами, — рассуждает руководитель Лаборатории инновационного менеджмента Университета Оттавы Джонатан Линтон. — Но это послужило мощным толчком к развитию инноваций в сфере транспорта, удаленной медицины и удаленном обмене данными. Другой пример превращения недостатка в преимущество — выведение сельскохозяйственных культур, устойчивых к морозам.
Мнение профессора Линтона разделяет генеральный директор медиахолдинга «Эксперт» Валерий Фадеев:
— Сегодня в России в связи с необходимостью освоения шельфа разворачивается дискуссия о том, где брать нефтяные платформы. Похоже, чаша весов склоняется в сторону закупа современных образцов за границей. Но логичным кажется иной вариант — научиться делать лучшие в мире платформы.
Другое замечание касается ориентации на внутренний рынок. Экономика регионов и России в целом не должна зависеть исключительно от внешней конъюнктуры. Позиция «раз в мире все плохо, то и у нас роста не ждите» выглядит слабой. В якобы ориентированной на внешние рынки Японии объем экспорта не так давно составлял всего 10% ВВП. В 2012 году, кстати, ситуация не сильно изменилась: номинальный ВВП — почти 6 трлн долларов, экспорт — 793 миллиарда (13,3%). «Определяющая роль экспорта — миф, — уверен Валерий Фадеев. —145-милионного населения вполне достаточно, чтобы иметь более-менее приличную экономику».
Мегапотребитель
Говоря о перспективных рынках, нельзя обойти стороной спрос со стороны государства, бюджетного сектора и госкомпаний. Объем их закупок в 2012 году составил примерно 13 трлн рублей (20,6% ВВП).Начнем непосредственно с закупок государственных и муниципальных органов власти. Позитивный момент заключается в том, что 94-ФЗ, ориентирующийся только на цену и ограничивающий приобретение товаров, обладающих лучшими эксплуатационными характеристиками, с 1 января 2014 года прекращает действие. Ему на смену придет Федеральная контрактная система (ФКС), которая, по словам директора департамента инновационного развития Минэкономразвития РФ Артема Шадрина, позволяет учесть стоимость жизненного цикла изделия: «На мой взгляд, внедрение ФКС станет прорывом в стимулировании спроса государства на инновационную продукцию».
Теперь о закупках компаний с госучастием. — Здесь все не очень просто, — продолжает Артем Шадрин. — Малым и средним предприятиям довольно сложно войти в пул подрядчиков госкомпаний и монополий. Как мы планируем изменить ситуацию? Во-первых, в мае принята дорожная карта, смысл которой заключается в формировании системы процедур, при которой доступ на этот рынок станет более понятным, свободным и конкурентным. Во-вторых, разработаны программы инновационного развития госкомпаний, направленных на модернизацию производства. Одним из обязательных компонентов в них является увеличение спроса на продукцию малых и средних предприятий. Объем таких закупок ежегодно мониторится Минэкономразвития и профильными министерствами. В-третьих, мы тесно сотрудничаем с институтами развития, которые помогают настроить информационный обмен между крупными заказчиками и подрядчиками. Яркий пример — Роснано, которое заключило соглашения с закупочными департаментами Газпрома, РЖД, Почты России и других игроков. Суть договоренностей — в анализе предложений, исходящих от малого и среднего высокотехнологичного бизнеса, поиске подходящих решений для госкомпаний и включении товаров в их реестр инновационной продукции. В-третьих, мы договорились с некоторыми регионами, в частности с Москвой и Татарстаном, что 5% и 10% закупок соответственно будет приходиться на нанопродукцию.
Упомянем и еще об одном инструменте стимулирования сбыта инновационных товаров, появившемся по инициативе правительства, — портале startbase. На сайте декларировано: система предназначена для активизации и повышения результативности инновационного процесса, объединяет в едином информационном и торговом пространстве участников инновационной деятельности. Говоря проще, помогает соединить стартаперов с инвесторами, менторами и экспертами.
На данный момент в базе данных startbase более ста образцов высокотехнологичной продукции, прошедших экспертный отбор и рекомендованной к использованию. «Единственным узким местом такого реестра является финансирование экспертизы, — комментирует Артем Шадрин. — В данный момент мы готовим распоряжение правительства, которое позволит выделить деньги на эти цели через институты развития. Мы рассчитываем, что в следующем году в startbase будет более тысячи единиц инновационной продукции».
Ставка правительства на информационный обмен кажется верной. Это подтверждает, например, исследование, проведенное в прошлом году Российской экономической школой. Ее сотрудники спросили тысячу отечественных компаний-экспортеров (всего их около 6 тысяч) о том, что им мешает при выходе на новые рынки. Результат нельзя назвать тривиальным — на первом месте оказался недостаток информации.
