Хипстер с человеческим лицом

С деньгами каждый сможет, а ты попробуй без денег - этот финансовый лейтмотив сопровождает большинство культурных инициатив в Свердловской области. Иннопром не упустил из поля зрения вопросы культуры как ресурса экономики и метода формирования повседневных привычек горожан. На периферии разговоров о культуре будущего нередко возникал образ музея. Для его описания используются слова «современный, интерактивный и виртуальный». Но возможен ли такой музей в условиях нынешней культурной политики?

Искусство дает право на провал, на избыточные траты без необходимости в оправданиях - такова уж его природа.
У институций, имеющих дело с искусством, задачи иные. Они должны быть инновационны и эффективны, а расходы на их содержание - обоснованы. Однако когда обсуждение социальных и культурных новаций в современной России идет только на языке экономических показателей - это странно. При том, что требования к институциям культуры со стороны публики и учредителей огромны, финансовые вложения в них минимальны. Непропорциональность вложений ожиданиям приводит к мысли, что символический капитал искусства и в настоящие деньги, и в новое мышление может превращаться только чудом.

Сотрудники музеев, в отличие от их учредителей, давно не верят в эти чудеса. Директор Екатеринбургского музея изобразительных искусств Никита Корытин говорит, что бюджет музея сопоставим с бюджетом детского сада. Я спрашиваю, заказчиком каких новых технологических решений может выступать музей. Я могла бы спросить, какие новые идеи для общества он способен формулировать. Однако ждем ли мы, что один конкретный детский сад будет формировать миропонимание городского сообщества и стимулировать инженерную мысль?

Никас Сафронов как средство

- Год назад вы ставили себе задачей сформировать лояльное музею сообщество (см. «Натюрморт со свечой», «Э-У»
№ 16 - 17 от 25.04.11 ). Получилось?

- Это задача не краткосрочная. Можно сказать, начало формированию лояльного сообщества положено. Один из показателей - продажа годовых абонементов, так вот тираж персональных и семейных абонементов, изготовленный год назад, полностью продан. Доходы музея повышаются. Посещаемость в целом растет, но, хотя количество бесплатных категорий граждан увеличилось, потолка мы пока не достигли. Бывают провалы и всплески. Сами понимаете, столько, сколько пришло на Никаса Сафронова, в галерею на Вайнера, 11, за полгода не приходит. В среднем у нас бывает около 10 тыс. человек в обоих зданиях. Посмотреть на Сафронова пришло 16 тысяч за полтора месяца.

- Выставка Никаса Сафронова противоположна миссии музея.

- Это утверждение верно для очень узкого круга людей, которые не имеют представления о том, как финансируются и работают учреждения культуры, и предпочитают говорить только о миссии. На многие вещи музею приходится зарабатывать самому - и не только на издание сборников научных трудов, но и, например, на существенную часть коммунальных расходов. Я считаю этот проект положительным опытом. И не только потому, что мы закрыли некоторые дыры в бюджете.

Массовая культура - очень мощная часть нашей жизни, с которой сталкиваются все музеи. С ней нужно не бороться, ее нужно эксплуатировать в своих целях. Музей на каких-то проектах должен поворачиваться лицом к массовому сознанию. Оно никуда не денется, поп-культура развивается: там больше денег и т.д. и т.п. Поэтому если сидеть
в башне из слоновой кости, то разрыв будет только больше. Мы должны думать о широком зрителе, иначе получим отторжение и негативные эмоции. А мы хотим вовлечения посетителя в культурно-образовательный процесс, приобщения людей к общей культуре восприятия визуальных ценностей.

- Отторжение вызывают не выставки как явление массовой культуры, а ощущение того, что музей сам становится частью массовой культуры. Эти 16 тыс. зрителей придут ли потом на выставку хорошего художника?

- Это принципиально другая публика. Аудитория, которая придет на Никаса Сафронова, может быть, ни на что другое никогда не придет. Но этот поход для нее - положительный опыт, даже если эти люди - не наши «клиенты». По крайней мере, они попробовали сходить в музей. Околоискусствоведческое сообщество считает, что музей такой ужасный, раз принял выставку Никаса Сафронова, но мы из этого проекта извлекли много пользы и принесли пользу городу. Мы спасли жизнь ребенка, в конце концов: на открытии был проведен благотворительный аукцион, и вырученные полтора миллиона рублей пошли на лечение онкобольного мальчишки. Для определенного круга людей музей совершил что-то непозволительное, но они просто не знают контекста. Может, это свойство нашего гуманитарного образования или что-то еще, но многие не понимают, что музей не может общаться только сам с собой и себе подобными - аудитория должна быть разнообразной.

