Стала сниться заграница
В отсутствие господдержки в АПК умрут 15 — 20% производителей — тех, кто не модернизировался. Нам говорят: пусть умрут неэффективные. Может, эта политика через пять лет и окажется правильной, но 30% продовольственного рынка страны мы отдадим загранице, считает президент объединения «Союзпищепром» Александр Берестов.Исполнился год вступлению России в ВТО: протокол подписан 22 августа 2012 года. Пророчества по поводу краха экономики в целом не сбылись. Однако сельское хозяйство пострадало, особенно свиноводство и птицеводство. Возросший из-за снижения пошлин импорт привел к падению оптовых цен на мясо птицы и свинину на 15 — 20%. Не успевшие модернизироваться компании с высокой себестоимостью рискуют уйти с рынка. Сильным игрокам, чтобы заместить выпадающие объемы производства, нужны инвестиции, но риски вложений и сроки возврата средств увеличились, что лишает крупные проекты в АПК прежней привлекательности, считает президент объединения «Союзпищепром» Александр Берестов.
Птица пролетела
— Александр Павлович, почему южноуральские птицефабрики в первом полугодии сработали в убыток?— Во-первых, из-за прошлогодней засухи цена на зерно выросла вдвое: в 2012 год мы вошли с ценой в среднем 5 тыс.
рублей за тонну, даже было 3,6 — 4 тысячи, а в 2013-й — 10 тыс. рублей за тонну. Комбикорма, соответственно, подорожали с 10 до 15 тыс. рублей за тонну. Из-за роста тарифов выросли и другие затраты производителей. При этом в условиях ВТО европейские поставщики начали заваливать наши прилавки дешевым мясом птицы: за 2011 год завезли 350 тыс. тонн, в 2012-м и в этом году импорт по 500 тыс. тонн, что равно продукции десяти наших крупных птицефабрик. Отечественный птицепром производит 3,5 млн тонн из 4 потребляемых, так что ввозные полмиллиона ощутимо давят на рынок.
Мы вынуждены держать низкие цены на продукцию, чтобы сохранить рынки сбыта. Покупатель от этого выигрывает, но до поры до времени: вряд ли ему будет хорошо, когда импортная заморозка заполонит прилавки вместо отечественной охлажденной птицы. Отпускная цена птицефабрик снизилась с 84 до 74 рублей за кило мяса. А затраты возросли. Птицефабрики из прибыльных быстро стали превращаться в убыточные.
— А что с себестоимостью?
— Она близка к цене продаж. Многие компании стали убыточными не оттого, что неэффективно работают. Наоборот: продуктивность, привесы и прочие производственные показатели как итог модернизации в целом по отрасли выше, чем за два предыдущих года. А экономические показатели по объективным причинам хуже зарубежных компаний, с которым предстоит конкурировать. Если внутренняя среднерыночная цена в стране-экспортере одна, а они продают за рубеж дешевле, то разницу до внутренней цены страны-импортера им доплачивает государство. Поэтому западные производители могут себе позволить продавать дешевле, чтобы вписаться в наши рыночные цены. А российский птицепром аналогичной поддержки не получает. И долго не протянет. На Западе госдотацию получают не только сельхозпроизводители, но и продавцы, работающие на внешние рынки. Так они продвигают свою продукцию.
— Польский птицепром не выдержал испытания ВТО, не грозит ли эта участь российскому?
— У нас есть собственная история, когда в 90-е российские прилавки были завалены дешевыми «ножками Буша». В Челябинской области из-за них обанкротилось пять из шести птицефабрик. В живых осталась только «Чебаркульская птица»: Союзпищепром пришел туда инвестором, и нам удалось спасти предприятие…
Не все птицефабрики успели модернизироваться, и шансы выжить в условиях ВТО без инвестиций в коренную реконструкцию у них невелики. Весь птицепром строился в 60 — 70-х годах, устарел физически и морально, неконкурентоспособен. Современные технологии становятся более изощренными с точки зрения улучшения результата, на этом стоит мир. Так, на смену напольному содержанию приходит многоярусное клеточное. На тех же площадях в корпусе, где выращивалось 20 тыс. голов, сейчас растет 80 тысяч.
