Излечение сценой

Эберхард Шайффеле: «Меня привлекла возможность реальной помощи людям.Театр и психотерапию объединяет катарсис — очищение и облегчение души» Фото: Андрей Порубов

В 1920 году венский психиатр Якоб-Леви Морено описал новый психотерапевтический метод — психодраму. Он назвал его «наукой, исследующей истину драматическими методами». В определении использовал категории, лежащие вне психотерапевтического мышления: «игра», «встреча» и «театр». В 1922-м Морено организовал «Театр спонтанности», где раз в неделю представлялись импровизированные спектакли на злободневные и конфликтные темы, взятые из газет и личных переживаний участников труппы. В 1925-м он переехал в США, а позже при поддержке одной из богатых пациенток основал там частную психиатрическую лечебницу с театральным помещением при ней, где практиковал свой метод.

Психодрама — метод групповой психотерапии, при котором, в отличие от психотерапии традиционной, внутренние конфликты одного из участников группы (протагониста) выносятся на сцену
в виде импровизированного театрального действия. Основные элементы психодрамы — сцена, протагонист, режиссер, «вспомогательное Я», публика. Все это, согласно традиционным представлениям, имеет отношение к театру, а не к терапии. Противоречия индивида и общества разыгрываются на сцене с разных ролевых позиций, на сцену выносится пережитое в прошлом, ожидаемое в будущем, насыщенные конфликтным содержанием фантазии, сны, идеи.

Заслуги Морено признают и его методом пользуются как психотерапевты, так и деятели театра во всем мире. На могильной плите ученого эпитафия: «Здесь лежит человек, который привнес радость и смех в науку психиатрии».

Один из последователей Морено — художественный директор Центра психодрамы, творчества и международных встреч в Альгоу (Германия), кандидат философских наук, артист театра и психотерапевт Эберхард Шайффеле. В течение этого учебного года, благодаря программе академических обменов Фулбрайт, он живет и работает в Екатеринбурге, преподает на факультете социальной психологии Гуманитарного университета.

Ужас и сострадание

— Ваша первоначальная профессия — актер. Почему вы решили ее сменить? Чего недоставало в театральной активности из того, что вы приобрели, начав заниматься психодрамой?

— Меня привлекла возможность реальной помощи людям. Театр и психотерапия близки, их объединяет глубинный механизм действия — катарсис. Аристотель, создатель первой теории театра, первый исследователь этого понятия, говорит: трагедия героев должна вызывать у публики ужас и сострадание, а следствием должен стать катарсис — очищение и облегчение души. Уже в психиатрии XVIII и XIX столетий были предприняты попытки использовать театр для лечения пациентов. Можно вспомнить пьесу Гете «Лила», театральные эксперименты маркиза де Сада. Зрителей так или иначе затрагивало представление истории из жизни, однако эта жизнь была чужда как им, так и актерам. В отличие от этих экспериментов у Морено речь шла не об изображении чужих страданий, а о демонстрации своих собственных, не об искусном актерстве, а о спонтанной игре, не о воздействии на пациентов, а об их способности к самовыражению.

— Традиционная психоаналитическая трактовка функции искусства тоже предполагает оказание помощи людям. Вы в этом не согласны с Зигмундом Фрейдом?

— Оно помогает тем, кто им занимается, но не зрителям. Да, искусство — это неотъемлемая часть деятельности людей. Оно всегда было частью очень многих традиций: люди собирались, плясали и пели под барабаны, добиваясь таким образом состояния транса. Но с тех пор, как появилось разделение на профессионалов, которые «делают» искусство, и потребителей, эта его функция исчезла. А появление телевидения еще и разделило людей, мешая им собираться и делать что-то вместе.

— Из ваших слов вырисовывается следующая картина: искусство, уходящее корнями в ритуалы, утратило эту функцию. Теперь психодрама берет на себя задачу на уровне группы эту ритуальность воспроизводить.

— Да, речь именно об этом.

— Работа по методу психодрамы, вероятно, раскрывает и национальные особенности участников. Существует ли «русская» специфика?

— Русские гораздо эмоциональнее европейцев и американцев, они более открыты для общения, работы в группе. Это особенно очевидно в первой фазе занятия. Представьте, собираются незнакомые люди, они скованы, у каждого разная степень контактности. Их необходимо расшевелить, «разморозить», создать в группе атмосферу доверия, безопасности. Для этого есть специальные приемы и упражнения: люди выбирают варианты ответов на важные, связанные с личным выбором и опытом вопросы, и в соответствии с ответом должны примкнуть к той или иной группе. Можно выразить  эмоцию жестами, движением. В этой ситуации западный человек скован, он всегда внутренне пожимает плечами, не будучи уверен, прилично ли выглядит со стороны. Русские более мобильны, они говорят: «Как забавно!» и сразу включаются в игру…

— Участие в психодраматической сессии предполагает высокую степень откровенности. Насколько легко люди идут на это?