- Искусство сложное, оно априори обозначает возможность быть непонятным.

- Это негуманистичная позиция. Высокое искусство, конечно, элитарно, и изменения там происходят только в силу законов самого искусства. Но помимо вовлеченных в восприятие этого искусства, есть огромное количество людей, которых общение с более простыми формами нисколько не обезобразит духовно. Есть люди, которым не нужно высокое искусство, оно им не понятно, не интересно, но это не значит, что музей не должен работать с этой аудиторией. Пожалуйста, будь сложным. Но музей должен в каких-то случаях сложное поддерживать, в каких-то - упрощать, чтобы доступ был у всех, а не только у тех, кому понятно сложное. Это как сказать детям: приходите уже с высшим образованием, чтобы вам минимальный порог сложности был понятен.

- Но для детей не делают отдельных выставок: чтобы художники были попроще, картины висели пониже.

- Находятся формы, как сделать выставки понятнее для детей, например, проводятся специальные тематические занятия. Но такую форму общения со взрослыми в силу человеческого ресурса и много чего другого мы не можем найти, за исключением того, чтобы сделать выставку заранее ориентированной на этого человека. Если вы знаете, как привести на крупнейших наших художников Андрея Антонова и Мишу Брусиловского столько же народу, и мне расскажете, я только аплодировать буду. Вы думаете, я этого не хочу? Но при наших ресурсах я такого инструмента донесения до людей эстетической информации не знаю.

Сделать инновации приемлемыми для масс невозможно в принципе, это противоречит логике культурных процессов. Восприятие того, что становится классикой впоследствии, начинается с отторжения. Но музей может себе позволить отторжение только пару месяцев в году. Все остальное время у нас должны быть посетители.

- Получается, вы обращаете внимание зрителя не на искусство, а на музей. Публичный музей зарождался, однако, как просветительский институт. Теперь он желает не воспитывать публику, а соответствовать ее потребностям?

- Музей зарождался как институция, которая должна обеспечить сохранность культурного наследия.

- Тогда это был бы склад, а в музее есть коллекция и экспозиционное пространство. Но музей начинает оказывать разнообразные услуги, среди которых - выставки, мастер-классы, концерты, и превращается в досуговый центр.

- Отношения внутри общества усложняются. И расширение функций - показатель адаптации к этой сложности.

- Или к этой экономике.

- Тут и разговаривать не о чем: экономические реалии влияют на все, для музея они всегда первичны. Экономическая подоплека, бюджет напрямую связаны с эффективностью выполнения миссии. Когда речь идет о музее, стоимость приобретения, хранения, обслуживания, обеспечения сохранности предметов искусства очень высока. Мы имеем дело, как правило, с невосполнимыми ценностями, которые еще и материальны. Филармониям же не требуются деньги на прямое сохранение музыкального произведения. И литературное произведение, и театральная постановка сами по себе существуют. Для многих учреждений культуры экономический фактор имеет меньшее значение. В случае музея я бы не стал ставить его на второе место.

Подвиг по плану

- Для меня есть некая тенденция в выставках музея последнего времени. Вы показывали парадный портрет, произведения об Отечественной войне 1812 года и о русской деревне - это скорее художественно-исторические выставки, в которых внимание смещается с искусства на историю.

- Основная моя амбиция была в том, чтобы одновременно дать возможность и вменить в обязанность моим коллегам самим курировать или инициировать выставочные проекты. Чтобы музей не эксплуатировался исключительно как площадка, на которую приезжают гастролеры. Количество таких проектов мы стараемся свести к минимуму или трансформировать их так, чтобы они ассимилировались с нашим материалом, с работой наших научных сотрудников. Все это видно по выставочному плану музея.

