Переведите старушку через дорогу

Фото: Ильдар Зиганшин

Р

Континентмузей

— В 2007 году истекает срок действия Соглашения о партнерстве и сотрудничестве России и ЕС. Какой сценарий развития отношений между двумя сторонами вы считаете наиболее вероятным?

— Есть две точки зрения. Первая — менять ничего не нужно. У России нет амбиций войти в ЕС, а ЕС толком не знает, что делать с Россией. Единственное, что знают европейские политики: Евросоюз хочет закупать у России энергоносители и осваивать ее рынки. Но при этом открывать России свои рынки он не желает. В планы ЕС также не входят ни культурное, ни политическое сближение. Поэтому предлагается заморозить отношения в нынешнем виде путем продления Соглашения о партнерстве и сотрудничестве лет на 15 — до тех пор, пока партнеры не решат, какую Европу хотят строить. Вторая точка зрения — придать Соглашению новую силу, наделить его новым потенциалом, радикально расширив рамки стратегического сотрудничества.

Трудно сказать, какое решение будет принято. Иногда мне кажется, что действительно пришло время выхода на новые рубежи. Но в этом случае возможно возникновение следующей проблемы. Бюрократическая Европа потребует ратификации документа всеми государствами ЕС, а их сейчас — 27. Представьте, как долго такой процесс будет идти, если нынешнее Соглашение принималось три года.  

— В начале 90-х годов Европа была ориентиром России не только в социальных вопросах, но и в построении системы ценностей. Как в Европе воспринимается текущий процесс суверенизации ценностей России и увеличение дистанции между политическими элитами России и ЕС?

Александр Рар Фото: Ильдар Зиганшин

Каким будет российское государство, сейчас трудно сказать. На Западе считают, что Россия строит национальное государство. Никого не пугает, когда тем же занимается Грузия, но как только за это дело берется Россия, тонкий нюх европейца улавливает острый запах национализма. Я знаю западных политиков, которые считают, что России нужно было идти по пути, которым следует вся западная цивилизация. Это путь унификации правил игры и построения демократической системы управления. В Европе есть мнение, что поиски России самой себя закончатся полным разочарованием.

— На ваш взгляд, имеет ли политика Российской Федерации на европейском направлении четко сформулированную цель и видение места страны в общеевропейском контексте?

— Прошло 17 лет после развала СССР, но у России нет понимания, с какой Европой она хочет иметь дело, а у Евросоюза нет перспективного представления о том, что делать с Россией. Идеально для обеих сторон договориться об общеевропейском доме. Но пока у ЕС с Россией кроме энергетического сотрудничества ничего общего нет. Что интересно, бывший канцлер ФРГ Герхард Шредер и французский лидер Жак Ширак в 2003 году попытались создать модель расширенной Европы, присоединив Россию к ЕС сначала через вопросы безопасности, энергетические альянсы, а затем, возможно, через какие-то политические и экономические факторы. Но к этой идее элиты Европы — не народ, а именно элиты — быстро охладели. Процесс построения Европы в XXI веке остановился на полпути. Это опасный момент.

— Чем он опасен?

— Мне кажется, что современная Европа теряет центральное значение в мировой политике. На протяжении двух тысяч лет история человечества вершилась в Европе: там генерировались ключевые идеи и происходили главные трагедии. Демографический, экономический и социальный факторы свидетельствуют: Европа стала маргинальной. Отстаивать свои позиции, защищаться от натиска мощной Северной Америки ей будет не просто. Роль Китая, Индии, исламского мира, даже Африки с ее большим количеством людей и проблем в общемировой истории будет гораздо весомее, чем музея под названием Европа.

— Это ли не повод сблизиться с Россией?

— Европе действительно стоит искать союза с Россией, Евразией и таким образом стать больше и влиятельнее, чем сейчас. Но эти идеи сегодня не находят поддержки: европейцы хотят покоя и комфорта, они оберегают свои ценности, которые помогли им 60 лет прожить в мире. Они знают, что если рискнут и заключат союзы с непредсказуемыми государствами, коим в их глазах является современная Россия, то могут многое потерять. Поэтому боятся.

Во всем виноват Фрейд 

— В последние годы отношения России и ЕС характеризуются красивым термином «стратегическое партнерство». Однако это словосочетание не имеет у политиков четкой трактовки…

— Есть видение Европы глазами таких прагматичных политиков, как Шредер, Берлускони и Ширак. Когда несколько лет назад речь шла о том, чтобы создать сильную Европу, было предложено дать адекватный ответ на речь Владимира Путина в Бундестаге, когда он, выступая понемецки, призвал европейцев объединиться с Россией и выстроить энергетический альянс, создать общеэкономический материк с общей оборонной и экономической политикой. Заканчивается правление Путина речью в Мюнхене. Если сравнить то, что говорил Путин шесть лет назад в Бундестаге и в этом году в Мюнхене, то становится ясно, насколько изменилась ситуация.

