Иллюзии и мечты
В критике мегасобытий вроде чемпионатов мира и выставок Экспо возможно находить интеллектуальные ресурсы для развития.Помните детскую игру «Да и нет не говорите. Вы поедете на бал?»: в неоднозначных ответах «конечно», «может быть», «ни за что» было больше смыслов. На поле современности универсальная, однозначная, не обремененная рефлексиями позиция, при которой ясность картины мира легко сцепляется с замутненностью сознания, базовой тоже не стала. Сомнение и знание более продуктивны. Гуманитарная наука, рассматривая разные точки зрения при принятии решений, понимая основания происходящего, утверждая ценности знания вопреки успокаивающему незнанию, обещает: мы можем сохранить некоторую независимость и свободу и, благодаря этому, — человечность. К такому выводу нас привел разговор о социальных процессах и мегасобытиях с философом, профессором кафедры социальной философии УрФУ Еленой Трубиной.
— Елена Германовна, расскажите, пожалуйста, об исследовательской группе мегапроектов, в которую вы входите.
— Это неформальный коллектив, который сейчас в поиске финансирования. Группа включает коллег из Англии, Германии, Швейцарии, Украины, Белоруссии и России. Работа ведется в двух направлениях. С одной стороны, это добротные эмпирические исследования: интервью с людьми, включенными в подготовку тех или других мегасобытий. С другой — мне интересно, как это можно теоретически осмыслить. Например, какую роль в организации мегасобытий играют такие специфические транснациональные корпорации, как Международный олимпийский комитет, УЕФА, ФИФА, отборочная комиссия, которая решает, где пройдет Экспо. Эта роль очень корыстна, ибо упомянутые организации — это международные транснациональные игроки, включающие все новые страны в гонку за право организовать мегасобытие. Фактически мегасобытия — это сегодня часть мировой экономики, и прибыли от их проведения распределяются крайне неравномерно.
Нарисованный очаг
— Прежде вы исследовали субъективность, например, в книге «Рассказанное Я. Отпечатки голоса». А последняя ваша книга — о городе.
— Обе эти темы я держу в поле внимания. Мне интересно испытывать возможности философских, социологических, географических теорий, вдумываясь в них в свете того, о чем говорят опрошенные мною люди. Стимулом к этому было то, о чем я читала в текстах философов, в частности Ханны Арендт: она много писала о том, как мы адресуем разные истории разным людям и как наша собственная история видоизменяется от соприкосновения с биографиями других людей. Я попробовала собрать истории конкретных людей, поразмышлять над ними в свете философских теорий. Мне кажется, именно попытки понять, есть ли какая-то логика в кажущемся хаосе суждений каждого из нас о себе, профессии, жизни очень важны. Вектор, громко скажем, моего исследовательского развития один — от чистой философии к теории, соединенной с эмпирическим материалом. Два моих интереса — постсоветское городское пространство и идентичность — подпитывают друг друга.
Кроме того, последние два-три года после выхода книги «Город в теории» позволили мне попробовать, если угодно, особое амплуа исследователя, состоящее в публичном самовыражении. Я за эти годы выступила в десятках российских и нероссийских городов, смогла предложить самым простым людям какие-то повороты сегодняшнего осмысления городов и горожан и услышала непричесанные, не всегда дружественные реакции. Возможность обсуждать научные идеи с самыми разными людьми была подарком судьбы.
— Какие проблемы позволяет открывать этот метод исследования?
— Например, что остается местностям, регионам, странам от проведения мегасобытий. Западные авторы используют термин legacy, «наследие». Аналитики справедливо говорят, что это наследие в большинстве своем очень противоречиво. Сняв сливки с телевещания и строительства, крупные экономические игроки уходят, перекладывая на города, население, городские власти задачу как-то справиться с драматическими последствиями, которые оставляет после себя событие: неиспользуемую инфраструктуру, пустующие стадионы, очень часто — серьезные долги. А еще — недоумение населения в отношении того, что же это все-таки было и стоило ли оно таких денег.
Ажиотаж вокруг мегасобытий объясняется тем, что перспективы резкого увеличения собственной известности в каком-то смысле препятствуют рациональному мышлению. Правительства многих стран, регионов и городов предпочитают включаться в эту игру, нежели от нее воздержаться.
Но есть и другие тенденции. Например, познакомившись с весьма обескураживающей литературой, в которой подытожены плачевные итоги реализации мегапроектов в европейских и американских городах, английское правительство решило послушать аналитиков. Теперь все предлагаемые мегапроекты подвергаются тщательной проверке — будут ли они экономически оправданы. Но это только английское правительство и только совсем недавно.