— Многое зависит от ведущего-режиссера: очень важно, чтобы он создал ощущение безопасности. Его задача, чтобы человек пошел так далеко, как он готов на данный момент, но не дальше. Если для человека такой опыт внове, он скорее всего слишком далеко и не зайдет: сделает только один шаг вперед.

— В современном искусстве, в актуальных практиках существует такой опыт: художники инициируют исторические спектакли (реэнактменты), в которые вовлекают целые группы населения. Игра и одновременно коллективный анализ разыгрываемых событий проходит с участием профессиональных актеров, а иногда и без них. Художники обращаются к историческим событиям, которые переживались как драма. Одним из первых реэнактментов можно считать спектакль «Штурм Зимнего» в Петрограде в 1920 году, в нем приняло участие около 10 тыс. человек. Один из современных примеров — фильм американки Катрин Салливан «Плавучие льды Земли Франца-Иосифа», за основу сюжета в нем взят захват заложников во время спектакля в 2002 году «Норд-Ост». Как вы к этому относитесь? Что это, социальная психотерапия?

— Если люди вовлечены в действие, а не являются лишь зрителями — безусловно, да. У людей есть сильные чувства по поводу таких событий, и эти чувства нуждаются в выражении. Существует такой метод — социодрама, он родствен психодраме, но фокусируется на проблемах не одного человека, а группы. На социодраматических сессиях мы обращались к таким темам, как терроризм и холокост, исследуя больше не то, что происходит, а то, что при этом люди чувствуют.

— Что является результатом сессии, «качественным скачком» в социодраме?

— Речь не идет о решении проблемы: терроризм, понятно, никуда не исчезнет, какую бы хорошую психодраматическую сессию мы ни провели по этому поводу. Современный человек привык все пропускать через голову. Большинство из нас прекрасно разбирается в собственных личных проблемах, способно их проговаривать, анализировать. Но мы, тем не менее, не можем их разрешить. В социодраме приобретается опыт в выражении чувств, новое видение, новый взгляд на проблему.

Изменяем сознание

— Вы пишете о том, что участие в психо— и социодраматических сессиях предполагает состояние измененного сознания. Для чего это нужно?

— В природе человека заложена потребность в интенсивных переживаниях. Но люди их не имеют, современная культура этого не предполагает. Обычно они получают лишь суррогат — через наркотики или просмотр кинофильмов. Мы можем наблюдать такое негласное соревнование в кинематографе — в каком фильме будет убито больше людей: одного убитого уже мало, нужен атомный взрыв, уничтожение всего человечества. Мне кажется достаточно странным общество, где сверхсильные эмоции демонстрируются в кино, но подавляются в жизни. В частности сексуальность: с одной стороны — сексуальные образы постоянно присутствуют в рекламе, а с другой — настолько тотально подавляются в жизни, что люди избегают даже прикосновений.

— Говоря о запретах, о подавляемых и табуированных чувствах, вы имеете в виду прежде всего агрессию и сексуальность?

— В западной культуре любые эмоции подавляются, даже такие как радость. А секс становится просто инструментом для продажи чего-то.

— В Германии меня удивил такой факт: существуют общедоступные сауны, бассейны, где люди плавают абсолютно обнаженными, отсутствует, как мне показалось, повышенное внимание по отношению к представителям противоположного пола. Однако на фоне такой простоты нравов процветает порнобизнес. Как одно с другим может сочетаться в одной стране, в одном обществе?

— Да, есть такие места, где нормально относятся к нудизму, к обнаженному телу, но люди даже не разговаривают там друг с другом.

— Но, покупая порножурнал, человек тоже не приобретает возможности общения…

— Порнография — неверный путь справиться с проблемой и заполнить эту нишу. Автор большого эссе о порнографии Дэвид Лоуренс очень четко описал, что порнографы и пуритане — одно и то же: и те, и другие пытаются нам преподать сексуальность как нечто грязное. Порнография может существовать только в обществе, которое подавляет сексуальность, эти явления зависят друг от друга. Я думаю, секс — это нечто данное нам Богом, то, на основе чего мы можем общаться друг с другом.

— Популярность фильмов с многочисленными убийствами — это присущая человеку агрессивность, которая, не имея выражения в жизни, ищет его в кино?

— Я не согласен с капиталистическим постулатом «все, что продается — нужно». Здесь та же ситуация, что и с порнографией. Человеческая потребность в сексуальности не восполняется порнографией, именно поэтому потребность возрастает: нет насыщения, нет удовлетворения.

— Какую потребность тогда замещает агрессия по аналогии с парой «порнография — сексуальность»?

— Я думаю, интенсивность человеческих отношений.

— Какова же должна быть сила этой потребности, если только такие образы, как ядерный взрыв, глобальная катастрофа, могут выразить ее и хотя бы временно утолить. Страшно представить, что мы теряем, мирясь с таким существованием.

— Да, повседневная жизнь в современном обществе скучна и монотонна: работа в офисе, непонимание цели деятельности плюс запрет на чувства, о котором мы говорили… А человек рождается, чтобы чувствовать.

Перевод Татьяны Лукьяновой