Идея создания энергетического альянса была на самом деле политической. Это было похоже на модель Союза угля и стали, который заключили Франция и Германия в 50е годы с целью объединения бывших врагов. Из этого прагматического союза, имевшего идеологические и политические корни, выросла гениальная идея создания Евросоюза. Именно поэтому европейские политики в начале этого века через энергетический альянс хотели выстроить с Россией структуру осторожных отношений, в рамках которой обе стороны выгодно бы сотрудничали, становились со временем более зависимыми друг от друга, познавали друг друга. А затем вывели бы эти отношения на принципиально новый уровень и, чем черт не шутит, создали ЕС второй половины XXI века — уже с участием России. Но идея энергетического альянса ЕС и России провалилась. В построение общей Европы вмешались транзитные государства, прежде всего Украина и Белоруссия.

— Каким способом можно сломать идеологические барьеры, мешающие полноценному экономическому партнерству России и ЕС?

— И России, и ЕС нужно взять передышку, но продолжать работать над проектами сотрудничества в форме диалога молодежи. Может быть, молодые элиты, которые лишены стереотипов времен «холодной войны», смогут найти общий язык и сломают барьеры, имеющие скорее ментальную, чем политическую природу.

Известно, что Россия — страна максималистов. Комплекс «наша страна — сырьевой придаток» модифицировался в комплекс ресурсного великодержавия, суть которого в том, что нефтью и газом мы все затопим и всех накажем. Я не говорю, что это государственная политика. Но у меня, европейца, высказывания отдельных представителей российского бизнеса вызывают удивление, особенно их надменность и самоуверенность относительно того, что Россия с помощью углеводородов якобы может править миром. Кстати, от комплексов необходимо избавиться и элитам восточноевропейских посткоммунистических стран.

Дополнительные материалы:

Голос истории

Нас изгоняют из Европы — подобно тому, как господь бог изгнал из рая Адама. Но есть ли полная уверенность в том, что мы принимаем Европу за Эдем и звание европейца — за почетное звание? В этом иногда сильно ошибаются. Мы не краснеем от того, что происходим из Азии, и не имеем ни малейшей необходимости присоединяться к кому бы то ни было справа или слева. Ни в ком мы не нуждаемся, мы — часть света между Америкой и Европой, и этого для нас достаточно… И только благодаря вам, западные наши учителя, благодаря вашей науке, прониклись мы такой философией. Отсталые во всем, мы побывали у вас в выучке — и не отшатнулись от выводов, которые заставили вас свернуть со своего пути. Мы не скрываем того хорошего, что получили от вас. Мы позаимствовали ваш светильник, чтобы ясно увидеть ужас своего положения, чтобы отыскать открытую дверь и выйти через нее, — и мы нашли ее благодаря вам. К чему нам теперь, раз мы умеем ходить самостоятельно, учительская ферула, и если вы помыкаете нами, — прощай школа!        

Но прежде чем «церемонно» покинуть нас, скажите-ка: отчего вы изо всех сил стараетесь сделать молодого Медведя своим врагом? Разве недостаточно вам воевать со старым, который нам еще более враждебен, нежели вам, и которого мы ненавидим сильнее, чем вы? Подумайтека о том, что старый зависит от вас гораздо больше, нежели молодой; он нравственно несвободен, вы гнетете его своим авторитетом. Он ворчит, он дуется, но оскорбляется вашими порицаниями, ибо он вас уважает и боится вас — не физической вашей силы, а вашего умственного превосходства, вашей аристократической спеси. У нас же бугор почтительности отсутствует; не питаем мы и одинакового чувства уважения ко всему, что есть на Западе. Мы видели вас в минуты изрядной слабости. Единственное, что мы чтим у вас безгранично, религиозно, — это наука. Но ведь наука — это полная противоположность вашим учреждениям, вашей нетерпимости, вашему государству, вашей морали, вашим верованиям. Вы владеете искусством прикрывать своими благородными стремлениями, своими возвышенными непоследовательностями ту пропасть, которая отделяет жизнь от науки, — однако пропасть остается.

Мы видели вас слишком близко и знаем вас, мы привыкли любить вас и знать — вы же нас не знаете и отрицаете нас. Мы протестуем.

Александр Герцен, из статьи «Prolegomena» (1867)