Дождь и ветер против воздуха и света

Стратегии развития несырьевого сектора

Как и зачем развиваться несырьевому экспорту

Главная задача российской экспортной политики сегодня — развитие несырьевого сектора. Цель — в течение следующих десяти лет удвоить его объемы. По планам Центра стратегических разработок (ЦСР, ответствен за создание долгосрочной стратегии РФ), до 2035 года доля машин и оборудования в экспорте должна вырасти более чем втрое — до 30%. 

Оценивать адекватность этих показателей особого смысла нет. Ответ на вопрос, можно ли их достичь, похож на рассуждения, какова степень вероятности встретить на улице динозавра — 50 на 50. На наш взгляд, на данном этапе гораздо важнее понять глобальный экономический контекст, осознать место российских экспортеров в мире и наметить путь, по которому стоит двигаться.

Снаружи опасно…

Мировой ВВП по паритету покупательной способности в следующие 20 лет будет прирастать на 3,7 — 3,8% в год. Причем экономика развитых стран будет ускоряться с 2,3% в 2015 — 2020 годах до 2,6% в 2030 — 2035-х, а развивающихся — замедляться с 4,8% до 4,3% соответственно.

В авангарде инновационного развития, по мнению экспертов ИМЭМО РАН, окажутся две страны — США и Китай (последний ставит перед собой задачу к середине XXI века сформировать инновационное общество, основанное на накоплении и эффективном применении знаний). Не последнюю роль в этом сыграют инвестиции в оборонку. В Штатах они за 20 лет вырастут с 600 до 900 млрд долларов, в КНР — с 200 млн до почти 1,2 трлн долларов. Россия, которой в 2035 году светит всего 100 млрд долларов, на этом фоне выглядит карликом. И совершенно очевидно, что с позиции силы разговаривать с миром мы вряд ли сможем.

Китай в ближайшие десятилетия, вероятно, взвалит на себя и еще одну миссию — глобализатора. Доказательство тому — знаковая речь председателя КНР Си Цзиньпина в Давосе. Он призвал глав других государств отказаться от политики изоляции. «Проводить политику протекционизма — это как запереть себя в темной комнате. Снаружи могут быть дождь и ветер, но также воздух и свет, — заметил китайский лидер. — В торговых войнах победителей не бывает».

Как будет развиваться мир — по глобальной модели или принципу «каждая нация сама за себя» (его пока придерживается Дональд Трамп, похоронивший транстихо­океанское партнерство) — до сих пор неясно. Последние несколько лет мировая торговля растет медленнее, чем планетарный ВВП. Вызвано это циклическими или структурными причинами — вопрос открытый.

Ключевые барьеры для вывода новых товаров и для географической экспансии экспортеров — отсутствие информации о рынках, неэффективность таможни и сложности с сертификацией и лицензированием. А уже потом — долгосрочные кредиты, бюрократия, непредсказуемая торговая политика и т.д.

Тектонические изменения происходят в области демографии. Мир стареет. Единственное исключение — Африка. В следующие три десятка лет она будет переживать взрывной рост рождаемости. Население континента вырастет до 2,4 млрд человек.

— Казалось бы, Африка могла повторить путь Китая, воспользовавшись преимуществом дешевой рабочей силы, — рассуждает завотделом экономтеории ИМЭМО РАН Сергей Афонцев. — Но это вряд ли случится ввиду общего сдвига к использованию экономичных капиталоемких технологий, а также неблагоприятных институциональных условий. Дешевый труд постепенно перестает быть сравнительным преимуществом, страны будут делать ставку на рост качества человеческого капитала. И России нужно очень хорошо это понимать. Приток мигрантов из стран «третьего мира» не позволяет компенсировать дефицит квалифицированной рабочей силы и чреват острыми социально-политическими конфликтами. 

Дисбалансы, складывающиеся в мировой экономике (замедление роста торговли, проблемы в европейском банковском секторе, долги, надувание пузырей на финансовых рынках и т.д.), говорят о том, что планету до 2035 года со стопроцентной вероятностью ждет крупный финансовый кризис (и с 60-процентной — два кризиса). Его источником станут (в порядке убывания вероятности) — Китай, ЕС или США.

— В этих условиях страны с развивающимися рынками должны руководствоваться двумя приоритетами, — уверен Сергей Афонцев. — Первый — повышение устойчивости к внешним кризисным импульсам. Второй — обеспечение притока ресурсов из стран с активным счетом текущих операций. На данный момент кажется, что Россия может привлечь инвестиции только из сильных стран юго-восточной Азии. Рынки Европы и США для нас закрыты, и в обозримой перспективе они вряд ли откроются. Сотрудничество с мусульманскими нефтеэкспортерами затруднено из-за политических разногласий и специфики их финансовой системы.