То, что вы называете смещением к историческому аспекту... Мы скорее хотим, чтобы выставка имела сопроводительный материал, который позволял бы любому человеку не чувствовать себя неловко от собственного незнания. У большинства людей не сформировалась культура восприятия, общения с произведением искусства один на один. Для этого нужен хороший бэкграунд, в принципе желание смотреть, замечать что-то новое. На выставке, например, Валентина Серова было очень много сопроводительного материала: мне важно, чтобы в зале комфортно себя чувствовал абсолютный неофит, чтобы он мог на что-то опереться: если не на сами работы, не на интерес к карандашу и рисунку Серова, то хотя бы на развернутые аннотации и каталог.

- Многие музеи делают больше выставок современного искусства, у вас же их количество уменьшилось. Почему?

- Это должно быть хлебом галеристов, они должны заниматься современными художниками: искать таланты, экспериментировать. Если у тебя галерея - делай что хочешь, ты не связан государственными миссиями. Если речь идет о крупных концептуальных проектах, которые должны отражать состояние в целом индустрии, на это есть Государственный центр современного искусства. У каждого должна быть своя специализация.

- Вы участвуете в Уральской биеннале современного искусства?

- Мы делаем свой проект в контексте заявленной темы. Он называется «Подвиг по плану» и связан с нашей коллекцией живописи советского периода на индустриальную тему. Сам состав выставки очень любопытный: многие работы вообще никогда не показывались и не публиковались. Более сорока работ с начала года - на реставрации. Мы постараемся сделать этот мир более понятным современному человеку, далекому от тех идеалов.

- Вы представляли эту выставку на фестивале «Интермузей» в Москве. Какой была реакция публики?

- Нам показалось важным приехать с неким образом себя - «мы с Урала». Потому что иногда непонятно: стоит музей, у него логотип и что-то он представляет, но эти вещи не связаны друг с другом. Чтобы увязать их, нужно долго разговаривать. А на нашем стенде долго разговаривать не нужно: Уралмаш, сталевары и прочие стереотипы. И сразу возникали предметные разговоры.

Консервативный тачскрин

- Музеи, особенно естественно-научные и исторические, создают сегодня мультимедийные экспозиции. Как у вас?

- Да, я за информатизацию, за то, чтобы новые экспозиции учитывали мультимедийные решения. Но в случае художественного музея важна мера: на первом месте должен быть экспонат, сам предмет, потому что он генерирует смыслы. Я не за то, чтобы в выставочном зале были только стены и картины, но первенство за произведением, а не техническим оснащением. Уводить экспозицию в тачскрин мне кажется неправильно.

- Какие пожелания вы могли бы сформулировать разработчикам новых технологий как заказчик?

- Пожеланий нет. Главное, внедрить уже существующие технологии так, чтобы они помогали восприятию, а не заменяли общение с живым предметом. Например, мы будем внедрять QR-коды по определенной логике, а не ради того, чтобы они были, потому что это модно. Сейчас, например, мы обсуждаем новую экспозицию русского авангарда. Над ней будут работать и дизайнер, и команда инженеров, которые обеспечат информатизацию этих залов.

- Не всегда маркетологи могут четко сказать, зачем QR-коды потребителю. Ваша концепция приспособления этой технологии?

- Знаете, пока мне жена не подарила iPhone, мне было совершенно непонятно, почему люди в них вцепились. Польза и необходимость многих вещей становятся ясны только в процессе их эксплуатации. Есть определенное сообщество посетителей, которые пользуются гаджетами, и они в большей степени приемлют мир, который к этим гаджетам адаптирован. Это путь к их сердцам. Среди них много интеллектуалов. Если QR-код будет определенным мостиком между предметом искусства и сознанием такого человека, уже хорошо. Есть и другие плюсы. Нам технически неудобно сделать развернутые аннотации к витринам, пока нет экспозиционного решения. Нашими силами мы не нашли решение. Когда будет QR-код, достаточно будет поместить электронную ссылку на эти аннотации: хочешь краткую информацию - скачай и прочитай; хочешь знать больше - заплати, может, три копейки, и тогда прочитай. Использование QR-кода снимает определенные материальные проблемы связи информации и предмета.

- Насколько институции культуры могут выступать заказчиками новых технологических решений?

- Нам нужна адаптация старых решений для новых проблем, потому что у музея в отношении всего нет шаблонных решений. По нашим вызовам работают только проектные решения. Это для нас повседневность: выставка - это всегда набор вызовов разных форм сложности.