Из одного кармана в другой
— По животноводству ударил еще и рост цен на зерно.— Рост цен на внутреннем рынке спровоцирован, помимо засухи, экспортом 17 млн тонн зерна за прошлый год. Производителей зерна власть у нас поддерживает: обеспечивает им высокие цены на урожай и возможность продать избыточные объемы. То есть одну дыру в АПК заткнули, производителям зерна прибыль обеспечили. А птицеводам это навредило. Но о производителях прочего продовольствия никто не думает. Политика, может, в принципе правильная: в цепочке производителей продуктов питания первыми стоят те, кто выращивает зерно. Если цена зерна будет низкая, они разорятся, а мы разоримся следом. Но в какой-то момент внутренние цены стали выше западных: больше 17 млн тонн зерна не смогли продать. Потому что спрос и потребление на внутреннем рынке зерна растут, в том числе на 10 — 12 млн тонн в год — за счет птицепрома и производства свинины. Сейчас нам нужно 80 млн тонн зерна в год, из них
20 миллионов — на продовольственные цели, 60 — на фуражные.
В этом сезоне по России планируют собрать 95 млн тонн зерна. Скинем 10% на влажность и сор. Урожай обещает быть лучше, чем предыдущие. В частности в среднем по Челябинской области урожайность в этом году выше прошлогодней: 8,6 центнера с гектара (в 2012 году — 6,8 ц/га). Цена от продавца в период уборочной — до 7 тыс. рублей за тонну. Осенью цена традиционно начнет расти и к концу декабря поднимется до 10 тыс. рублей за тонну, а если зерна будет много — до 9,5 тыс. рублей. Но все-таки это не 12 тысяч, как в минувшую зиму.
Знаете, как прогнозируется цена на внутреннем и мировом рынках? Остатки большие — цена маленькая, остатки маленькие — цена большая. Вот и вся аналитика. Опыт показывает: когда запасов на 8 — 10 недель, конъюнктура рынка так чувствует этот нерв, что если остатки на протяжении этих двух-трех месяцев вдруг начинают уменьшаться, тут же взлетает цена. Так и на других рынках, той же нефти.
— Негативные последствия, связанные со вступлением России в ВТО, усиливаются, помимо низкой эффективности государственного регулирования продовольственного рынка, низким уровнем господдержки сельского хозяйства?
— Если мы, производители продуктов питания, покупаем по дорогой цене зерно, тем самым поддерживаем крестьян на плаву, то хотелось бы и нам получать адекватную поддержку. Так, значительная часть себестоимости нашей продукции зависит от цен на энергоресурсы — вся производственная технологическая цепочка работает на электричестве, а зима у нас девять месяцев. В России для крестьянства в животноводстве электроэнергия дороже, чем в Евросоюзе: тарифы в свое время были задраны слишком высоко. Сейчас
энергокомпаниям ударили по рукам, и у нас на 10 — 12% снизилась плата за электроэнергию против прошлого года.
Нам говорят, что нас поддерживают. Но разговор идет только о субсидировании 2/3 ставки рефинансирования по кредитам, которые мы взяли на восемь лет, а само тело кредита не списывают. Вернуть инвестиции можно только с объема продаж. Но нормальной цены на нашу продукцию нет, потому что высока конкуренция с дешевым, более дотированным импортом. На гектар пашни в России дают субсидии в среднем 9 долларов (270 — 280 рублей), в Америке — 80 долларов, а в Европе еще больше. Поэтому мы не можем конкурировать на равных.
Есть продовольственная доктрина: мяса у нас должно быть 90% собственного производства и 10% — завозного. Она не выполняется. Сегодня минимум 18% завозного. Свиноводов наших угробили за полгода: завезли столько импорта, что отпускная цена мяса в мае — апреле упала до 90 рублей за кг. Производители свинины еще в большем убытке были, чем птицеводы, эта ситуация длилась до конца июля. Сейчас свинина поднялась до 120 рублей. Но появилась новая напасть — африканская чума: стали забивать свиней. и производство мяса сократилось, и завоз по импорту.
Ни макарон, ни стратегии
— Вопрос стратегии: что нужно делать, чтобы сохранить сельское хозяйство?— Аграрная стратегия не догма, а рабочий инструмент, который совершенствуется по мере появления новых вызовов. Было время, когда Россия ставила перед собой задачи по экспорту зерна. Сейчас этого недостаточно. Надо везти не зерно, а продукты. Развитие продовольственного рынка в целом очень перспективно. Население земли растет, возможности производства продуктов питания ограничены. Россия может стать серьезным игроком на этом рынке. Пример показывает Турция. Посевов зерна у нее мало, а мукомольная промышленность постоянно идет в гору: турки покупают зерно в Украине, России, Казахстане, перерабатывают в муку и продают колоссальное количество ее на Ближнем Востоке, в Северной Африке — там, где своего зерна нет. Это наши упущенные возможности. Считаю, что продукция нашей крупяной промышленности могла бы занять первые позиции в мире, как итальянцы по макаронам. В Италии производят 3 млн тонн макарон, из них 1 миллион поставляют на экспорт. Мы можем продавать до 25% продукции, выиграет и крестьянин, и производитель.
