Как дышит страна
Свердловский областной краеведческий музей хорошо умеет рассказывать про стародавние времена, с историями о современности справляется хуже, тем не менее остается зеркалом жизни региона.Cреди музеев Екатеринбурга Свердловский областной краеведческий более других побуждает говорить об интеллектуальных ресурсах музеев и современной жизни страны. Он велик: в одних его залах думаешь, вот он — идеальный музей, в других недоумеваешь, точно ли ты в крупнейшем музее региона. В нашей беседе с заместителем директора Свердловского краеведческого по музейным проектам Владимиром Быкодоровым чувствовалась его гордость: музей — самый старый, самый большой, с хорошими коллекциями и авторитетным опытом историко-краеведческих исследований. Однако, несмотря на интересные проекты и завидные фонды, выставки краеведческого музея часто вызывают вопросы, а не безусловные восторги. Что важнее — уникальный предмет или увлекательно рассказанная история? Знание или эмоциональное переживание? Должен ли музей ориентироваться на запросы общества, сам формулировать для него проблемы или репрезентировать историю страны в соответствии с программами правительства? На чем зиждется репутация Свердловского краеведческого — на инертности большого музея или на неподдающейся времени и модам вере в априорную ценность собраний? Правомерно ли требовать на эти вопросы какого-то правильного ответа?
Музеефикация 90-х
— Владимир Петрович, через год в Екатеринбурге планируется открыть Музей Ельцина. Что вы ждете от него?— Я с замиранием сердца жду воплощения идеи нашего знаменитого кинорежиссера Павла Лунгина, которого пригласили в качестве сценариста этой экспозиции. Я читал о его подходе, мне очень интересно, как этот подход будет реализован американскими экспозиционерами, как люди со стороны, ведь они у нас не жили, будут пропускать через себя нашу историю, кровоточащую, яркую, радостную и горестную. И все это показывать, эти два десятилетия, которые абсолютно перевернули нашу жизнь и нашу страну. Второй момент, которого я ожидаю, — как будут использованы технические средства. Там собираются делать технически насыщенную экспозицию. У нас был представитель Центра Ельцина, он сказал: «За определенный пример мы берем Еврейский музей в Москве. Ты был?» Я говорю: «Не был». Когда полетел в Москву, первым делом пошел в этот Еврейский музей. Там очень интересное решение, потрясающее техническое наполнение и море парадоксов. Я, например, сторонник музеев, насыщенных артефактами. Музей из муляжей — уже не музей, это что-то другое. А там почти нет подлинных артефактов, но подлинная кино- и фотохроника, уйма различных сопутствующих материалов — все это создает такой бодрящий микс. Понравилось, что экспозиция музея очень дискуссионная: верующие евреи говорят, что они думают о своем народе, о своем предназначении в этом мире и как их сопровождал Бог с далеких времен до сегодняшнего дня. И делают это с помощью в числе прочего артефактов абсолютно моей истории, истории моей страны. Возникает желание вытащить автора и поспорить с ним, поговорить, разобраться. Экспозиция должна заставлять человека думать, размышлять, искать, двигаться в том направлении, в котором его мысль разбужена.
— В разговорах о музее Ельцина рефреном звучит противоречивое отношение к этому человеку современного екатеринбургского общества.
— Я лично был знаком с Борисом Николаевичем, встречался с ним несколько раз в разные годы и глубоко ценю, уважаю этого человека. Он поднял невероятный груз, повернул страну с одного вектора развития, показавшего тупиковость, на другой. Но при этом были совершены, с моей точки зрения, два преступления: первое — это расстрел парламента в 1993 году. Можно было найти способы «смирения» без стрельбы из танков по Белому дому. Событие вошло в мировые хрестоматии, не часто такое увидишь. Второе — Чеченская война, которая до сегодняшнего дня нам аукается.
Недавно у Бориса Николаевича был юбилей, 80 лет со дня рождения. Президентский центр Ельцина в Москве передал нам уникальную коллекцию из 413 фотографий, где вся эпоха Ельцина показана. Мы, когда выстраивали экспозицию, пригласили для этой работы потрясающих мастеров — Вячеслава Савина, Виктора Малинова, людей, которые стояли у истоков Музея молодежи. Они использовали очень интересный ход: внутри экспозиционного пространства была сделана одна стеночка с расстрелом парламента, вторая — о начале войны в Чечне.
Но нельзя говорить о негативном отношении Екатеринбурга к Ельцину, потому что в Екатеринбурге, например, живет Быкодоров, и он уважает Бориса Николаевича. И я не одинок. В то же время есть люди, у которых на сберкнижке в 80-е годы лежало 20 тысяч рублей, а потом эти 20 тысяч превратились в ничто. Может быть, мои оценки связаны с тем, что у меня на сберкнижке не было таких денег. В то же время я был в гуще всех событий: летал в Москву, Тбилиси, Вильнюс, видел, как меняется страна.
