«Это просто срезанный лейбак…»
 |
| Владимир Шахрин |
— Мне трудно сказать, потому что я не стоял у его истоков и не был первым рокером. Но я точно знаю, что в конце 60-х годов в местных ресторанах уже играли Джимми Хендрикса, Сантану — достаточно сложную и по тем временам самую продвинутую музыку. Помню, когда мы всем ансамблем поступили в свердловский архитектурно-строительный техникум, то в первый же танцевальный вечер вышли играть. За нами выступила другая местная группа, и они отработали на три порядка лучше, у них был абсолютно убойный репертуар из западных шлягеров. Мы поняли: не можешь писать своих хороших песен, не мучай публику — играй чужие. Но, видимо, из-за лени нашей, разгильдяйства, мы не «снимали» песни нота в ноту, так ковался некий собственный стиль.
А потом, уже в 80-х, мы с Бегуновым услышали первые записи «Аквариума» и «Зоопарка». Да, какие-то произведения Науменко были навеяны Луридо, кое-где в песнях Гребенщикова можно было заметить стилистку Боба Дилана и Джимми Моррисона, но в любом случае для российского уха появилось нечто необычное, был открыт новый язык. Майк Науменко стал для меня таким дешифратором. Как машина Enigma: трррр! — и ты понимаешь, вот как, оказывается, можно. В том, что касается смысловой нагрузки, мы поняли, каким языком это надо делать. Если же говорить о музыкальной стороне дела, то вскоре в Свердловске зазвучали группы «Урфин Джюс» и «Трек», и их планка была очень высока. Это, конечно, был подарок для тех, кто шел следом.
Еще один важный момент — общий культурный фон, которым отличался Свердловск от других городов. Волна эвакуированных из Москвы и Питера — музейные и театральные работники, целые художественные и творческие организации, библиотеки — сделали свое дело. Я помню, как однажды нас попросили очистить университетский чердак от книг. И я сморю: почти на каждой книге стоит печать Царскосельского лицея. Это даже понять трудно: вдруг у тебя в руках оказываются книги, которые читали декабристы — друзья Пушкина! Энергетику, которую я в тот момент почувствовал, не передать словами… И еще один момент — наследие. Ведь Екатеринбург строили люди начитанные, хорошо образованные. Заводской мастер, железнодорожник — это, по сути, была рабочая интеллигенция. Мне нравится, например, Пермь, но я понимаю, что это город изначально купеческий, там река, вдоль которой люди торговали. Конечно, у Перми совершенно другой дух.
— Как возник рок-клуб?
— Звезды правильно встали. Появился физик-теоретик Коля Грахов, которому вдруг все это стало интересно. Он, имея блестящий аналитический ум, смог выстроить грамотные схемы и пробить их во всех этих совковых лабиринтах: можно, нельзя и т.д. Ни один музыкант этого бы не сделал. А еще были ребята из архитектурного института, которые сразу вышли на хороший уровень организации фестивалей. В 1986 году я понял, что такое шоу, что мы должны быть всегда в форме рядом с «Наутилусом», «Апрельским маршем», Настей Полевой, потом — «Агатой Кристи». Итак, если обобщать, то свердловский рок — явление абсолютно уникальное, ему, повторюсь, помогали звезды на небосклоне. Ну и фактор времени нельзя не отметить: тогда это могло быть, сейчас — нет.
— Вы имеете в виду социальный смысл времени?
— Видимо, да. Ведь сейчас не заставить людей сходить на концерт только потому, что мы честные, неподкупные, не попса, не такие, как все. Люди скажут: ну и что, что не попса, а что вы реально умеете? Покажите, где у вас песни-то? А тогда стадионы были заполнены не только поклонниками рок-музыки: люди шли смотреть на нас как на некую диковинку. Да, перестройка, социальный протест — все это было, но был в той волне и элемент ярмарочности: «Рок-музыканты! Русские! Пойдем, поглядим!».
— А сейчас?
— Сейчас есть проблемы, которые касаются бизнеса. Наверное, этим должен заниматься антимонопольный комитет. В стране есть пять продюсерских компаний, у которых в руках все рычаги влияния на СМИ, они заполнили эфир только своими артистами, теми, кто несет деньги им в кассу. То есть не жанрами даже, а именно артистами. Возьмем «Фабрику звезд» — да, телешоу, людям, наверное, интересно. Но все 24 часа показывают только «фабрикантов». Молодым неизвестным музыкантам просто не пробиться сквозь этот частокол. Конечно, личность не спрятать: Земфира, «Мумий тролль» — не за год, так за три они бы пробились. «Сансара», «Смысловые галлюцинации» — пусть медленно, но их песни находят путь к широкому слушателю…
— Вы прослушиваете песни молодых музыкантов. Как они вам?
— Из всех демозаписей, что мне дают послушать, 99,9% не трогают меня совершенно. Я бываю на фестивалях, где выступают молодые исполнители: да, вроде хорошо играют, но это не то, от чего у меня съехала бы тюбетейка. Когда я первый раз послушал того же Науменко, «Аквариум», помню, у меня мурашки по коже побежали, волосы дыбом встали. Без этого, как ни назови — свердловский, питерский, самарский рок, — я вижу, что это просто лейбак, который срезан с какой-то вещи и пришит на что попало… Хотя, когда я впервые услышал песню «Уголь» группы «Сансара», песню «Между мной и тобой 40 тысяч километров» Чичериной — мурашки появились. Идея-то офигенная! Стоят люди спиной друг к другу, а между ними расстояние длиной с окружность земного шара. Недавно попалась московская рэповая группа Вig Вlаск Вооts. На второй-третьей композиции я поймал себя на мысли, что меня, черт побери, трогает! Я им потом письмо черканул: «Пишет вам человек из ансамбля старинной музыки…».
