Летел и таял

Летние опасения по поводу роста инфляции и возможного ужесточения денежно-кредитной политики Центральным Банком не реализовались (о возможных угрозах мы писали в августе, см. «Умеренность и аккуратность», «Э-У» № 34 от 30.08.10). Экономика Урала, как и всей страны, в третьем квартале 2010 года продолжила посткризисное восстановление, курс на которое был взят весной 2010-го.

Начало весны нынешнего года по нескольким причинам можно считать отправной точкой посткризисного роста. Во-первых, совокупный объем промышленного производства (в денежном выражении) на Урале вышел тогда на уровень начала докризисного 2008 года - более 300 млрд рублей в месяц (график 1).

Во-вторых, к весне 2010 года большинство сырьевых цен на мировых рынках выросло до приемлемых для наших экспортно ориентированных отраслей отметок. Например, низшая точка падения мировых цен на медь была зафиксирована в декабре 2008 года - тогда на Лондонской бирже за тонну красного металла предлагали менее 3 тыс. долларов, хотя еще за полгода до этого цена подбиралась к 9 тысячам. Однако медные цены почти сразу пошли вверх, и в первом квартале 2010-го, по нашему мнению, можно было говорить о полном их восстановлении на докризисном уровне. (Хотя участники рынка до сих пор сомневаются в стабилизации.)

В-третьих, именно по окончании первого квартала 2010 года изменились тенденции на кредитном рынке: банки разморозили кредитование юридических лиц. По нашим данным, темпы оживления этого вида банковской деятельности на Урале превысили федеральные (см. «Поднимаемся медленно в гору», «Э-У» № 23 от 14.06.10). Очевидно, что приоткрывшийся доступ реального сектора к кредитным ресурсам - необходимая поддержка для восстановительных процессов.

О переломном значении весны-2010 свидетельствуют не только отчетные данные статистики, но и перемена оценки ситуации и ожиданий в головах основных рыночных агентов. Например, исходя из опросов нефинансового сектора, проводимого Банком России, именно в марте-2010 впервые с июня-2008 доля предприятий, предполагающих увеличить численность занятых, превысила долю предприятий, планирующих сокращение персонала (подробнее см. «Позитивные ожидания», с. 12).

Однако не все процессы в уральской экономике, на наш взгляд, движутся в сторону восстановления позиций.

Эффективность

Совокупный сальдированный финансовый результат по крупным и средним предприятиям (условная прибыль в экономике) на Урале в кризисный период упал гораздо сильнее, чем валовой выпуск промышленной продукции. Максимальная амплитуда падения условной прибыли - 155,6%: с пика в 98 млрд рублей в июне-2008 до провала в минус 54 миллиарда в декабре-2008. В промышленном выпуске амплитуда втрое меньше - 53,6%: с максимума 398 млрд рублей в августе-2008 до 184,4 млрд в январе-2009 (см. график 2).

Эффект более глубокого падения прибыли понятен и ожидаем с точки зрения микроэкономики: не меняющийся уровень условно-постоянных издержек после сокращения объемов производства распределяется на меньший объем выпущенной продукции, следовательно, себестоимость растет. Это действие эффекта масштаба, только в обратную сторону. Однако восстанавливаться совокупный финансовый результат сообразно с ростом объемов выпуска не спешит (хотя, исходя из описанной выше микроэкономической логики, следовало бы). И это свидетельствует о снижении эффективности экономических процессов.

На графике 3 отражена условная рентабельность уральского экономического комплекса: отношение совокупного финансового результата к объемам промышленного выпуска. Очевидно: о восстановлении докризисных позиций в рентабельности говорить рано. Рассчитанное линейное приближение динамики условной рентабельности за период январь-2008 - август-2010 показывает, что в среднем с начала 2008 года к концу лета текущего года прибыльность уральского экономического комплекса снизилась с 14,8% до 9,2%.

