Зачем teacher university быть research university

Международные рейтинги вузов

Лет пять назад мне удалось окунуться в жизнь одного из старейших учебных заведений США — Калифорнийского университета в Беркли. Общеизвестно, что физики из Беркли сыграли огромную роль в создании атомной и водородной бомбы, здесь разрабатывался лазер, исследовался фотосинтез. Беркли стал местом открытия и новых химических элементов: плутония, сиборгия, калифорния и беркелия. Когда его сравнивают со Стэнфордским университетом (также расположен в Калифорнии) здесь в шутку любят говорить, что в химической таблице нет ничего напоминающего стэнфордиум. Среди ученых — 24 лауреата Нобелевской премии, с одним из них — Джорджем Акерлофом, человеком-легендой, — удалось пообщаться. Его называют самым оригинальным экономистом современности, Акерлоф получил Нобелевскую премию в 2001 году «за анализ рынков с несимметричной информацией». Но запомнилось даже не это, а всеобщий настрой на исследовательскую работу. У Беркли около 2500 патентов на различные изобретения, а в прошлом году он заработал больше 730 млн долларов на научных исследованиях. Особые эмоции вызывает знаменитая Национальная лаборатория имени Лоуренса, открытая при университете: она занимает один квадратный километр кампуса.

Сейчас, когда перед российскими вузами стоит стратегическая задача по вхождению в международные рейтинги, я задаюсь вопросом, как сравнивать наши университеты и тот же Беркли. С точки зрения американского и европейского профессионального сообщества Университет Беркли — хороший университет. Потому что это исследовательский вуз — research university. Российские учебные заведения — это классические teacher university, которые специализируются на учебе, а не на исследованиях. Разные цели, разные методы достижения, разные источники финансирования. Зачем нам нужно войти в рейтинги? Тем более в рейтинги, которые нацелены на оценку достижений только определенного, недоступного нам пока сегмента. По сути, они стимулируют университеты выделять больше ресурсов на исследования, поощрять публикационную активность и т.д.
А это неизбежно меняет и сам учебный процесс. Ключевое отличие в том, что в качестве преподавателей в таком университете должны выступать исследователи, которые будут напрямую вовлекать студентов в свою научную работу. А для университета, который не занимается подготовкой исследователей, принятые в сегодняшних рейтингах научные критерии попросту вредны и никак не отражают его полезность с точки зрения подготовки профессионалов.

Если сильно хочется, побороться за попадание в первую сотню, конечно, можно. Но не стоит превращать эту борьбу в самоцель. В самом процессе погони за местами в рейтингах есть положительные моменты — вузовские администрации получают мотивацию на движение вперед, стратегическое планирование деятельности, поиск новых миссий. Они должны толкаться локтями с остальным миром и выходить на передовые позиции. А отрицательные моменты связаны даже не с тем, что ты не попадешь в топ-100. Есть другой риск — мы можем довести иерархию среди учебных заведений до предельных величин. Это в свою очередь грозит неравномерным распределением ресурсов и закрытием некоторых университетов в регионах. В самом деле, в какой бы точке списка они ни находились, они все равно нужны, чтобы выпускать кадры, востребованные экономикой.