Как дышит страна

Как дышит страна Владимир БыкодоровСвердловский областной краеведческий музей хорошо умеет рассказывать про стародавние времена, с историями о современности справляется хуже, тем не менее остается зеркалом жизни региона.

Cреди музеев Екатеринбурга Свердловский областной краеведческий более других побуждает говорить об интеллектуальных ресурсах музеев и современной жизни страны. Он велик: в одних его залах думаешь, вот он — идеальный музей, в других недоумеваешь, точно ли ты в крупнейшем музее региона. В нашей беседе с заместителем директора Свердловского краеведческого по музейным проектам Владимиром Быкодоровым чувствовалась его гордость: музей — самый старый, самый большой, с хорошими коллекциями и авторитетным опытом историко-краеведческих исследований. Однако, несмотря на интересные проекты и завидные фонды, выставки краеведческого музея часто вызывают вопросы, а не безусловные восторги. Что важнее — уникальный предмет или увлекательно рассказанная история? Знание или эмоциональное переживание? Должен ли музей ориентироваться на запросы общества, сам формулировать для него проблемы или репрезентировать историю страны в соответствии с программами правительства? На чем зиждется репутация Свердловского краеведческого — на инертности большого музея или на неподдающейся времени и модам вере в априорную ценность собраний? Правомерно ли требовать на эти вопросы какого-то правильного ответа?

Музеефикация 90-х

— Владимир Петрович, через год в Екатеринбурге планируется открыть Музей Ельцина. Что вы ждете от него?

— Я с замиранием сердца жду воплощения идеи нашего знаменитого кинорежиссера Павла Лунгина, которого пригласили в качестве сценариста этой экспозиции. Я читал о его подходе, мне очень интересно, как этот подход будет реализован американскими экспозиционерами, как люди со стороны, ведь они у нас не жили, будут пропускать через себя нашу историю, кровоточащую, яркую, радостную и горестную. И все это показывать, эти два десятилетия, которые абсолютно перевернули нашу жизнь и нашу страну. Второй момент, которого я ожидаю, — как будут использованы технические средства. Там собираются делать технически насыщенную экспозицию. У нас был представитель Центра Ельцина, он сказал: «За определенный пример мы берем Еврейский музей в Москве. Ты был?» Я говорю: «Не был». Когда полетел в Москву, первым делом пошел в этот Еврейский музей. Там очень интересное решение, потрясающее техническое наполнение и море парадоксов. Я, например, сторонник музеев, насыщенных артефактами. Музей из муляжей — уже не музей, это что-то другое. А там почти нет подлинных артефактов, но подлинная кино- и фотохроника, уйма различных сопутствующих материалов — все это создает такой бодрящий микс. Понравилось, что экспозиция музея очень дискуссионная: верующие евреи говорят, что они думают о своем народе, о своем предназначении в этом мире и как их сопровождал Бог с далеких времен до сегодняшнего дня. И делают это с помощью в числе прочего артефактов абсолютно моей истории, истории моей страны. Возникает желание вытащить автора и поспорить с ним, поговорить, разобраться. Экспозиция должна заставлять человека думать, размышлять, искать, двигаться в том направлении, в котором его мысль разбужена.

— В разговорах о музее Ельцина рефреном звучит противоречивое отношение к этому человеку современного екатеринбургского общества.

— Я лично был знаком с Борисом Николаевичем, встречался с ним несколько раз в разные годы и глубоко ценю, уважаю этого человека. Он поднял невероятный груз, повернул страну с одного вектора развития, показавшего тупиковость, на другой. Но при этом были совершены, с моей точки зрения, два преступления: первое — это расстрел парламента в 1993 году. Можно было найти способы «смирения» без стрельбы из танков по Белому дому. Событие вошло в мировые хрестоматии, не часто такое увидишь. Второе — Чеченская война, которая до сегодняшнего дня нам аукается.