С моей точки зрения, происходит перенос лавины мегасобытий из стран первого мира в страны второго и третьего. Канада, Штаты, Германия куда более вяло участвуют в борьбе за право быть хозяевами мегасобытий, потому что у их правительств есть другие способы поддержания и увеличения символического капитала. Зато страны второго и третьего мира в отчаянном поиске дополнительных ресурсов включаются в эту гонку.
Когда у страны недостает полноценных ресурсов для стабильного экономического развития, она прибегает к таким более проблематичным механизмам, чтобы выжить в кризисной экономике. Но тем самым бремя наследия мегасобытий перекладывается на все население, только увеличивая неравномерность экономического развития.
— Дело в нехватке денег или в неуверенности в себе?
— Как относиться к уверенности в себе? Сегодняшний мир строится на функционировании экономики образов, брендов, и соответственно, как пишет мой любимый Дэвид Харви, самое главное — выглядеть. Он даже на город распространяет эту необходимость: «Город должен казаться инновативным, безопасным для жизни» и т.д. Казаться — независимо от той, часто грустной реальности, которую он представляет собой на самом деле.
Сумасшествие вокруг мегасобытий объясняется тем, насколько радикально изменились механизмы функционирования экономики. Теперь успешно продаются воздух, наружность, так что не всех и не всегда интересует, что скрывается за этим фасадом, за этой потемкинской деревней, за этим фестивалем, за этим чемпионатом.
Я в этом случае использую метафору «гостевого пути»: главное, чтобы по гостевому пути высокой делегации от аэропорта до гостиницы все неприглядные дома были затянуты камуфляжем. Конечно, это абсурдно и усугубляет неравномерность развития. Но как трезвые люди мы должны себе напоминать о том, что в сотнях ситуаций эта логика сработала. Вот свежий пример: в Северной Ирландии, где в июне проходил саммит большой восьмерки, муниципалитеты пытались скрыть размах экономического упадка, выделив свыше 300 тыс. фунтов стерлингов на приукрашивание центральных улиц. Были нарисованы фальшивые витрины несуществующих магазинов, открытые двери, в которые в действительности войти невозможно. Грустно, абсурдно, но запустение во многих уголках земли, не только в России, — примета современности.
Анатомия мечты
— Можно ли тогда иронично заметить, что власть толкает нас в современность, а мы не хотим быть современными и противимся?— Я придумала понятие пространственно-временного заповедника, который создается почти в каждом городе и почти в каждой стране для произрастания в нем всего инновационного, передового, креативного, позитивного.
Запрос на позитивность очень высок в разных слоях населения, и власть хочет ассоциироваться с позитивностью. Создание витринных, имиджевых или, как на Западе говорят, иконических объектов (Сколково, Иннопром в Екатеринбурге, Инноград в Казани, «Белые ночи» в Перми, хотя здесь более сложный случай) — это такие пространственно-временные образования, которые позволяют реализовать стремление людей надеяться на что-то хорошее. Трезво понимая, что все пространство не облагородить и не развить, и в течение года-двух-трех невозможно постоянно кормить население праздниками, это нерационально и дорого, власть как бы сжимает пространство и время в такие заповедники, создает «теплицы» с привилегированным режимом финансирования и с экстремальностью, которая сюда включена. Чтобы что-то в срок провести или достойно встретить, вы выжимаете из себя больше, чем если бы необходимости «выглядеть» не было.
Понятно, что эта иллюзия возможности прогрессивного развития реализуется только в крайне узком пространстве, и если это вызывает критику людей, живущих в куда более благополучных странах, нежели наша, то в стране, где отсутствие экономической стабильности сопровождается политическим кризисом, создание таких заповедников встречает еще более критическое отношение.
Дело так обстоит потому, что это не власть современна, а это мы современны. Видя, как нерационально расходуются ресурсы на эти имиджевые проекты, мы власти адресуем претензию, состоящую в том, что она вкладывается в такого рода проекты, чтобы как камуфляжем заслонить ими от нас факт собственной несовременности. А несовременность заключается в том, что власть давно и безнадежно зарекомендовала себя как желающая сохранения статус кво любой ценой. Еще вопрос, кто современный, кто нет.
— Вы лично сказали бы «да» чемпионату мира по футболу и Экспо-2020 в Екатеринбурге?
— Да, и вот как я бы это объяснила.
Я много летаю, и каждый раз, проходя через Кольцово, получаю большое удовольствие, потому что аэропорт получился замечательный. Аэропорт, как мы знаем, был завершен, когда Екатеринбург готовился к саммиту ШОС 2009 года. Как пользователь этой инфраструктуры я радуюсь, что хотя бы часть нерационально распыляемых ресурсов в конце концов ушла не на километры ткани, которыми были затянуты руины XIX века, а была потрачена на то, чем могут пользоваться десятки тысяч горожан.