— Страны-участницы ВТО давно научились защищать своих аграриев. Какой инструментарий должна освоить Россия?
— Продовольственного лобби у нас нет. Нет и органа, который занимался бы продвижением сельскохозяйственной и пищевой продукции на рынки дальнего и ближнего зарубежья. Министерство сельского хозяйства занято производством.
В свое время было министерство внешней торговли. Сейчас его функции отдали в Минэкономразвития. Никому там это не надо: сидит один-два представителя в стране и пишут отчеты о состоянии внутреннего рынка, вот и все. А в итоге нам невозможно пробиться на рынки Европы, мира. Мы сами понемногу проникаем, удаются отдельные поставки, но до значительных объемов далеко. Свой рынок надо защищать разными способами: дотацией, ограничением лишнего ввоза. Ничего этого в должной мере не делается.
С одной стороны, ВТО заставляет нас развиваться в конкурентной борьбе. С другой — это, безусловно, угроза сродни приватизации: потеряли 20 лет и поняли, что провели ее неправильно, эффективного собственника не получили. Он только вот-вот сформировался в какой-то степени, и то не до конца. Миллиарды уходят за границу, потому что собственникам не хочется вкладывать в развитие своей страны: они живут себе там, им хватит еще на несколько поколений, для детей и внуков.
ВТО приведет к тому, что если не будет адекватных мер поддержки, умрут 15 — 20% производителей — тех, кто не модернизировался. Нам говорят: пусть умрут неэффективные. Может, эта политика через пять лет и окажется правильной, выживут сильнейшие. Но 30% внутреннего рынка мы отдадим загранице.
— Видны ли вам изменения в позиции государства по поводу увеличения уровня поддержки в ВТО?
— Нет, сейчас бюджет в России очень напряженный. Производство падает, если раньше был рост ВВП не менее 6 — 9%, то сейчас уже меньше 2%, откуда деньги возьмутся. Налогов по первому полугодию 5% недобрали. Такие дотации крестьянству — это пародия. Пример: если взять среднее хозяйство, у которого 10 тыс. га, умножить на 9 долларов или на 33 рубля, получаем 3 млн рублей. А такие хозяйства производят продукции минимум на 100 млн рублей. Так что эти 3 млн рублей госпомощи — капля в море.
— Мизерная поддержка делает производителя неконкурентоспособным. Как это учитывают стратегии крупных игроков в АПК, агрохолдингов?
— За ближайшие 3 — 5 лет выработается тактика выживания. Прогнозируемых укрупнений не будет, потому что никто не будет сейчас покупать то, что не приносит прибыли, вкладывать деньги туда, где нет отдачи. Начинать новые проекты птицеводства — риски колоссальные. Когда мы три-четыре года назад начали модернизацию, окупаемость была 5 лет. Сейчас она растянулась на 7 — 8 лет, а завтра может достичь и 9 — 10 лет. Инвестор десять раз подумает: надо ли вкладывать в неэффективный проект?
Еще одна уязвимая точка отечественного АПК — слабая инфраструктура. Современное оборудование на предприятиях требует и современной инфраструктуры. А электросети, например, не способны увеличить нагрузку. Вот мы поставили новую фабрику на 50 тысяч голов. А сети все старые, пятидесятилетней давности, про дороги просто невозможно говорить.
Продажа продукции за границу связана с логистикой, с портами, сухогрузами. Пример Японии: покупает зерно в Америке, Канаде и в Австралии, завозит по часовым графикам. У японцев жесточайшая логистика, они не могут себе позволить строить на ограниченном пространстве склады сырья и продукции, у них все идет потоком.
Мы могли бы свое алтайское, красноярское, иркутское зерно поставлять в Японию, от Владивостока до Токио по морю — рукой подать, но нет зерновых портов, к тому же в этом направлении ограниченная пропускная способность по БАМу. Это лишает нас колоссального преимущества по сравнению с другими более удаленными поставщиками зерна в Японию. В Юго-Восточной Азии живет 30% населения земли. Но нет у нас туда пути. Инфраструктурные проекты надо делать.