За державу не обидно

Граница между Казахстаном и Россией вроде бы условна, но одновременно более чем осязаема. Она никак не может стать политической, потому что она — экономическая. Ее охраняют таможенники, которых одолевают соблазны и бытовые проблемы.

От последней русской станции в Курганской области до первого населенного пункта Мамлютки, который официально относится к Казахстану, 35 км. Билет на электричку стоит 44 рубля. Между ними — почти два часа времени, таможенный досмотр и пограничный контроль (по два каждого), люди, сумки. Но прежде чем понять, зачем я здесь оказалась, хорошо бы вспомнить — как.

Из Бишкека во Фрунзе

Ехать на легендарном поезде Свердловск — Бишкек меня отговаривал лично начальник Курганской таможни генерал-майор таможенной службы Василий Жаров: «Вы такого страшного поезда не видели ни разу в жизни». Не послушалась я умного человека. Правда, с пользой. Появилось знание: этот поезд не просто соединяет две страны, он едет из настоящего в прошлое.

Челночное прошлое начинается на перроне большого вокзала третьей столицы России. Такое впечатление, что попал в очень среднюю Азию: прямо с пола торгуют незнакомыми напитками, по перрону таскают огромные клетчатые китайские баулы (такое впечатление, что они ходят сами: изредка в просвете мелькнет платочек или усы). Внутри вагона ощущение Азии и прошлого только усиливается. Концентрация сумок и суровых мужчин становится запредельной, а перевозимые товары — все экзотичнее. Со мной в купе, например, едет настоящий велосипед — новая, в смазке, складная «Кама»: я была уверена, что таких уже не выпускают. Его хозяйка Байжан Насыпова хочет попробовать продать его соседям в небольшом киргизском селе. У нее четверо детей, самому старшему 17, и необходимо постоянно придумывать новые ниши для торговли, иначе не выжить. Ночью меня разбудил скрежет отрываемого скотча: Байжан перед границей паковала сумки. Она везет не только велосипед, но и батарейки, они в Киргизии баснословно дороги. Если все получится, и ее не будут досматривать ни на одной из таможен, то и провезет. Женщина о чем-то нервно переговаривается с проводником. На мои вопросы отвечает: он здоровьем детей интересуется. Видимо, в интересах этого же здоровья в купе появились уже перемотанные скотчем сумки. Их принесли проводники: у них тоже большие семьи.

Да, контрабанда для проводников — неплохой приработок. Некоторые и с челноков дань собирают, и сами товар возят.
А чтобы не нашли таможенники, тщательно прячут. В поезде все раздолбано, раскручено, хлопает и хлюпает. В такт колесам стучат двери, которые в обычных поездах отгораживают технологические ниши от взглядов пассажиров. Именно из таких вот ниш еще три-четыре года назад тоннами выгружали киргизский ширпотреб, килограммами — наркотики, чемоданами — ювелирные изделия. Когда поезд идет в Россию, его как раз в Петухово подвергают особому таможенному досмотру, вскрывая все тайники. После досмотра проводники, по идее, должны привести вагон в порядок. Но интервал между приходом в Екатеринбург и отправлением его обратно в Киргизию мал, а киргизы — мужчины гордые, да и зачем делать лишнее? Все равно перед Петухово ниши таинственным способом окажутся наглухо закрыты. А таможенники будут открывать, искать — и находить — контрабанду и контрафакт. Такие вот нехитрые игры.

— Мы еще навели порядок в этом поезде, — отмечает начальник железнодорожного пункта пропуска Петухово Владимир Толстоусов. И показывает мне фильм (как говорит Толстоусов, хотели в Канны отправить, но опоздали немного). Из пустот в крыше вагона таможенник уже пятую минуту достает джинсы — упаковками. Внутри самого вагона выломана дверь в туалет, там тоже все в сумках. На перроне выгружено по полсотне сумок из каждого вагона: незадекларированные вещи, в основном киргизский самострок, который потом продается на рынках России как «фабричный Китай». Это поезд идет с казахстанской территории, по идее, уже миновал таможни двух стран. Почему же дружественные таможенники не заметили явного нарушения? «Я не буду комментировать работу коллег», — не отвечает на прямой вопрос первый заместитель начальника курганской таможни Андрей Выборов.