Как исследователь я описываю и критикую подготовку и осуществление мегасобытий. В то же время я отдаю себе отчет в следующем: в этой отчаянной гонке за право быть «хозяевами» того или другого события власти нашего и других городов проявляют активность, изобретательность, по сути, встраиваясь в доминирующую логику городского развития. Эта логика состоит в том, что повсеместно идет соревнование между городами за ресурсы. Если капитал не придет сюда, он придет в какое-то другое место, следовательно, будет лучше, если он придет сюда.
Больше того, у меня закрадывается предательская мысль, что если не будет чемпионата мира, то вероятность того, что «сэкономленные» средства будут-таки потрачены на образование и медицину, близка к нулю. Пусть вся эта активность приведет хотя бы к тому, что десятки тысяч людей испытают противоречивое, странное чувство гордости: может, кто-то выиграет, может, это будут наши.
Я бы не снимала со счетов то странное сообщество, каким являются болельщики. Будет шанс совместно поболеть, испытать эмоции, которые с такой нежностью вспоминают мои киевские коллеги, где прошел чемпионат Европы. Кто-то оплакивает пропитанный мочой Крещатик и спиленные каштаны.
В нашем сообществе есть культурный географ из Гданьска. Так вот он признался на конференции, что вначале, когда узнал, что в Гданьске пройдет чемпионат Европы по футболу, сказал: «Все, уеду». Но обстоятельства сложились так (он работает помощником мэра), что он остался, и он искренне описал, что было очень весело, чего он не ожидал.
При всей абсурдности мегасобытия могут принести какие-то приятные сюрпризы просто потому, что для их проведения концентрируются десятки тысяч людских воль, энергий. Говоря таким образом, я опираюсь на беседы с самыми разными людьми разной политической направленности и разного уровня достатка.
Грустно, конечно, что у нас нет надежной статистики, мы можем только иногда гадать на кофейной гуще, что происходит, как перемещаются потоки финансов и т.д. Если бы у нас был доступ к этой информации, наш анализ роли событий был бы более основательным.
— Мегасобытия похожи на свадьбы? Большие траты связаны и с надеждами, и с рисками. Мы не знаем, не завершится ли свадьба разводом, но пока гуляем.
— Отличие свадьбы от мегасобытия в том, что мы как раз знаем, чем все закончится. Свадьба может закончиться счастливой жизнью и бриллиантовой свадьбой, мегасобытие практически никогда не заканчивается только хорошо, оно всегда оставляет после себя противоречивое наследие. То, что Олимпийские игры прошли в Афинах в 2004 году, является прямой причиной того, что Греция — в глубоком экономическом кризисе. В эту игру включаются те, кто знает — в конце концов хорошо не будет.
— Большие события в художественной жизни, например, биеннале или фестивали, реализуются вне экономической логики. Являются ли они мегасобытиями?
— Сам по себе термин мегасобытие возник в культурной географии, в социологии спорта для того, чтобы описать масштабные мероприятия. Есть попытки провести границу между просто событиями и мегасобытиями, и среди критериев называют активное освещение мегасобытий прессой, драматический характер, массовую привлекательность. Понятно, что биеннале, даже Венецианская, и чемпионат по футболу несопоставимы.
— Обосновывающая необходимость таких событий экономическая риторика оказывается уловкой?
— Это язык власти. Любая региональная команда подключает представителей креативной индустрии, которые черпают свои знания из так называемых описаний успешных случаев коллег, прежде всего зарубежных. Аргументы, которые они воспроизводят, составляют часть оправдавшей себя риторики.
В целом ряде ситуаций эту риторику пакетом удалось властям продать для организации или финансовой поддержки того или другого события. Аргумент «вкладываясь в культурные мероприятия, вы способствуете привлекательности региона для бизнеса» — типичный аргумент постфордисткой экономики. Понятно, когда мы читаем, что специалист по брендингу приезжает в Набережные Челны и обещает городским властям заметно продвинуть видимость Набережных Челнов, это специфический ход и небескорыстная деятельность. Шансы Набережных Челнов стать заметным для туристов городом крайне призрачны. Но в таких случаях мы сталкиваемся с тем, что власти тоже вправе иметь мечту. Власти тоже стали мечтать, они поддаются на этот тотальный запрос на позитивность, и поэтому если появляется человек, который умело манипулирует желанием властей встать на столбовую дорогу «нормального» городского развития, то можно психологически понять, почему это работает.