Новый протекционизм

Говард Роузен Фото - Николай Боченин

Как бы там ни было, руководитель российской делегации на переговорах по присоединению России к ВТО Максим Медведков, находясь в сентябре в Челябинске, пообещал: от ВТО выиграет не только «каждый российский потребитель», но и «все экспортеры». Пока получается, что сторонники членства в ВТО обещают нам исключительно блага, а противники ультимативно заявляют, мол, не должны мы входить в эту организацию ни за какие коврижки. Увы, серьезная дискуссия о том, как Россия должна готовиться к полноценной работе в условиях глобальной экономики (не важно — в рамках ВТО или нет) и что должны делать ее властные и общественные институты для снижения негативных последствий от вступления в международную конкуренцию, никак не начнется. Для затравки стоило хотя бы изучить опыт других стран, тех же США.

Желая восполнить этот пробел, мы обратились к одному из ведущих американских экспертов по вопросам международной торговли, экономической политики США и конкурентоспособности, исполнительному директору «Коалиции по предоставлению помощи рабочим, уволенным в связи с возросшей конкуренцией импортных товаров» Говарду Роузену. Он считается в США одним из яростных противников протекционизма в экономике. Между тем американцы внутри своей страны применяют довольно широкий набор инструментов для защиты граждан от последствий глобализации.

Нет правил без исключений

— Господин Роузен, почему вы думаете, что Россия обязательно выиграет от вступления в ВТО?

— Прежде всего я хочу сказать, что не являюсь большим экспертом в вопросах российской экономики, но в данном случае это не так важно. Совсем недавно в США вышло исследование воздействия международной торговли на экономику нашей страны. Так вот, там доказано: десятая часть американской экономики создана именно международной торговлей. Конечно, она может оказывать и негативное воздействие на экономику, но, согласно оценкам исследователей, преимуществ в 20 раз больше. Для более открытой экономики Европы международная торговля еще выгоднее. Если быть кратким, то международная торговля, которая регулируется в рамках ВТО, способствует усилению конкуренции. Это плюс для потребителя и ведет к повышению эффективности работы промышленности, а оно в свою очередь — к увеличению национального богатства. Негативные последствия, как правило, сконцентрированы на отдельных участках промышленности, поэтому главная задача — выявить эти участки и направить туда помощь.

Россия уже приняла решение войти в систему мировой торговли, а ВТО — это только набор правил, который прилагается к такому участию. И если вы так решили, то надо принять: все играют по одним правилам. Так, если бы США решили присоединиться к европейской футбольной лиге, нам пришлось бы играть по правилам, принятым в Европе, потому что пока наш футбол отличается от европейского.

— Насколько я знаю, американский футбол хорош тем, что главный игрок в нем — зритель. Там есть азарт, потому что подбираются примерно равные по силе соперники. А в Европе, да и в России, ключевые решения в спорте становятся результатом кулуарных договоренностей владельцев клубов, для которых интерес зрителя зачастую далеко не на первом месте.

— Вы правы, американцы много делают для того, чтобы спортивные соревнования проходили честно, чтобы не просто игра шла по одним правилам, но и ни у кого не было форы в виде, например, применения стимулирующих веществ. Стероиды в спорте — то же, что субсидии в промышленности. Повторяю, все должны играть по одним правилам. В случае с ВТО они разработаны путем сложнейших переговоров между странами. При этом надо понимать, что международная торговля — это не религия, не идеология, а очень практичная вещь, которая предполагает, что в определенных условиях какаялибо отрасль может запросить временную защиту. И правила по общему решению тоже могут меняться. Именно поэтому, думаю, Россия стремится в ВТО — чтобы иметь возможность влиять на эти правила, менять их, если нужно.