— У крупных компаний достаточно ресурсов для того, чтобы создавать собственные подразделения, занимающиеся анализом рынков. Для малых и средних предприятий эта информация чересчур дорога, — замечает директор Высшей школы экономики и менеджмента Уральского федерального университета Сергей Кадочников. — Чтобы снизить издержки, на рынке информации должен появляться публичный товар, создаваемый при поддержке государства университетами и консалтинговыми компаниями.
Синдром Александра Матросова
Дороговизна информации — не единственная существенная издержка при выходе малых и средних компаний на новые территории и в новые ниши. Директор Института анализа предприятий и рынков НИУ ВШЭ Андрей Яковлев считает, что ряд неэффективных затрат рождает отсутствие кооперации:— Не стоит постоянно кивать на Москву и правительство. Многие проблемы можно решить «внизу». За последние 20 — 25 лет модель бизнеса изменилась: сегодня конкретный товар производит не одна компания, а кооперационная цепочка. В России в начале 2000-х возникло достаточно много компаний, которые сейчас обладают сильными управленческими командами и высоким уровнем компетенции. Но между ними нет связей, нет разработанных механизмов налаживания этой коммуникации. Опросы, которые мы проводили в 2000-е, свидетельствовали о том, что деньги от государства успешным средним и малым компаниям не нужны. Лучшим командам необходима определенного рода организационная поддержка. Но власть одна, она чисто физически не способна решать проблемы каждой средней или малой фирмы. Отсюда, например, абсурдные издержки, связанные с отечественной системой регулирования. Чтобы бизнес услышали, ему необходимо консолидироваться.
На наш взгляд, всевозможные ассоциации в России сегодня действительно работают номинально, они не дают такого эффекта, какой бы могли. Позитивный пример кооперации и организационной поддержки показывает, как ни странно, Италия с ее коррупцией и не слишком выдающимися институтами развития. Торгово-промышленная палата Вероны в партнерстве с Центром международных исследований при местном университете организует цикл лекций для местных предпринимателей. Каждая посвящена отдельной стране. Народный банк Вероны финансирует приглашение из нее академических экспертов. Одновременно на мероприятия зовут локальные компании, имеющие опыт работы в определенном государстве и наоборот — иностранные фирмы, которые ведут деятельность в Вероне.
Заместитель директора Межведомственного аналитического центра Юрий Симачёв берет шире: отсутствие кооперации, информационные и прочие издержки, зарегулированность, налоги, таможня и, наконец, слабое освоение новых рынков — все это последствия неверного выстраивания промышленной политики.
— Позитивные изменения на микроуровне, конечно, есть, — замечает Симачёв. — Спрос на новую продукцию растет (правда, по большей части со стороны населения, а не государства), нарождается класс средних компаний, усиливается интерес бизнеса к технологиям и к взаимодействию с научными структурами, появляются новые инструменты поддержки, меняется уровень понимания, что такое инновации, рождаются программы и концепции. Но, увы, на макроуровне мы изменений не чувствуем. Беда в том, что наша промполитика сводится к обсуждению отраслевых приоритетов и механизмов поддержки. То есть мы исповедуем прямолинейный подход «тебе помогаем, а тебе нет», потом обделенный жалуется, его тоже вносят в список страждущих, в итоге идея приоритетов теряет смысл.
В то же время мы все время находимся в поисках зарубежного чуда и без какой-либо философии, понимания рисков перебираем западные инструменты поддержки экономического развития. Я думаю, что единственный выход из этой ситуации — двигаться путем реализации «пилотов».
Участники дискуссии уверены: проблема заключается еще и в том, что в России между министерствами существует ревность. Их главы постоянно критикуют друг друга. Потому ни о какой командной работе и соответственно комплексности промполитики говорить не приходится.
Еще один, на наш взгляд, принципиальный момент — отсутствие умения признавать ошибки, сворачивать проекты и неэффективные направления, менять приоритеты. Юрий Симачёв сетует: «Если какой-либо проект сворачивается, это автоматически означает позор для госорганов, которые якобы неправильно выбрали направление, и влечет всевозможные проверки. Чиновники, осознавая политические риски, стараются изо всех сил тянуть заявленные проекты».
Сомнительным является и применение целевых показателей. Без них, вероятно, сложно будет строить промполитику. Но для России они стали бичом, потому что порождают имитацию деятельности и становятся самоцелью. Юрий Симачёв считает, что необходимо расширять возможности для независимой оценки, вводить индульгенции от проверок на срок реализации того или иного инструмента и налаживать каналы обратной связи.
Как сказал заместитель министра экономического развития РФ Андрей Клепач, «внятной эффективной политики, связанной с технологическим развитием, в стране нет. Две трети наших приоритетов реализуются по принципу “высоту взять, патронов не давать, а если не возьмете — расстреляем”».