Один из важнейших вопросов — нефть. Вот уже несколько лет говорят, что ее эра подошла к концу. Однако в ИМЭМО считают, что пик спроса на углеводороды придется на 2032 — 2034 годы. При этом радикального роста цен ждать не стоит, благодаря развитию технологий альтернативной энергетики.

… но выходить надо…

Несмотря на неоднозначную картину мира, открывать его для себя Россия обязана. И для этого, по мнению профессора Всероссийской академии внешней торговли Андрея Спартака, есть масса возможностей. Одна из них связана с трансформацией огромных рынков Китая и Индии. Постепенно они превращаются в потребительские, на них формируется новая структура спроса, в том числе инвестиционного.

— Уже сейчас Китай и Индия — это 7,5 трлн долларов потребительского спроса, который прежде всего формирует средний класс, — рассуждает Андрей Спартак. — Даже 1% этого объема — очень внушительная сумма, а 2% сравнимы с размером всего нашего нынешнего несырьевого экспорта. Существует масса примеров вписывания российских предприятий в новую структуру спроса Китая и Индии. Яркий пример — вывоз продовольственных товаров (подробнее см. «Когда пути неодинаковы, не составляют вместе планов»).

Другая тема — поднимающиеся по доходам и населению страны «третьего эшелона». Речь снова об Африке. Эти страны в следующие десять лет будут формировать спрос на продовольствие и потребительские товары. И российская продукция, которая, как правило, дешевле европейских или американских аналогов, может иметь популярность. «Дорогу нам способен перей­ти Китай, — размышляет Андрей Спратак. — Но он занят сейчас другими проблемами, там быстро растут издержки, увеличиваются социальные и экологические затраты. Поэтому шанс у нас есть».

Пул возможностей связан с поставкой продовольствия в страны, испытывающие климатические проблемы. Одной из них может стать Саудовская Аравия, которая фактически отказалась от поддержки сельхозпроизводителей из-за дороговизны систем опреснения и орошения. Это может сулить инвестиции суверенных арабских фондов в экспортно ориентированные российские пищевые производства.

 Наконец, некоторые ожидания связаны с дальнейшей интеграцией ЕАЭС, формированием альянсов типа «Зона свободной торговли+», устранением нетарифных барьеров, формированием единого таможенного кодекса и т.д. Однако большинство экспертов потенциал ЕАЭС оценивают довольно сдержанно (в первую очередь из-за недостаточной договороспособности). До 2035 года главными партнерами России страны ЕАЭС точно не станут.   

… а мы не умеем

А теперь о проблемах взаимодействия российских фирм с миром. Стоит признать, что у нас слишком мало компаний, ведущих внешнюю торговлю. По данным ЦЭФИР, в России в 2008 году (более поздние данные не включают торговлю с Казахстаном и Белоруссией, потому не являются достаточно корректными) предприятий обрабатывающей промышленности, имеющих выручку больше нуля, насчитывалось 23,3 тысячи. Из них только 2,4 тысячи (10,4%) экспортировали, 3 тысячи (13%) импортировали, 1,4 тысячи (6%) делали и то, и другое (эти доли можно легко экстраполировать на Урал). В среднем в развитых странах доля фирм, вывозящих товары за границу, составляет 20% (в некоторых государствах Европы, например в Норвегии, показатель доходит до 40%).  
 
Почему это плохо? Потому что компании, имеющие дело с иностранными рынками, являются лучшими представителями бизнеса. В ЦЭФИР посчитали: в России по числу работников экспортер обгоняет неэкспортера в среднем в 6,5 раза. Если сравнивать фирмы одинакового размера, то выйдет, что производительность и прибыль экспортеров выше на 31 — 32%, активы больше в два раза, инвестиции в основной капитал — на 74%.

На Западе, к слову, экспортеры тоже хороши, но их «премия», например, в США, значительно ниже: по производительности и добавленной стоимости на сотрудника — 18%, по фондовооруженности — на 13%, по зарплате — 10%.

У наших фирм слишком недиверсифицированная корзина предложения. Чтобы доказать этот тезис, опять-таки достаточно взглянуть на исследование ЦЭФИР. В России в деньгах доля экспортеров, вывозящих один товар в пять и более стран, составляет почти 30%. Аналогичный показатель в США — всего 0,1%. В то же время в Штатах 92% держат компании, продающие пять и более продуктов в пять и более государств. В РФ этот показатель — 37,5%. Вывод прост: с открытием географических рынков у нас особых сложностей нет, а вот с выводом новых позиций — есть. То есть ключевая задача развития — стимулирование существующих экспортеров к расширению линейки (и это, кстати, новость хорошая, потому что захватывать новые территории значительно сложнее и дороже).

