Дело в Озерске

С каждым днем премьера становилась все актуальнее. Задумка поставить «Дело» на сцене озерского театра драмы «Наш дом» (подробнее о театре этого ЗАТО Челябинской области см. «Персональный спектакль», «Э-У» № 16 от 23 .04.12 ) родилась еще прошлой осенью. Но пока суть да дело (то денег не было, то идеи не выкристаллизовывались), дело стояло. После митинговой оппозиционной весны молодой питерский режиссер Семен Серзин приехал в уральский город творчески возбужденный: «Я знаю теперь, как ставить пьесу, я готов!». А тут и в тихом, застойном (как до сих пор считалось) городке стали происходить События. Летом арестовали главу местной администрации - за коррупцию. Началась борьба за власть.
Театр под горячую руку пригрозили ликвидировать - перекрыть финансирование. Актеры организовывали пикеты, выходили на улицы с плакатами «Не дайте превратить Озерск в деревню!», сотрудники правоохранительных органов митингующих не трогали, но фотографировали. Долго не включали тепло, пустив в ход «коммунальный ресурс». Но это лишь подогревало атмосферу.

Как-то так сложилось, что «Дело» на сцене развивалось параллельно с делами, проистекающими в жизни. Сама реальность управляла ситуацией и даже продиктовала жанр спектакля: трагифарс с элементами политического памфлета.

Действующие лица

Из драматической трилогии Александра Сухово-Кобылина наиболее почитаема театром и кино первая часть - «Свадьба Кречинского» (в соседнем Екатеринбурге, например, в театральной афише сразу две «Свадьбы»: в драматическом и музыкальном вариантах). Последняя часть трилогии, «Смерть Тарелкина», тоже время от времени появляется на российских сценах. «Дело» же как наиболее сложная для постановки пьеса нечасто достается из «архива». Но в Озерске ее тема - коррупция - мощно срезонировала с ситуацией и в городе, и в стране.

Любая театральная постановка, если она не герметична, не помещена в разреженное пространство «чистого искусства», существует в определенном контексте, социальном и художественном. Даже режимный город может быть открыт происходящему в мире. Общие процессы проявились здесь выпукло и жестко. И оказалось, что описанное Сухово-Кобылиным полтора века назад даже не требует осовременивания, оно напрямую перекладывается на сегодняшние обстоятельства и внятно «считывается с листа». Не нужны специальные намеки - все узнаваемо и прозрачно: «Получает от государства тысячу, а живет на пять - да и еще нажиться хочет», «страна в судах продана, в кабаках пропита», «с вас хотят взять взятку - дайте, иначе последствия могут быть жестоки»... Во второй пьесе трилогии нет юмора, только сарказм.

В художественном отношении спектакль тоже существует не в пустоте. Действие начинается еще до того, как зрители «расселись согласно купленным билетам» и угомонились. На сцене копошатся рабочие в касках, спецовках, ползают в канализационном люке. За ними - стена. Декорации минималистичны и технологичны. Что-то знакомое... Ага, память подсказывает недавнюю екатеринбургскую премьеру оперы Мусоргского «Борис Годунов» в постановке Александра Тителя: там тоже в первых сценах рабочие шланг разматывали-тянули, что-то ремонтировали, в общем, сплошная сантехника, электропроводка и канализация. Емкий образ России. Не намекаю на повторение, никто ни у кого не подсматривал - разве что у времени. Считана нынешняя потребность видеть и слышать в театре не про давнее, а про сегодняшнее. Трендовая интонация в искусстве, когда речь идет о произведениях давно созданных, но до сих пор живее всех живых, когда подчеркивается сопряженность происходящего с современностью, как и неизбывная, вечная актуальность поднятых проблем: сегодня и всегда. На это работают и костюмы - в них можно сначала обнаружить элементы старинных чиновничьих сюртуков, а потом радостно приветствовать тенниски и шорты.

Что же зрители? Хотя в их предпочтениях с большим перевесом прочно держится лидерство комедий (полные залы в Озерске собирает «Ханума»), но на «Дело» ходят. Интерес присутствует, зал реагирует: иногда живо, иногда боязливо, что тоже свидетельствует о понимании.

...И исполнители

Если опустить «высокие материи», то зрительский минимум требований к спектаклю можно обозначить тремя пунктами: чтобы было понятно, нескучно и не слишком длинно.

У первых сцен и значение первостепенно: они должны объяснить суть происходящего и настроить на определенную эстетику. Создать атмосферу удается: мы точно понимаем, что будет фарс, что увидим не нюансные характеры психологического театра, а яркие типажи гротескового плана. Вращающаяся стена на сцене (художники Василий Семенов и Наталья Грошева) разделяет мир на две практически не пересекающиеся части: жизнь обычных людей (Ничтожества, или частные лица, определяет их Сухово-Кобылин) и существование чиновничества разного уровня (Начальства, Силы, Подчиненности).

Позитивные герои даются лирически, негативные - фарсово, саркастически. Первые просто разговаривают, вторые - поют, приплясывают, кривляются. Мы присутствуем не в театре сопереживания, на сцене властвуют иные законы, и зал считывает предложенную эстетику, внутренне не «безмолвствует», дышит и думает.

Но в отношении внятности сюжета в завязке есть проблемы. Вряд ли стоит рассчитывать на глубокое знание пьесы рядовым зрителем. Не стесняясь, не боясь обидеть, зрителю нужно «на пальцах» растолковать что к чему и куда движется. Спектакль уже прочно в репертуаре, но никогда не поздно это сделать.

Вирус современного театра - затянутость, заражение им присутствует и в озерском «Деле». Дело не только в экономии зрительского времени, но в необходимости большей концентрации действия, в «повышении градуса» постановки. Режиссер Свердловского театра драмы Александр Исаков рассказывал, например, о случае из собственной практики: ради сохранения динамики и ритмической цельности он убрал 40 (!) сценических минут из собственного спектакля, уже выполненных в декорациях и костюмах - редкое режиссерское мужество. Пройтись бы с «редакторским карандашом» по спектаклю Семена Серзина самому Семену Серзину, освобождая от лишних слов, жестов и даже небольших сценок - спектакль стал бы четче, ярче, убедительнее.

Здесь мы подошли к еще одной проблеме, которую вольно-невольно поднимает новая постановка озерского драматического театра «Наш дом»: приглашенных режиссеров. Само по себе это замечательно и тоже тренд времени, что театры не ограничиваются единственной художественной манерой собственных худруков. Оборотная сторона ситуации: приглашенный выпустил продукцию - и распростился с ней навсегда. Спектакль же, пока не возмужал, не встал на ноги прочно и уверенно - как ребенок, которого нужно пестовать и направлять по жизни. Брошенность ему вредит. В данном случае озерское «Дело» имеет мощный костяк, и если режиссерски еще немного поработать над материалом, качество «культурного продукта» только возрастет. В общем, дело есть.