Однако проблема в том, что условная рентабельность прекратила восстанавливаться с марта 2009 года и с тех пор остается на «среднекризисном уровне». Об этом свидетельствует линейное приближение фактической рентабельности за период с марта-2009 по август-2010: процесс аппроксимируется горизонтальной линией. (Точности ради отметим: аппроксимирующая прямая за этот период имеет даже небольшой отрицательный наклон с коэффициентом -0,03. Однако на этом отрезке коэффициент получается статистически незначимым.)

Все эти рассуждения сводятся к одному: говорить о возвращении экономики на докризисные позиции (или о движении хозяйственного комплекса в сторону прежней траектории развития) неправомерно. Да, некоторые мировые сырьевые цены восстанавливаются к докризисным. Да, мы выходим на докризисные объемы производства (по валовой стоимости). Но структурно, думается, экономический комплекс никогда не вернется к состоянию «как раньше». И нынешнее снижение условной рентабельности - только начало.

Ресурсы

Причиной расхождения динамики выручки и прибыли нам видится изменение стоимости издержек, базовых для всего экономического комплекса. Мы уже упоминали о диспропорции ценообразования в промышленности и в основных секторах промышленной инфраструктуры - энергетике и транспорте (см. «Похороны конца света», «Э-У» № 49 - 50 от 21.12.09 и «Учиться не дышать», «Э-У» № 43 от 01.11.10).

Обратите внимание на график 4: динамика совокупных цен по обрабатывающим производствам, а это сердце отечественной промышленности, повторяет логику развития экономического кризиса в реальном секторе страны - рост (2007 год, первая половина 2008 года); обвал и дно (вторая половина-2008 - первая половина-2009); последующее восстановление (с осени 2009 года). Теперь рассмотрим ценовые индексы на электроэнергию и железнодорожные грузоперевозки: никакого кризиса в их динамике не просматривается. Стоимость электричества и ж/д тарифы поднимались ровными плановыми «ступеньками» на протяжении всего рассматриваемого периода, совершенно не оглядываясь на экономическую ситуацию во всем остальном народном хозяйстве страны.

Порой складывается впечатление, что монополисты принимают решения абсолютно автономно. К сожалению, исходя из структуры рынка, они могут себе это позволить. Но монопольная структура рынка - только одна сторона вопроса. На самом деле наша страна давно, по мере интеграции в мировую экономическую систему, движется в сторону удорожания (как минимум) энергетических тарифов. И, к примеру, вступление в ВТО только ускорит у нас рост цен на электричество и энергоносители вне зависимости от структуры внутреннего рынка (будь он хоть монополизированным, хоть конкурентным).

Давно дорожает стоимость труда, и в этом точно нет монопольного влияния. Рост заработных плат, опережающий рост промышленного производства, стал предметом обсуждения еще в «сытые годы» экономического подъема. В текущий кризис средний уровень зарплат практически не менялся, продолжая давно взятый курс на повышение и не «отыгрывая» промышленного падения (см. график 5).

Безусловно, можно найти внеэкономические причины негибкости совокупного фонда оплаты труда в условиях нынешнего кризиса. Например, значимую роль сыграла организация общественных работ для поддержания занятости в экономике. Зачастую средства, выделяемые на оплату труда временно занятых, перечислялись через предприятие (работники которого были заняты на общественных работах), а не через службу занятости. Получалось, что пособия по временной занятости учитывались в совокупном фонде оплаты труда компании, хотя выполняемые работы никакого отношения к производственному процессу не имели. Кроме того, на повышение средней зарплаты по региону играли индексации и подъем зарплат бюджетников (в 2010 году).

Тем не менее нельзя отрицать, что «зарплатная сторона» - одно из ключевых отличий течения нынешнего кризиса в нашей стране от кризисных процессов 1998 года. Двенадцать лет назад заработные платы резко упали и восстанавливаться не спешили, что серьезно снизило трудовые издержки по всей экономике. Совокупно с эффектом импортозамещения (он стал возможен из-за обесценения рубля по отношению к доллару), падение трудовых издержек придало серьезный импульс промышленному развитию в 1999 - 2000 годах. Ныне ситуация обратная: при огромном промышленном провале зарплатный уровень держался стабильно, что, как мы показали выше, понижало совокупную рентабельность по экономическому комплексу.