Люди оценивают то, что с ними произошло, во многом не по стратегическим векторам изменений жизни вокруг них. У нас в Екатеринбурге тот, кто хочет сегодня работать, работу найдет и будет неплохо зарабатывать, я в этом неоднократно убеждался. А есть моногорода, где такой возможности нет. Понятно, что человек, живущий там, ко всем переменам будет относиться, мягко говоря, без восторга, а еще и потеряв при этом, будет их ругать. Его можно понять.
История как ресурс
— Какую историю должен об эпохе Ельцина рассказывать зрителю музей, например краеведческий: историю потерь, разочарований? Или музей должен предлагать видение стратегических целей?— Я думаю, должно быть показано и то, и другое. Если этого не будет, значит, мы будем выполнять пропагандистскую задачу, работая либо на одну политическую силу, либо на другую, а фактически вводить людей в заблуждение. Вводить людей в заблуждение нельзя. В этом была сила выставки, которую нам подарил центр Ельцина: они ведь не включили цензуру, не убрали фотографии разбомбленного Грозного, страшного, с глазницами выбитых окон, как будто там Вторая Мировая прошла. Они честно все показали. Надо показывать историю во всех ее шершавинах. Если искусственно выстраивать образ некого светлого общества и его прошлого, можно нечаянно наступить на грабли, и они тебя очень больно стукнут по одному месту.
— Насколько политика краеведческого музея зависит от вкусов посетителей? Или для вас важнее участие в правительственных целевых программах, грантах, и их условия определяют выставочно-экспозиционную политику музея?
— Главное для нас — политический и культурный календарь страны и региона. Например, в войну 1812 года екатеринбургский пехотный полк дошел до славного города Парижа. Можем ли мы как системообразующий музей региона проигнорировать Отечественную войну? Конечно, нет. И мы делаем заявку в областную целевую программу. Министерство культуры, руководствуясь теми же самими соображениями, говорит: да, мы дадим деньги. В прошлом году одним из крупнейших культурных событий в жизни нашего региона было столетие Екатеринбургского театра оперы и балета. Если вспомнить, что для нашего региона значил и значит этот театр, мы не могли это событие пропустить. И мы тоже подготовили заявку. А 2013 год — это год 400-летия Дома Романовых…
— Я понимаю, почему в 1913 году масштабно праздновалось трехсотлетие правления Романовых. Но зачем в сегодняшней немонархической России отмечать эту дату?
— Сейчас 400-летие шагает по стране. И речь идет не о праздновании, а о том, чтобы вместе посмотреть, что дали нашей стране, обществу триста лет нахождения династии Романовых у власти. Государственный исторический музей, например, решил создать музей Первой мировой войны. Мы тоже будем возвращаться к войне, оказавшейся совершенно забытой. Мы всегда смотрели на эту войну лишь через призму Октябрьской социалистической революции: война донельзя озлила народ и он сбросил «царское ярмо на счастье всем людям». А сейчас будут не просто вспоминать начало Первой мировой войны: создатели нового музея зададут всем вопрос, а что значила эта война для нас. Мы в ходе подготовки здесь, в Екатеринбурге, выяснили: когда началась Первая мировая война, огромное количество предприятий из европейской части страны было эвакуировано на Урал. Разве мы что-то знаем об этом? Оказалось, что масса военнопленных оказалась на Урале и стала тут гремучим революционным и реакционным материалом. Мы будем рассказывать о большой войне и одновременно о том, как эта война отозвалась здесь, на Урале. Так и с Романовыми. Речь не о том, чтобы ударить в литавры: люди, смотрите, как хорошо Романовы 300 лет нами правили. Но показать, что хорошего эти люди сделали и кому надо сказать спасибо, а кому — ты недотянул.
— Этот политико-исторический календарь любопытен. А вот 150-летие отмены крепостного права российские музеи не сочли нужным масштабно отметить.
— Хоть мы и крутой музей: нам 143 года, у нас 700 тыс. артефактов, 400 сотрудников, два десятка зданий и т.д., могу сказать, что повестку формируем не мы, повестку формирует, скажем так, политическая власть. Мы смотрим, какие события окажутся в центре внимания страны, общества, и откликаемся на эти события. Конечно, мы могли бы сделать выставку об отмене крепостного права, но надо прийти, сказать — дайте денежку. А следом придет тот, кто в повестке. И он получит финансирование, а на нас не хватит. Что делать в условиях, когда бизнес еще очень слабо поддерживает музеи? Я вспоминаю не столь далекие времена, 1870-е годы. Едут наши купцы по делам в Египет, и что они везут из Египта? Покупают мумию, тогда это можно было сделать, и везут в свой родной город, и ведь не продают музею, а передают музею. Приехал купец в Китай, видит там классный набор мебели. Еще поезда не ходят, он это все на телеги грузит и на лошадях везет. И куда — в свой роскошный дом? Нет, в свой музей. Это я о начале нашего музея, о первых десятилетиях его работы. Люди создавали себе, своему родному городу музей и относились к нему, как к родному, а люди эти были влиятельные, зарабатывающие, купцы, предприниматели. А что сегодня делает богатый человек? Он покупает, например, яйца Фаберже и пополняет свою коллекцию.
— В музейной жизни существует День дарителя.