Недавно у Бориса Николаевича был юбилей, 80 лет со дня рождения. Президентский центр Ельцина в Москве передал нам уникальную коллекцию из 413 фотографий, где вся эпоха Ельцина показана. Мы, когда выстраивали экспозицию, пригласили для этой работы потрясающих мастеров — Вячеслава Савина, Виктора Малинова, людей, которые стояли у истоков Музея молодежи. Они использовали очень интересный ход: внутри экспозиционного пространства была сделана одна стеночка с расстрелом парламента, вторая — о начале войны в Чечне.

Но нельзя говорить о негативном отношении Екатеринбурга к Ельцину, потому что в Екатеринбурге, например, живет Быкодоров, и он уважает Бориса Николаевича. И я не одинок. В то же время есть люди, у которых на сберкнижке в 80-е годы лежало 20 тысяч рублей, а потом эти 20 тысяч превратились в ничто. Может быть, мои оценки связаны с тем, что у меня на сберкнижке не было таких денег. В то же время я был в гуще всех событий: летал в Москву, Тбилиси, Вильнюс, видел, как меняется страна.

Люди оценивают то, что с ними произошло, во многом не по стратегическим векторам изменений жизни вокруг них. У нас в Екатеринбурге тот, кто хочет сегодня работать, работу найдет и будет неплохо зарабатывать, я в этом неоднократно убеждался. А есть моногорода, где такой возможности нет. Понятно, что человек, живущий там, ко всем переменам будет относиться, мягко говоря, без восторга, а еще и потеряв при этом, будет их ругать. Его можно понять.

История как ресурс

— Какую историю должен об эпохе Ельцина рассказывать зрителю музей, например краеведческий: историю потерь, разочарований? Или музей должен предлагать видение стратегических целей?

— Я думаю, должно быть показано и то, и другое. Если этого не будет, значит, мы будем выполнять пропагандистскую задачу, работая либо на одну политическую силу, либо на другую, а фактически вводить людей в заблуждение. Вводить людей в заблуждение нельзя. В этом была сила выставки, которую нам подарил центр Ельцина: они ведь не включили цензуру, не убрали фотографии разбомбленного Грозного, страшного, с глазницами выбитых окон, как будто там Вторая Мировая прошла. Они честно все показали. Надо показывать историю во всех ее шершавинах. Если искусственно выстраивать образ некого светлого общества и его прошлого, можно нечаянно наступить на грабли, и они тебя очень больно стукнут по одному месту.

— Насколько политика краеведческого музея зависит от вкусов посетителей? Или для вас важнее участие в правительственных целевых программах, грантах, и их условия определяют выставочно-экспозиционную политику музея?

— Главное для нас — политический и культурный календарь страны и региона. Например, в войну 1812 года екатеринбургский пехотный полк дошел до славного города Парижа. Можем ли мы как системо­образующий музей региона проигнорировать Отечественную войну? Конечно, нет. И мы делаем заявку в областную целевую программу. Министерство культуры, руководствуясь теми же самими соображениями, говорит: да, мы дадим деньги. В прошлом году одним из крупнейших культурных событий в жизни нашего региона было столетие Екатеринбургского театра оперы и балета. Если вспомнить, что для нашего региона значил и значит этот театр, мы не могли это событие пропустить. И мы тоже подготовили заявку. А 2013 год — это год 400-летия Дома Романовых…

— Я понимаю, почему в 1913 году масштабно праздновалось трехсотлетие правления Романовых. Но зачем в сегодняшней немонархической России отмечать эту дату?