Уклад

Описанные процессы недвусмысленно свидетельствуют: Россия движется в сторону экономики с дорогими базовыми ресурсами. Причем движение это началось давно, а кризис только обозначил его более явно. (Кстати, есть ощущение, что к перечисленным энергетике, транспорту и зарплатам можно добавить, как минимум, устойчивый рост стоимости земли, однако подтверждающей это статистикой по территории всего Урала мы не располагаем).

Процесс этот давно известен: дороговизна первичных ресурсов - одна из отличительных черт экономик развитых стран. (Вот только производительность труда у нас не спешит сравниваться с европейской). Именно повышающаяся стоимость земли, труда и инфраструктуры когда-то вынудила их перенести заводы сначала из городов на окраины, а затем из своих стран в Юго-Восточную Азию.

Конкурировать по дешевизне первичных ресурсов, в первую очередь по цене труда, с Китаем сегодня не в состоянии ни одна экономика в мире. Основу экономического мотора этой страны составляет постепенный переток почти даровых трудовых мигрантов из деревень в промышленные центры. Это и превращает Китай в нынешнего индустриального лидера. Такой процесс в социологии называется «дерурализация», развитые страны прошли его еще в XIX веке, Россия - в 1930-е годы (ему мы обязаны успешной сталинской индустриализацией). Наш ресурс с этой точки зрения уже давно исчерпан, не говоря уж о несопоставимости численности населения.

Все это, на наш взгляд, свидетельствует о том, что говорить о модернизации экономики как о «реиндустриализации» неперспективно. Как минимум на Урале. Индустриальный уклад экономики нещадно требует больших объемов первичных ресурсов: нужно много рабочих рук, нужны большие площади, а электроэнергия является одним из базовых ресурсов. Резюме: как ни модернизируй мы нашу металлургию и химические производства, как ни уповай на повышение их энергоэффективности, сути промышленного уклада это не изменит. Удержаться на плаву за счет старопромышленных отраслей и регионов экономике нашей страны вряд ли удастся даже в среднесрочной перспективе.

Оплот былой ресурсоемкой индустриальной мощи, подобный Челябинскому электрометаллургическому комбинату, расположенному в центре столицы Южного Урала, придется оставить в прошлом. (Насколько нынешняя власть готова идти на коренную реструктуризацию экономики, см. интервью с руководителем научного направления «Политическая экономия и региональное развитие» в Институте экономической политики имени Егора Гайдара Ириной Стародубровской, с. 10). Исходя из этих условий, мы просто вынуждены ставить на развитие постиндустриальных секторов.

Дополнительные материалы:

Припарки

Экономика развивается через кризисы: в периоды спада можно смело отказываться от отживших механизмов и структур и способствовать появлению нового экономического базиса. Но в нашей стране всеми силами держатся за старое, считает руководитель научного направления «Политическая экономия и региональное развитие» в Институте экономической политики имени Е.Т. Гайдара Ирина Стародубровская.

- Ирина Викторовна, почему модернизационный потенциал кризиса не использован?

- Мы много ездили по стране в кризис. И во всех регионах, где мы были, даже там, где спад был очень сильный, а психологическая готовность к нему отсутствовала, с кризисом связывались позитивные ожидания. Ведь кризис расшатывает традиционные связи, преодолевает давнюю инерцию. Были надежды, что старому и отжившему дадут умереть.

Кризис стимулирует инновационные подходы. В пространстве, где жесткая политическая структура и экономические связи, где рынки четко поделены, нововведениям приходится крайне сложно. Чтобы что-то стало двигаться, традиционные структуры должны ослабнуть. Как раз кризисные изменения это и обеспечивают.