Временное, оно же постоянное

— Как быть, например, в такой ситуации: российские производители титана не могут поставлять продукцию в США для выпуска военных самолетов, потому что по законам вашей страны это вправе делать только местные компании, даже если их продукция дороже…

— Существует напряженность в отношениях между политикой и экономикой. Политики считают, что в интересах безопасности оборонная промышленность должна полностью опираться на местных производителей. Безусловно, лучше, если рынок будет полностью открыт, но политики диктуют свои правила. Международная торговля терпима к протекционизму и в том случае, когда в промышленности зарождается новая отрасль: на небольшой период ей может потребоваться защита. Протекционизм допустим также в качестве ответной меры на резкий всплеск импорта. Скажем, в какой-то стране импорт занимал 5% рынка, и вдруг его доля увеличилась до 20%. Промышленности этой страны, естественно, потребуется время на адаптацию к новым условиям. Та или иная отрасль может получить временную защиту, пока объемы импорта не снизятся. То есть в условиях ВТО возможность защиты внутренних рынков есть всегда, главное, чтобы эта помощь соответствовала конкретной ситуации и была действительно временной. Ведь настоящие проблемы возникают, если временная помощь становится постоянной. Например, по легкой промышленности участники международной торговли договорились о временных защитных мерах, вы не поверите, 40 лет назад! И до недавнего момента эти меры исправно действовали.

— Это были страновые квоты?

— Да, каждая страна имела свою экспортную квоту: рубашки из Китая, галстуки из ШриЛанки поступали в Европу, Японию, США и другие страны в строго определенных объемах. Таким образом, текстильная промышленность в развитых странах была защищена. Но поскольку не было свободного рынка, потребителю, вопервых, приходилось платить слишком высокую цену, а вовторых, росла безработица в тех странах, где экономика базировалась на текстильной промышленности. В 1995м году страны, входящие в ВТО, договорились, что в 2005м году квоты будут отменены. Так и случилось. Но к этому времени производство переместилось из дорогих развитых стран в страны с очень низкой себестоимостью рабочей силы, электроэнергии и других затрат.

В итоге выиграли предприятия швейной промышленности тех же Китая и ШриЛанки, а в проигрыше остались развитые страны и страны с переходной экономикой, например, бывшие республики СССР, Египет. Что дальше? Думаю, придется искать новую систему. Конечно, это не будут квоты. Но какаято система защиты от нашествия китайских товаров обязательно появится. США уже ввели тарифы на импорт из КНР. Евросоюз говорит о принятии соответствующих мер. Да и сами китайцы, как я слышал, рассуждают о введении экспортного налога. Всем хочется иметь открытый, но в то же время упорядоченный рынок. Никто не желает нестабильности.

— Но в любом случае речь идет о договоренностях между развитыми и развивающимися странами…

— Я должен был сказать об этом изначально. Вообще я нахожусь в Екатеринбурге как частное лицо, и мое мнение, возможно, правительство США не разделяет. Но как ученый хочу дать вам откровенный ответ. Да, с 1995 по 2005 год мировое экономическое сообщество палец о палец не ударило, чтобы подготовиться к отмене квот в текстильной отрасли. И только сейчас, спустя полгода, все вдруг проснулись… Конечно, США начали что-то делать, Европа озаботилась проблемой. Наверное, и «страны переходного периода» вот-вот заявят: почему, собственно, американцы и европейцы пытаются что-то предпринять, а мы не можем? Это вопрос как раз для ВТО. И какое-то соглашение появится обязательно. Решение будет более либеральным, не квоты еще на 40 лет. А это значит, что правительствам многих стран надо готовиться к сокращению рабочих мест в текстильной промышленности. Вероятно, людей придется перемещать в другие отрасли. Это потребует не только дополнительных финансовых ресурсов, но и изменения менталитета властей. Нужно заниматься не протекционизмом отрасли, а помогать гражданам в перемене рабочих мест.