Но и без этого понятно. Действия киргизских челноков наносят ущерб только экономике России: в Киргизии это все закупается на оптовых базах, через Казахстан идет транзитом, а потом, в Петухово, уже досматривается таким образом, чтобы в Россию не попало ничего лишнего.

Стройки капитализма

Иду вслед за старшим смены по плацкартному вагону. В нем душно и оттого, наверное, по-особому терпко пахнет. Плацкартный вагон везет трудовых мигрантов из Киргизии транзитом через Казахстан на российские стройки капитализма.

В сумках бардак из нехитрых пожитков: мыло-нитки, рассыпной чай, коричневый сахар, «узюм-курагэ», одинаковые телогрейки, кирзовые сапоги и теплые шапки. Просьба таможенников: все из сумки достать, дно очистить (надо проверить, есть начинка или нет), боковые карманы открыть, опустошить. Сложенное развернуть, смотанное раскрутить, скомканное распрямить. Узелки развязать и дать таможеннику понюхать. Бутылку с недопитым кефиром перевернуть: нет ли чего на дне? Итого одна сумка — три минуты.

У каждого пассажира их в среднем по две, а таможенников на весь поезд — 6 — 8 человек. Это если поезд «спокойный». На бишкекском работают 40 человек. С 30 мая через Петухово пойдет еще один поезд: Ташкент — Свердловск. Таможенники прогнозируют, что на нем повезут скоропортящиеся фрукты и овощи, а вместе с ними — наркотики и ширпотреб десятками килограммов. Прятать будут в те самые технологические ниши.

Всего мимо Петухово проходит 25 пассажирских поездов в день, четыре электрички и 170 грузовых составов. Товарняки везут в Россию экибастузский уголь, цветные и редкие металлы, и их почти не досматривают — некогда. А вот пассажирские поезда стоят, кажется, вечность: только официальная стоянка — около часа. По пограничным нормативам на каждого пассажира должно приходиться по две минуты: взял документы, сличил фото с замученным дорогой, поставил, если надо, визовый штамп в паспорт, откозырял, пошел дальше. Теперь считаем: поезд состоит из 22 вагонов, 11 — плацкартных по 50 человек, в остальных — по 36. Значит, даже на двухминутную процедуру пограничного контроля необходимо 5 — 6 часов. А пограничники еще и забивают данные паспортов в ноутбук: создается единая база данных путешественников, чтобы знать, запрещен въезд в Россию тому или иному пассажиру. Это увеличивает время на контроль.

Таможенники могут идти только вслед за пограничниками: после их визы человек считается пересекшим границу, а значит, если с его вещами что-то не то, это может считаться контрабандой, ввозом контрафакта или незадекларированной продукции. Таможня проверяет отнюдь не у всех — не хватает времени. Если его сэкономить, и пойти, например, навстречу пограничникам с противоположного конца поезда, потом «погранцы» выскажут претензии. Если делать все по уму, досматривая поезда как положено, недовольна будет уже железная дорога: у нее свой график, своя логика. Так что тот же Толстоусов постоянно в напряжении: надо и во временные нормативы уложиться, и контрабанду не пропустить.