— Да, но нам никто ни одного яйца Фаберже на День дарителя не подарил. Там дарят люди, которые имеют свой масштаб возможностей. Никто не приезжает в главный музей Свердловской области, областной краеведческий, и не говорит: вот у нас не хватает музея природы большого, красивого, тысяч на 20 — 40 кв. метров, как это должно быть. Давайте, я вам дам 500 млн рублей, стройте, как это планировалось в 90-е годы. Проект ведь был разработан, земля выделена.
— Место уже застроено?
— Да, это около телебашни, там уже стоит бизнес-центр. Я хочу лишь подчеркнуть, что традиция, при которой люди, скажем так, получающие не одну заработную плату, а имеющие серьезные доходы, выстраивались бы в очередь в музей, чтобы ему помочь, еще не возродилась. Понадобится немалое время и кропотливая работа, чтобы это произошло.
Золотая лихорадка
— Может быть, краеведческий музей несет груз советской музейной работы, когда он был инструментом идеологическим? Он больше ориентируется на бюрократическую власть, чем на городское сообщество?— Это очень серьезное обвинение, наверное, его можно было бы принять, если бы мы получали указание сделать выставку к 400-летию Дома Романовых. Мы такого указания не получали. Мы считаем, что должны это сделать, потому что все серьезные музейные площадки коснутся этой тематики. А мы почему-то уйдем в кусты. Это будет замечено сразу, скажут: о, тут что-то политикой попахивает, почему-то Свердловский краеведческий музей не стал делать выставку на эту тему, что-то там не ладно. Мы же не маленький частный музей, живущий на пожертвования. Мы институциональный музей, поэтому мы дышим, как дышит страна.
Мы показываем выставки в пределах имеющихся материальных возможностей. Могу сказать, что эти возможности меня в последнее время радуют. Сколько лет не открывали новые музеи, а в этом году открыли музей Эрнста Неизвестного. В июле распахнул двери Музей золота в Березовском на базе нашего филиала. У нас там много лет работал Музей золотоплатиновой промышленности, мы его переформатировали в Музей золота: все уральцы должны знать, что ученик Брусницына, уехав на Аляску, увез туда золотую лихорадку. Министерство культуры говорит, давайте дальше думать, как будем обновлять экспозиции в других филиалах музея.
— Насколько краеведческий музей востребован? Я, как ни приду, тут тихо и немноголюдно.
— Свердловский областной краеведческий музей в течение года посещает примерно полмиллиона человек. Наши возможности позволяют принять и миллион, и полтора, но пока этого не получается. Мы работаем не для того, чтобы научное сообщество, мэтры-искусствоведы схватились бы за голову и сказали, ну, блин, краеведческий музей дает, ну мы от них этого не ожидали. Если взять посещаемость всех музеев Свердловской области, каждый пятый посетитель — наш. Человек приходит и голосует рублем. Очень успешной была выставка «Оружие: охота, война, искусство». Честно говоря, я не ожидал такого успеха. Думал, это выставка для суровых уральских мужиков, которые придут, оценят знаменитые ружья мастеров XVIII — XIX веков, китайские мечи и т.п. Но увидел, что это выставка для семейного посещения, и каждый находит занятие по душе: бьет в настоящий корабельный колокол — рынду, ложится за пулемет, меряется ростом с белым медведем. У нас утрачена традиция всей семьей ходить в музей. Я считаю, что краеведческий музей должен быть тем музеем, куда семья может прийти, чтобы вместе посмотреть какой-то продукт.
— Владимир Петрович, каково это — работать в Свердловском областном краеведческом музее?
— Это очень большой музей с серьезными традициями и огромными сокровищами. У нас почти два десятка зданий, в течение месяца я даже не везде могу побывать. Я стараюсь соединять то лучшее, что было в Музее молодежи, и традиции, потенциал областного краеведческого. Я вспоминаю, как я пришел сюда в 2006 году: иду через зал городского общества, он еще не отремонтирован, стоят шеренги громоздких страшных витрин, их называли болгарками, с большими китайскими вазами, и повсюду запах, тяжелый запах чего-то затхлого… Мой ты бог! Но глаза боятся, а руки делают. Мы в этом году меняем юридический статус: переходим из бюджетного учреждения в автономное. Я жду с нетерпением, когда в музее результаты труда и вознаграждение за труд будут в прямой экономической зависимости.
Дополнительная информация.
Владимир Быкодоров участвовал в создании и возглавлял знаковый для Екатеринбурга 1990-х годов уральский Музей молодежи. Новаторская экспозиция и демократичная выставочная политика сделали музей центром культурной жизни своего времени: здесь можно было побывать на православной выставке и на эротической, на перформансе Александра Шабурова «Кто как умрет» и на выставке о Гарри Поттере.
Свобода 90-х, включавшая разные способы обогащения, в 2000-е добила музей, который сам этот дух свободного предпринимательства и разнообразия жизненных путей поощрял. Широте и экспериментам пришел конец, когда собственник здания музея решил извлечь из него больше прибыли. В начале 2006 года музей был закрыт: экспозиция уехала в Музей истории города по соседству, а в отобранном здании открылись банк и ресторан.