Дайте удочку, а не рыбу

— Для России вопрос высвобождения рабочих рук связан не только с внешними факторами, но и с внутренними: тяжелая промышленность пытается решать проблему низкой производительности труда, занимается модернизацией производства, а это неминуемо ведет к росту безработицы…

— В моем понимании, нет разницы между конкурентоспособностью и производительностью. И сейчас мы говорим с вами об одном: как перемещать рабочих из одной отрасли в другую. Прежде чем ответить, я хотел бы спросить: а Россия представляет, где она будет находиться через 10 — 20 лет? Допустим, мы видим эту картинку: через 20 лет Россия будет выглядеть так-то. Но видим ли мы при этом путь, который страна проделает от одной точки до другой в деталях? Если Россия через два десятка лет хочет выглядеть так же, как сегодня — нет проблем. Но тогда россияне должны быть готовы к тому, что у страны не будет экономического роста, а у них самих — роста доходов.

А если все же мы говорим, что страна будет меняться, а люди станут богаче, тогда нужно обсуждать, как пройти этот путь. Да, он может быть болезненным, но это будет движение вперед, к лучшему. Я бы вместо того, чтобы постоянно субсидировать отдельные отрасли промышленности, вложил деньги в развитие инфрастуктуры — в дороги и мосты, в исследования и разработки, в создание новых отраслей, чтобы туда пришли те, кто остался не у дел. Подчеркну: это моя личная точка зрения.

— Хорошо. Расскажите, как в США помогают тем, кто пострадал в результате глобализации экономики?

— На этот счет у нас есть специальная программа. В принципе любому человеку, потерявшему работу, от правительства полагаются небольшие страховые выплаты в течение полугода. Но по дополнительной программе, которая рассчитана на тех, кто потерял работу в результате вхождения США в систему мировой торговли, можно получать страховку до двух лет. Правда, в течение этого времени необходимо переучиваться на другую профессию. Кроме того, правительство может предоставить деньги для переезда в другое место жительства — туда, где есть работа. Власти также оказывают помощь в поиске рабочего места. У нас есть национальная база данных по вакансиям, куда стекается информация со всех штатов, от всех крупных компаний. Очень важно иметь точную и полную информацию о рынке труда, чтобы было ясно, какие профессии нужно готовить и как найти новую работу. Эту информацию можно найти в специальных центрах, которые разбросаны по всей стране. Они работают по принципу «one step shop» (так в США называются торговые заведения, где можно совершить разом все покупки): там можно найти максимум информации о вариантах получения помощи, если вы потеряли работу в результате глобализации экономики.

Еще одна часть той же программы (новая, существует чуть более года) называется «страховка зарплаты». Суть ее в том, что если безработный находит новую работу, но его зарплата меньше, чем на старом месте, правительство в течение двух лет доплачивает 50% разницы. Власти США пошли на это: они знают, что зачастую люди откладывают поиск работы, если понимают, что на новом месте зарплата может быть ниже. Конечно, все, что я перечислил, обходится государству недешево, но все же это меньше, чем субсидировать промышленность.

— Бизнес участвует в финансировании этих проектов?

— Бюро трудоустройства, работающие по принципу «one step shop», частично содержит бизнес. Правительство, скажем, оплачивает работу служащих, а какаято коалиция фирм на добровольной основе, как партнер, может финансировать содержание офиса, покупку оргтехники и т.д. Но что еще более важно — частный сектор задает стратегическое направление работы этих офисов, потому что считается, что он лучше, чем кто бы то ни было, представляет себе нужды рынка. Сами работники офисов не просто сидят сложа руки, они ходят по предприятиям, рассказывают о своей деятельности, прогнозируют развитие ситуации на рынке труда того или иного штата. Они выявляют проблемные места, но помогает им в этом бизнес.

— Частный бизнес, финансируя эти проекты, получает преференции?

— Да, расходы вычитаются из налогооблагаемой базы.

Ликвидация безграмотности

— Эта программа рассчитана только на тех, кто пострадал в результате вхождения в систему международной торговли?

— Да. Она называется «Помощь в профессиональной адаптации». Пока в ней задействовано примерно 50 тыс. человек, которые работали в сталелитейной, титановой промышленности, в производстве текстиля. Сейчас мы пытаемся расширить программу для сферы услуг. Потому что, скажем, программисты в США довольно серьезно пострадали в связи с глобализацией. То есть это интенсивная помощь ограниченной группе людей. Недавно у нас появилась новая программа помощи фермерам, которая пока, на мой взгляд, не очень хорошо проработана. Сам фермер мало что может сделать в переобучении. Ему нужна помощь, и оказывать ее нужно творчески, а не формально.