Но благодаря усилиям властей в экономике все осталось почти без изменений. Во-первых, не дали умереть умирающим - банкротств в последние годы почти не было. Во-вторых, не дали реструктурировать производства, потому что реструктуризация в наших условиях - это почти всегда сброс избыточной занятости. А процесс увольнений тормозили всеми возможными способами.

Так что с точки зрения гладкого прохождения кризисного периода, наличие финансовых резервов, которые позволили проводить политику удержания status quo, - это несомненное благо. А с точки зрения создания жестких стимулов к модернизации - катастрофа.

В результате сегодня промышленники отчитываются: объемы производства выросли. Объемы-то выросли, но модернизации не произошло. И мы снова возвращаемся к вопросам нехватки рабочей силы.

- Что мешает реструктуризации?

- Неготовность власти и общества идти на серьезную перестройку привычных процессов. И отсутствие механизмов, помогающих пережить эту перестройку, как, скажем, нормальный рынок труда с его социальными гарантиями.

Приведу в пример Финляндию. Когда рухнул советский рынок, для финской экономики это стало практически коллапсом - она в значительной степени была ориентирована на СССР. Как следствие, у финнов в тот момент безработица выросла очень сильно. Но государство стало вкладываться в улучшение инвестиционного климата, а не в помощь тем, кому помогать было уже бесполезно. Да, безработица долго не снижалась, она держалась на экстремально высоком уровне даже тогда, когда экономика уже росла. Но финны сумели выстроить реально инновационную экономику.

- Но высокая безработица - это ведь бочка с порохом.

- Конечно. А модернизация - это всегда работа на бочке с порохом. Наличие и осознание этой опасности и приводит к ускорению развития. Благостной модернизации не бывает - развитие в рыночной экономике идет через кризисы.

И тут есть одна важная особенность: те же финны смогли пройти этот сложный период достаточно быстро и эффективно, благодаря открытости проводимой политики, благодаря диалогу власти и общества. Проведение модернизации и коренных изменений, если только не инструментами советского ГУЛАГа, обязательно требует высокой степень доверия и очень четко простроенного диалога властей и общества.

У нас в стране культуры общественного диалога нет. Спрашиваешь у региональных руководителей: общаетесь ли вы с людьми по поводу проводимой вами политики, а тебя просто не понимают. Отвечают, что разъясняют свою стратегию, и считают, что этого достаточно. Но это монолог. В такой ситуации проблема издержек модернизации становится практически нерешаемой.

- А что могла бы сделать региональная власть?

- Не мешать ходу естественных процессов. Например, Пермский край много лет четко ведет свою экономическую политику: никому не предоставлять преференций. Вот есть общая льгота по налогу на прибыль - ей и пользуйтесь. Огромное уважение вызывает то, что даже в кризис они от этой политики не отошли: принципиально не предоставляли госгарантий, потому что гарантии - это нарушение конкуренции.

Можно было помогать безработным, а не неэффективным собственникам. В той же Перми запретили проводить общественные работы на территориях предприятий, и вели оплату общественных работ не через компанию (чтобы не оказывать поддержку неэффективным собственникам), а через муниципалитеты.

Серьезной контрциклической мерой является дорожное строительство (и развитие инфраструктуры вообще). Конечно, эти дороги потом могут оказаться дорогами в никуда: такой риск в условиях экономической неопределенности есть, и с ним приходится считаться. Но при этом создается сильный поддерживающий эффект для экономики в период спада, обеспечивается занятость хотя бы части безработных. Это с одной стороны. А с другой - если развивается инфраструктура, то это все же серьезный стимул инвестировать для бизнеса. У нас же расходы бюджета на дорожное строительство почти повсеместно резались в первую очередь.

- Но ведь функционал региональных властей очень ограничен, они сильно зависимы от федерального курса.