— В чем, по-вашему, заключается задача художника?
— Думаю, любой творческий человек должен прививать людям вкус к свободе, к раскрепощению, к индивидуальности. Недавно в Москве я сходил на экспозицию работ Шагала. Что-то меня зацепило, что-то нет. Но я понял, что все эти работы — и хорошие, и не очень — находятся здесь, потому что на каждой написано — «Шагал». (А вот наш свердловский старик Букашкин порой интереснее писал. Но ему просто не повезло…). Наткнешься на какую-то работу и чувствуешь: да, это гениально во всем — в композиции, в красках, в энергетике. А рядом висит не очень интересная картинка, но ты знаешь, что потом из нее будет вырастать что-то действительно стоящее… Потому что это творческий путь, и автор — обычный живой человек: однажды у него хорошо получилось, а потом не очень. Но в любом случае это индивидуальность. И задача творческого человека — научить остальных чувствовать, ценить ее: индивидуальность других и свою собственную тоже. Творческий человек должен уметь увидеть то, что другие не видят. Как-то я очень хорошее определение прочитал, мне стало наконец понятно, что такое талант и гениальность: талантливый человек — тот, кто попадает в цель, в которую никто не может попасть, а гениальный — тот, кто попадает в цель, которой никто даже не видит.
— Недавно вы в числе других известных музыкантов встречались с заместителем главы администрации Владиславом Сурковым…
— Это была абсолютно частная встреча. Она проходила в кафе при гостинице. Никто ни на кого не давил, все было очень достойно. Но разговор получился немножко бестолковый, потому что мы ведь все очень разные, нет такой организации — «русский рок». У всех свои представления о том, что хорошо, что плохо. В том числе и в отношении этой встречи. Приятно было видеть, что Сурков человек более чем вменяемый, молодой, хорошо образованный. По каким-то его репликам я понял, что он интересуется живописью, читает правильную литературу. Честно говоря, я не очень понял смысл этой встречи, потому что многие проблемы, которые мы обсуждали, и так очевидны. «Быстро не получится с пиратством бороться, — услышали мы, — но вы не думайте, что вы одни с ним боретесь — нас американцы через день пинают. Но пока нет эффективных способов одним махом покончить с этой проблемой». Мы говорили о той же проблеме монополии на эфир, о том, что наши дети не слышат джазовой музыки, современных американских, европейских групп, что вкус молодых людей разрушают взрослые дядьки, имеющие доступ к психотропному оружию — телевидению. Сурков все понимает, и это было приятно отметить. Думаю, нет никакого криминала в том, что музыканты вступают в разговор с влиятельными людьми. Но дальше этого разговора дело не пошло: поговорили — разошлись.
— Понятно, почему образованный человек Сурков обеспокоен засильем низкопробной музыки. Но почему этим озабочен кремлевский чиновник Сурков? Нет ли в этом какой социально-политической составляющей?
— Недавно я был на записи телепередачи, посвященной пионерии. И там одна дама из РКРП кричала: «Десятки тысяч пионеров-героев во время войны совершали подвиги и погибли…». Я говорю: «Подождите, это были подростки-герои, неравнодушные, смелые, отчаянные, совершали подвиги. Но они не могли быть не пионерами, потому что тогда все были пионеры»… Думаю, и Сурков проявляет интерес к проблемам эстетического вкуса наших граждан просто как хорошо образованный молодой человек, а не как кремлевский чиновник, хотя он, наверное, может повлиять на ситуацию как никто другой.
Я не считаю, что есть какой-то кремлевский заговор, мол, давайте направим рок-музыку в нужное нам направление. Мудрый Борис Борисович (Гребенщиков. - Ред .) сказал после: «Вы что, не знаете, как в нашей стране нас могут заставить делать то, что мы не хотим?».
В любой момент тебя могут остановить на улице для проверки документов, а потом из твоего же кармана достанут пакетик с героином. Потом тебя закрывают на три дня с урками: «Он враг народа! Обработайте!». Конечно, в Кремле есть люди жесткие, которые все эти меры воздействия знают. Поэтому думать, что там плетут хитроумную интригу…
Как все-таки нам хочется, чтоб были какие-то заговоры, чтоб мы сидели на кухне и подмигивали друг другу: «Понимаешь?». «Понимаю». Да в Кремле своих дел по горло, чтоб заговор с рок-музыкантами строить, им нефть делить надо.
В Кремле не дураки сидят. Они понимают, что народ может, конечно, слушать группу «Тутси», но он не будет прислушиваться к мнению группы «Тутси». Людям интересно мнение личностей. И, наверное, в этом смысле кремлевский чиновник сделал дальновидный поступок: «Давайте их хотя бы выслушаем», чтоб они, не дай бог, не стали флагами махать. Я бы, думаю, также поступил на его месте. Это наихудший из сценариев, который приходит мне в голову.