По идее, железнодорожный пункт пропуска, сейчас расквартированный в Петухово, должен находиться ближе к казахстанской границе, в Горбуново. Но на обустройство нескольких путей, отстойников для разгрузки вагонов, а главное — на согласование всего этого с железной дорогой у государства пока нет ни денег, ни времени. Поэтому 25 км и три остановки, что отделяют непосредственное пересечение от пограничного и таможенного контроля, изо дня в день контролируют отряды быстрого реагирования таможни. Иначе товар пересекает контрабандой, например, на электричке госграницу со стороны Казахстана, а потом, еще до пункта досмотра, его сбрасывают с поезда. Другие подбирают, и уж эти сумки на просторах России никогда не найти. Чаще всего так поступают со спиртным: оно в Казахстане возмутительно дешево. Самая дешевая водка, 17 — 20 рублей на русские деньги. Есть приличный коньяк (когда Россия закрыла границы для молдавского коньяка, весь напиток пошел в Казахстан). Казахские производители умудряются придумывать смешные маркетинговые штучки вроде бутылки, в которую вклеена кассета с застольными песнями, или колечка, надетого на коньячную пробку, — от золотого не отличить, сама такое ношу после этой командировки. Если алкоголь ввозить в Россию по правилам, он получается «золотым», так что с этой контрабандой еще долго не удастся покончить.

Однако челночная контрабанда — сущая мелочь по сравнению с тем, что может быть провезено в огромных фурах, пассажирских автобусах, которые снуют туда-сюда через международный многосторонний автомобильный пункт пропуска (ММАПП) Петухово.

Обеспечить не сможем

Я была уверена, что встречу возле ММАПП огромный хвост из фур, грузовиков, тракторов и легковушек. солнце будет палить, дети — плакать, водители — разговаривать тяжелым матом, женщины — отбегать в ближайшие лесочки. Воды и еды не будет, зато все виды нервотрепки — в ассортименте.

9 утра. Солнца нет, и совсем нежарко. На штрафстоянке — одинокий КамАЗ. Хозслужба меняет флаги: их тут три — российский, пограничный и таможенный, за неделю степной ветер выжигает краски почти добела. Огромная антенна: Петухово — зона неуверенного приема сигнала. На стоянке возле учебного класса — водовозка: всю воду, в том числе и для полива газонов, надо привозить из райцентра. Местная, из сорокаметровой скважины не годится: слишком соленая. Машин так мало, что проще сказать, что их нет. Пусто и чисто.

«А где же машины?» — интересуюсь у таможенников. «Подождите. К 12 часам подтянутся те, кто ночевал в Кургане, к трем дня — из Челябинска, к вечеру — из Уфы. Очередей мы вам обеспечить не сможем. За них с меня голову снимают. Вон видите, камера стоит? Она дает картинку прямо на ноутбук начальника таможни.
И если у меня затор, он сразу звонит», — извиняется начальник ММАПП Владимир Подшивалов.

Иногда, впрочем, очереди собираются, но не с российской стороны. Это связано с особенностью работы таможенников Казахстана на сопредельном пропускном пункте Жана-Жол: там иногда предпочитают скапливать машины, чтобы потом отпустить их все вместе. Вообще, к казахстанским таможенникам вопросы есть. Они, как бы это помягче сказать, не всегда корректно себя ведут. Ветеран-афганец Алексей Самшин, мой попутчик по дороге из Петухово, рассказал, что с него взяли штраф в 1,5 тыс. рублей. Сначала казахстанским таможенникам просто не понравилось его лицо. А потом они попросили его предъявить документы на сотовый, которым Алексей пользуется уже пятый год. За их отсутствие штраф и взяли. Впрочем, российские таможенники работу казахстанских коллег комментировать отказываются. Отмечают лишь, что там велика иерархичность — вплоть до того, что нельзя во время застолья чокаться с начальником так, чтобы чашка подчиненного оказалась выше началь­ственной. Простить могут только на первый раз и только русского. Но зато казахи сумели добиться того, чтобы службы ветеринарного, фитосанитарного, эпидемиологического контроля были переданы в оперативное подчинение таможне. Это означает, что прибывший на границу отдает документы на груз только в одно окно, а потом оттуда же его и забирает. На российской стороне о таком пока только мечтают. Но вообще казахов здесь уважают. Например, таможня украшена небольшими парными портретами президента Казахстана и нынешнего россий­ского премьер-министра (надо заменить на президентский, отмечает Выборов. Не успели еще, отвечает Подшивалов). С казахской стороны такой портрет только один. Зато большой.