— Сейчас 400-летие шагает по стране. И речь идет не о праздновании, а о том, чтобы вместе посмотреть, что дали нашей стране, обществу триста лет нахождения династии Романовых у власти. Государственный исторический музей, например, решил создать музей Первой мировой вой­ны. Мы тоже будем возвращаться к войне, оказавшейся совершенно забытой. Мы всегда смотрели на эту войну лишь через призму Октябрьской социалистической революции: война донельзя озлила народ и он сбросил «царское ярмо на счастье всем людям». А сейчас будут не просто вспоминать начало Первой мировой войны: создатели нового музея зададут всем вопрос, а что значила эта война для нас. Мы в ходе подготовки здесь, в Екатеринбурге, выяснили: когда началась Первая мировая война, огромное количество предприятий из европейской части страны было эвакуировано на Урал. Разве мы что-то знаем об этом? Оказалось, что масса военнопленных оказалась на Урале и стала тут гремучим революционным и реакционным материалом. Мы будем рассказывать о большой войне и одновременно о том, как эта война отозвалась здесь, на Урале. Так и с Романовыми. Речь не о том, чтобы ударить в литавры: люди, смотрите, как хорошо Романовы 300 лет нами правили. Но показать, что хорошего эти люди сделали и кому надо сказать спасибо, а кому — ты недотянул.

— Этот политико-исторический календарь любопытен. А вот 150-летие отмены крепостного права российские музеи не сочли нужным масштабно отметить.

— Хоть мы и крутой музей: нам 143 года, у нас 700 тыс. артефактов, 400 сотрудников, два десятка зданий и т.д., могу сказать, что повестку формируем не мы, повестку формирует, скажем так, политическая власть. Мы смотрим, какие события окажутся в центре внимания страны, общества, и откликаемся на эти события. Конечно, мы могли бы сделать выставку об отмене крепостного права, но надо прийти, сказать — дайте денежку. А следом придет тот, кто в повестке. И он получит финансирование, а на нас не хватит. Что делать в условиях, когда бизнес еще очень слабо поддерживает музеи? Я вспоминаю не столь далекие времена, 1870-е годы. Едут наши купцы по делам в Египет, и что они везут из Египта? Покупают мумию, тогда это можно было сделать, и везут в свой родной город, и ведь не продают музею, а передают музею. Приехал купец в Китай, видит там классный набор мебели. Еще поезда не ходят, он это все на телеги грузит и на лошадях везет. И куда — в свой роскошный дом? Нет, в свой музей. Это я о начале нашего музея, о первых десятилетиях его работы. Люди создавали себе, своему родному городу музей и относились к нему, как к родному, а люди эти были влиятельные, зарабатывающие, купцы, предприниматели. А что сегодня делает богатый человек? Он покупает, например, яйца Фаберже и пополняет свою коллекцию.

— В музейной жизни существует День дарителя.

— Да, но нам никто ни одного яйца Фаберже на День дарителя не подарил. Там дарят люди, которые имеют свой масштаб возможностей. Никто не приезжает в главный музей Свердловской области, областной краеведческий, и не говорит: вот у нас не хватает музея природы большого, красивого, тысяч на 20 — 40 кв. метров, как это должно быть. Давайте, я вам дам 500 млн рублей, стройте, как это планировалось в 90-е годы. Проект ведь был разработан, земля выделена.

— Место уже застроено?


— Да, это около телебашни, там уже стоит бизнес-центр. Я хочу лишь подчеркнуть, что традиция, при которой люди, скажем так, получающие не одну заработную плату, а имеющие серьезные доходы, выстраивались бы в очередь в музей, чтобы ему помочь, еще не возродилась. Понадобится немалое время и кропотливая работа, чтобы это произошло.

Золотая лихорадка

— Может быть, краеведческий музей несет груз советской музейной работы, когда он был инструментом идеологическим? Он больше ориентируется на бюрократическую власть, чем на городское сообщество?

— Это очень серьезное обвинение, наверное, его можно было бы принять, если бы мы получали указание сделать выставку к 400-летию Дома Романовых. Мы такого указания не получали. Мы считаем, что должны это сделать, потому что все серьезные музейные площадки коснутся этой тематики. А мы почему-то уйдем в кусты. Это будет замечено сразу, скажут: о, тут что-то политикой попахивает, почему-то Свердловский краеведческий музей не стал делать выставку на эту тему, что-то там не ладно. Мы же не маленький частный музей, живущий на пожертвования. Мы институциональный музей, поэтому мы дышим, как дышит страна.