— Как вы определяете, что компания действительно пострадала на международном рынке?

— По закону. Нужно доказать, вопервых, что имеет место рост импорта по виду продукции, который производит американская компания. Во-вторых, что в результате роста импорта у компании снижаются объемы производства и это ведет к сокращению рабочих мест. Это ключевые параметры. Главное для анализа — динамика роста импорта. В целом должен сказать, что подходы правительства в этом вопросе довольно либеральны. Власти специально делают послабления, потому что хотят, чтобы фирмы обращались к ним за помощью в реорганизации производства, а не просили субсидий или изменения тарифной политики. В данный момент программа технической помощи компаниям, пострадавшим в результате глобализации, составляет около 10 млн долларов. Это немного.

— А сколько стоит программа помощи гражданам, пострадавшим от того же?

— Примерно 1 млрд долларов. И это только деньги властей. Два года назад программа помощи конкретным людям, уволенным в связи с возросшей конкуренцией, составляла 400 млн долларов. Но мы реформировали программу «Помощь в профессиональной адаптации», ее действие стало распространяться и на работников вторичного уровня. Скажем, если раньше мы оказывали помощь только занятым в автомобильной промышленности, то теперь ее получают и те, кто трудился в смежных отраслях, например на производстве шин. Это сразу удвоило базу нуждающихся. Кроме того, мы стали помогать тем гражданам, кто лишился работы в результате перевода производства из США в другую страну, тот же Китай.

— Господин Роузен, я знаю, что вы были одним из авторов «Росуэллского эксперимента» — программы помощи работникам текстильных предприятий, пострадавшим в результате глобализации экономики. Расскажите об этом проекте.

— Россуэл — местечко в пустынном штате НьюМексико. В течение 30 лет компания Levi Strauss имела там фабрику по производству джинсов. В 1997 году она решила перевести производство в Китай, в результате 600 человек в один миг лишились работы, а это очень много для городка с населением 50 тысяч. Я тогда работал помощником сенатора от штата НьюМексико, и как только стало известно о закрытии предприятия (вообще Levi Strauss закрыла тогда 13 фабрик, три из них находились в НьюМексико), сенатор сказал: «Говард, поезжай в Россуэл. Там нужна твоя помощь». На месте я сразу понял: это то, что я изучал в течение четверти века, но теоретически, а тут — практика! Надо сказать, я получил хороший урок, который может быть полезен и в России.

Конечно, многие в Россуэле до сих пор ищут работу, но нам почти сразу удалось снять социальную напряженность. С чего мы начали? С того, что проанализировали, какие виды помощи гражданам уже существуют, будь то помощь в обучении, в приобретении продовольствия или погашении кредита на покупку дома. Априори считается, что правительства наших стран ничего не делают для того, чтобы облегчить жизнь простых граждан, но в Россуэле я узнал, что на самом деле в США существует масса маленьких программ помощи, о которых люди простонапросто не подозревают. Мы обобщили информацию об этих программах в брошюрах и выдали их жителям. Это было очень важное решение — дать информацию. Затем мы должны были так скоординировать свои действия, чтобы у жителей не было проблем обратиться за помощью и без лишних проволочек ее получить. Некоторые уроки этого эксперимента легли в основу закона об адаптации пострадавших от всемирной торговли. Я помню, что руководство Levi Strauss объявило о закрытии фабрик в тот день, когда конгресс США проводил слушания о вступлении США в ВТО. И изза этой информации вопрос отложили до 2002 года. Сегодня, когда наша страна уже в ВТО, ученые попрежнему проводят большую работу, чтобы ослабить негативное воздействие от участия ее в системе международной торговли. Я, например, основал некоммерческую организацию, которая комплексно изучает эту проблему, разрабатывает проекты новых программ.