А вот и первые машины — из тех, что ночевали в Петухово. Пожилой русский дядька везет апельсины транзитом из Литвы через Россию. Чтобы проверить «скоропорт», на моих глазах разворачивается мобильный инспекционно-досмотровый комплекс (ИДК). Это невероятно технологичное сооружение стоимостью около 100 млн рублей на основе грузового «Мерседеса», один из 40, что работают в России, и двух, что есть на курганской таможне. на моих глазах таможенники заводят машину и она начинает медленно, почти как мой редакционный компьютер, и с таким же звуком, жужжать. Разворачивается огромная стрела: под ней пойдет фура. Машина медленно едет мимо стоящей фуры и нервно пищит — это означает, что началась процедура досмотра: особый луч сканирует содержимое фуры, система позволяет проникать через сталь толщиной до 270 мм, но для человека этот луч опасен — радиационное излучение. Поэтому фуры досматриваются без водителя.

На 19-дюймовых экранах операторы видят, есть ли в фурах «лишнее», сопоставляют картинку с базой данных, которая уже накоплена. Наши апельсины чисты: чтобы узнать это, потребовалось меньше десяти минут. ИДК позволяет избежать самой раздражающей для всех участников таможенного процесса процедуры — разгрузки вручную, например, 30-тонной фуры с арбузами или клубникой. Теперь, если что-то в картинке не нравится, можно искать ящик прицельно, а не просто разгружать всю фуру. А делать это приходилось: по таможенной статистике, именно в скоропорте чаще всего находили контрабандный груз. Самый яркий пример: ИДК в Петухово поставили 29 февраля этого года, а 18 марта в фуре с петрушкой обнаружили крупнейшую партию героина — 333,5 кг (особо крупной партией по российскому уголовному законодатель­ству считается доза от 5 г).

ИДК одну за другой сканирует фуры, автобусы без пассажиров. Подшивалов беспокоится: машина работает 2,5 месяца, но еще ни разу не чистилась от противной степной пыли. Как это сделать, тут пока не представляют. На соседнем посту, Звериноголовском, решили помыть водой. Петуховцы ждут, чем закончится эксперимент.

Через таможенный пост одна за другой проезжают подержанные легковушки с немецкими номерами — их гонят в Киргизию. В Казахстане спрос на них почти удовлетворен. Праворуких нет: их ввоз запрещен. Каждую машину внимательно досматривают, сличают номера кузова и двигателя, проверяют личность водителя. Несмотря на хорошее технологическое оснащение ММАПП, таможенники мечтают об оборудовании как за границей: например, об особой дрели, которая позволяет проверять содержимое шин легковушек без разбортовки.

— Впрочем, нам грех жаловаться, — говорит Андрей Выборов. — Государство обратило на нас внимание. Обустраиваются пункты пропуска, подняли зарплату. Вот еще бы служебное жилье строили…

На ММАПП — 23 вакансии. Чтобы получить такую работу, человек должен иметь высшее образование и два года отработать на госслужбе. Последнее требование закрывает дорогу на таможню даже выпускникам специальности «Таможенное дело» Курганского госуниверситета. Поэтому в смене вместо 25 таможенников работает только 13. Местные кадры устраивают не всегда. Да и мало народу в Петухово живет, на все службы не хватает.

Таможня дает добро

Петухово очень помогла граница, что проходит рядом. Она сделала город бодрее, разноцветнее. На параде 9 мая из 52 организаций 14 имели отношение к силовикам и так или иначе контролируют соблюдение закона при перемещении границы. Эта близость обуславливает приличный автомобильный трафик на улицах 12-тысячного городка, здесь множество магазинчиков, на домах — спутниковые тарелки. Правда, почти не продают водку и школьные принадлежности: в соседнем 190-тысячном казахстанском Петропавловске они и дешевле, и выбор там больше.
Но зато в школах появляется совершенно специфический вид бизнеса: дети продают, покупают и потребляют насвай — жевательный табак, смешанный с куриным пометом, столь популярный в Средней Азии и у наших гостей оттуда, очень вредный. Его тоже провозят через границу контрабандисты. Дети подбирают его на железнодорожной станции, когда он высыпался во время изъятия на землю. «Я уже своих предупредил, чтобы были аккуратнее», — говорит Толстоусов.