Мы показываем выставки в пределах имеющихся материальных возможностей. Могу сказать, что эти возможности меня в последнее время радуют. Сколько лет не открывали новые музеи, а в этом году открыли музей Эрнста Неизвестного. В июле распахнул двери Музей золота в Березовском на базе нашего филиала. У нас там много лет работал Музей золотоплатиновой промышленности, мы его переформатировали в Музей золота: все уральцы должны знать, что ученик Брусницына, уехав на Аляску, увез туда золотую лихорадку. Министерство культуры говорит, давайте дальше думать, как будем обновлять экспозиции в других филиалах музея.

— Насколько краеведческий музей востребован? Я, как ни приду, тут тихо и немноголюдно.


— Свердловский областной краеведческий музей в течение года посещает примерно полмиллиона человек. Наши возможности позволяют принять и миллион, и полтора, но пока этого не получается. Мы работаем не для того, чтобы научное сообщество, мэтры-искусствоведы схватились бы за голову и сказали, ну, блин, краеведческий музей дает, ну мы от них этого не ожидали. Если взять посещаемость всех музеев Свердловской области, каждый пятый посетитель — наш. Человек приходит и голосует рублем. Очень успешной была выставка «Оружие: охота, война, искусство». Честно говоря, я не ожидал такого успеха. Думал, это выставка для суровых уральских мужиков, которые придут, оценят знаменитые ружья мастеров XVIII — XIX веков, китайские мечи и т.п. Но увидел, что это выставка для семейного посещения, и каждый находит занятие по душе: бьет в настоящий корабельный колокол — рынду, ложится за пулемет, меряется ростом с белым медведем. У нас утрачена традиция всей семьей ходить в музей. Я считаю, что краеведческий музей должен быть тем музеем, куда семья может прийти, чтобы вместе посмотреть какой-то продукт.

— Владимир Петрович, каково это — работать в Свердловском областном краеведческом музее?

— Это очень большой музей с серьезными традициями и огромными сокровищами. У нас почти два десятка зданий, в течение месяца я даже не везде могу побывать. Я стараюсь соединять то лучшее, что было в Музее молодежи, и традиции, потенциал областного краеведческого. Я вспоминаю, как я пришел сюда в 2006 году: иду через зал городского общества, он еще не отремонтирован, стоят шеренги громоздких страшных витрин, их называли болгарками, с большими китайскими вазами, и повсюду запах, тяжелый запах чего-то затхлого… Мой ты бог! Но глаза боятся, а руки делают. Мы в этом году меняем юридический статус: переходим из бюджетного учреждения в автономное. Я жду с нетерпением, когда в музее результаты труда и вознаграждение за труд будут в прямой экономической зависимости.

Дополнительная информация.

Владимир Быкодоров участвовал в создании и возглавлял знаковый для Екатеринбурга 1990-х годов уральский Музей молодежи. Новаторская экспозиция и демократичная выставочная политика сделали музей центром культурной жизни своего времени: здесь можно было побывать на православной выставке и на эротической, на перформансе Александра Шабурова «Кто как умрет» и на выставке о Гарри Поттере.

Свобода 90-х, включавшая разные способы обогащения, в 2000-е добила музей, который сам этот дух свободного предпринимательства и разнообразия жизненных путей поощрял. Широте и экспериментам пришел конец, когда собственник здания музея решил извлечь из него больше прибыли. В начале 2006 года музей был закрыт: экспозиция уехала в Музей истории города по соседству, а в отобранном здании открылись банк и ресторан.

Материалы по теме

Возвращение*

Всей семьей за драконами

Невыносимая сложность бытия

Ушла в народ

Как нам заработать на культуре

Музей третьего тысячелетия