- Да, это так. При этом, к сожалению, федеральная политика в кризис носила глубоко ведомственный характер. Например, в Калининградской области, где особая экономическая зона, даже в кризис открывались новые предприятия. Калининградские власти совершенно обоснованно считали, что нет смысла всеми силами держать занятость на существующих компаниях, куда выгоднее поддерживать новые фирмы, в первую очередь развитием инфраструктуры. Но деньги выделялись целевым образом на поддержку занятости. И на сельское хозяйство, которое в этот период явно не входило в число приоритетов регионального развития. Это тоже послужило фактором, сдерживающим модернизацию в регионах.

Подготовил Глеб Жога

Позитивные ожидания

Уральский регион сильнее прочих пострадал от кризисного падения в 2008 - 2009 годах, свидетельствуют данные мониторинга предприятий, проводимого Банком России. Резкое снижение спроса и цен на основные экспортные товары, заметное сокращение стоимостных и физических объемов внешней торговли и последующее за этим сжатие внутреннего спроса привели к ухудшению финансового состояния предприятий реального сектора. Это негативно отразилось на банках, доходах населения, существенно замедлило развитие инвестиционных процессов.

Весь 2009 год и первое полугодие 2010-го оценки участников мониторинга, несмотря на позитивный в целом тренд, оставались в области негативных значений: в ответах на вопросы об изменении экономической конъюнктуры, спроса на продукцию предприятий по-прежнему доминировал пессимизм. Ситуация в настроениях стабилизировалась со второго полугодия-2010. Среди областей Уральского региона, по данным мониторинга предприятий, наиболее активное восстановление происходило в Свердловской области: с февраля 2010 года у опрашиваемых здесь преобладали позитивные оценки тенденций экономической конъюнктуры.

Благоприятные изменения позволяли предприятиям активизироваться. С 2009 года доля предприятий, отмечающих повышение уровня загрузки производственных мощностей, росла. А со второго квартала 2010 года в некоторых областях региона стали преобладать позитивные оценки: промышленники наращивали производство, ориентируясь на посткризисное восстановление.

В то же время положение с обеспеченностью оборотными (в том числе денежными) средствами у большинства предприятий всего Уральского региона остается сложным. Несмотря на позитивные подвижки, в оценках предприятий по-прежнему доминируют ответы, свидетельствующие о продолжающемся сокращении объема оборотных активов.

Так как кризисные процессы в экономике Уральского региона в 2008 - 2009 годах развивались более интенсивно, чем по стране в целом, показатель совокупного индикатора бизнес-климата в среднем по региону оказался значимо ниже среднероссийского. Сближение ситуации началось в 2010 году. Хотя совокупно по трем кварталам 2010 года Урало-Западносибирский регион до сих пор уступает федерации в среднем.

Помимо текущего состояния в рамках мониторинга предприятий оцениваются изменения, ожидаемые в течение ближайших трех месяцев. Анализ краткосрочных ожиданий в области спроса ключевых предприятий уральской экономической системы показывает, что даже в кризисном 2009 году компании рассчитывали на будущий рост (самым пессимистичным оказался конец 2008 года). Значимо выше уровня 2009 года были ожидания в текущем 2010 году: представители реального сектора уверены в продолжении посткризисного восстановления.

Анализ ожиданий в области занятости свидетельствует: действительное посткризисное восстановление производственной активности началось весной 2010 года - в марте (в среднем по России) впервые с июня 2008 года, доля предприятий, предполагающих увеличить численность занятых, превысила долю предприятий, планирующих сокращения.

Алексей Кориков, Андрей Пономарев

Методика

Мониторинг предприятий проводится Банком России с 1997 года. Получаемая информация о состоянии нефинансового сектора экономики используется им при принятии решений в сфере денежно-кредитной политики. Участникам мониторинга Банк России предоставляет сводные аналитические оценки изменения экономической конъюнктуры, инвестиционного климата, финансового положения и спроса на банковские услуги предприятий. К настоящему моменту в мониторинге на добровольных началах участвуют свыше 15,5 тыс. предприятий всех регионов России.

По вопросам участия в мониторинге можно обращаться в Главное управление Банка России по Свердловской области по телефону 269-67-18 или на адрес monitoring@e-burg.cbr.ru.