Эта же близость к границе взвинчивает цены на съемное жилье. Однокомнатную квартиру прапорщик СОБРа Вячеслав Некрасов снимает в Петухово за немыслимые для райцентра 4 тыс. рублей. Еще, говорит, дешево нашел: сосед сверху платит за такую же 6. Пограничники и вовсе арендуют двухкомнатные квартиры за 12 — 15 тысяч: им оплачивает государство. Таможенникам же полагается за поднаем жилья 1200 рублей в месяц — и то, если человек прикомандирован или переведен на этот пост. Если отправлен в командировку, даже в длительную, — «не считово». Военные в России по-прежнему живут чуть лучше, чем госслужащие.  

Строить жилье сложно — граница: собственность на землю тут контролируется особо строго. Впрочем, и неразберихи хватает. Например, тот же ММАПП не может расшириться: земля под ним находится в собственности государства, то, что вокруг — у пайщиков Зотинского сельсовета. Чтобы выкупить хоть один участок земли, надо получить согласие всех пайщиков, а их 300 штук. Именно поэтому небольшая гостиничка рядом с ММАПП никак не может стать большой: с землей в Курганской области напутано. Выход — строить жилье служебное, военные городки. Но жилье там получают только пограничники, остальные — нет. Крутиться надо самим.

Самый главный вопрос, который все время подспудно сопровождал мои разговоры с таможенниками, был такой — берут они мзду или им за державу обидно? И действительно, зарплата у ребят небольшая. А соблазны — системные. Взятки даже не надо вымогать, их предлагают. Премии за пресечение миллионных преступлений исчисляются единицами тысяч рублей.

Понимают это и в таможне. Поэтому здесь все проникнуто духом того, что честность — главное. В ход идут все средства: религия (оказывается, первые таможенники вместо именной печати ставили крест, а соврать перед ним было нельзя),  легендарный Верещагин из «Белого солнца пустыни». В высоких кабинетах иконки перемежаются с портретами Павла Луспекаева и Владимира Путина. Перед зданием таможни — памятник Луспекаеву. Правда, без подписи, но характерные усы и так видны. Даже мелодия на мобильнике Выборова та самая: «Ваше благородие, госпожа Удача». Курганской таможне, как и всей российской, отчаянно не хватает истории, мифов, легенд и событий. Они хотят, если не денег, хотя бы банального «спасибо» за работу. Как никак, но российский бюджет налогами формируется только наполовину, остальное дает таможня. И уж не знаю, кто помогает, крест или Луспекаев, но в Курганской таможне в прошлом году за дачу взятки было возбуждено в шесть раз больше дел, чем за ее получение.

Однако это все официальные вещи. Узнать о неофициальных было практически невозможно: таможенники окружили меня стеной гостеприимства, такой плотной, что о мечте пересечь казахстанскую границу пришлось забыть. Впрочем, я примерно представляю, что меня ждет и как это резко контрастирует, например, до сих пор стоящей у меня перед глазами отпускной картинки пересечения рубежа на поезде из Праги в Дрезден. Тогда граница была заметна по смене поездной бригады (улыбчивого чеха-контролера заменила неприветливая немка), да по непрекращающимся сообщениям от мобильных операторов, которые были рады приветствовать меня. Внутри Европы вообще никого не интересует, какого цвета у тебя паспорт, что ты везешь и на каком языке говоришь. Главное — у тебя есть билет из пункта А в пункт В. А ведь между Чехией и Германией когда-то даже шла война... Между Россией и Казахстаном, слава богу, войн не было. Это означает, что при выравнивании экономического положения России и центрально-азиатских стран граница в нынешнем представлении может быть ликвидирована. Политических разногласий между нами точно меньше, чем между странами Европы