 Еще один тезис — российские фирмы совершенно не встроены в глобальные цепочки добавленной стоимости (об этом говорят уже не первый год). Мы в основном играем на рынках конечной продукции, что неадекватно реалиям мировой торговли.

— Малое число экспортеров, низкая диверсификация предложения, чрезмерно высокая экспортная премия, непредставленность в цепочках добавленной стоимости — все это с большой долей вероятности свидетельствует о высоких издержках выхода на зарубежные рынки, — уверена директор по прикладным исследованиям ЦЭФИР, профессор РЭШ Наталья Волчкова.

Чтобы выяснить, какие издержки являются ключевыми, ЦЭФИР пошли в поле и опросили более тысячи фирм. В итоге оказалось, что ключевых барьеров и для вывода новых товаров, и для географической экспансии три: отсутствие информации о рынках, неэффективность таможни (причем речь не о коррупции, а о длине процедур, бумажной волоките, некомпетентности сотрудников) и сложности с сертификацией и лицензированием продуктов. А уже потом — долгосрочные кредиты, бюрократия, непредсказуемая торговая политика и т.д.

— Устранение трех главных барьеров является исключительной прерогативой государства, — считает Наталья Волчкова. — Таможенное регулирование напрямую зависит от действий власти, легкость лицензирования и сертификации — вопрос гармонизации техрегулирования, маркетинговые исследования — то, за что платят торговые ведомства во всех развитых странах. Именно эти направления должны стать основой экспортной политики России, именно они являются гарантом встраивания в глобальные производственные цепочки. Мы спросили предпринимателей, а увеличите ли вы экспорт, если, например, исчезнут проблемы с таможней. 33% ответили «да». В среднем их поставки вырастут на 24%. То есть мы только за счет разрушения этой преграды можем нарастить объем вывоза товаров на 6 — 7%. Беда в том, что пока во всех документах, касающихся экспортной стратегии, три основные проблемы находятся на периферии внимания. В центре — финансовая поддержка. Одновременно правительство фокусируется на мелких фирмах. Но доля компаний, экспортирующих один товар в одну страну, в России составляет всего 1,1%. На мой взгляд, опираться нужно на «доращивание» средних и относительно крупных экспортеров.

В связи с тезисом о «доращивании» нам кажется чрезвычайно важной еще одна мера — либерализация правил в отношении импорта оборудования и технологий. Таким образом российские экспортеры получат возможность покупать товары и услуги у лучших зарубежных фирм и тем самым повышать свою конкурентоспособность. А пока все же странно смотреть на графики ЦСР, предполагающие к 2035 году увеличение доли машин и оборудования в экспорте втрое при сохранении доли иностранных инвестиций. 
 
Тезис Натальи Волчковой о том, что приоритет в экспортной политике должен отдаваться нефинансовым мерам поддержки, разделяют многие экономисты. Однако, например, Андрей Спартак, концентрируется на формировании политики «вскрытия» рынков: «Сегодня наши товары в преференциальном режиме поставляются только в две страны дальнего зарубежья — Сербию и Вьетнам. Это всего 0,5% несырьевого экспорта. Очевидно, что мы слабо работаем с продвижением нашей продукции, с закреплением ее на рынках, нужно интенсифицировать практику заключения торговых соглашений». 

 ЦСР полагает, что увеличение роста несырьевого экспорта будет одной из основ ускорения роста ВВП. В этой связи совершенно очевидно, что для компаний, вывозящих сложные товары, необходимо установить режим максимального благоприятствования, оградить их от придирок ФНС, ФАС и прочих ведомств. Вероятно, имеет смысл включить параметры по несырьевому экспорту в список ключевых показателей эффективности губернаторов.
  
В конце заметим: все предложенные меры имеют отношение в так называемой мобилизационной политике. Они позволяют реализовать уже имеющийся в России и на Урале потенциал. В теме развития несырьевого экспорта есть второй без преувеличения гигантский пласт — выпуск глобально конкурентоспособных продуктов за счет инвестиций в инновации и реализации технологической революции. Мы, безусловно, осознаем его важность. Однако, во-первых, полагаем, что на данном этапе ценнее говорить о мерах, которые могут принести быстрый эффект, а во-вторых, уверены, что без либерализации и работы по устранению импортно-экспортных барьеров никакие высокие технологии в стране не появятся и за ее пределы не выберутся.