До счастья далеко

Точки роста экономики

Россия сегодня похожа на богатыря, стоящего перед алатырь-камнем, на котором не указано ни одного пути без жертв. Осталось выбрать, чем поступиться, чтобы получить кратную выгоду

В Екатеринбурге прошла XI международная конференция «Российские регионы в фокусе перемен», организаторами которой выступили АЦ «Эксперт», Уральский федеральный университет, Высшая школа экономики и менеджмента УрФУ, соорганизаторами — НИУ ВШЭ и НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург.
 
— В последние два-три года регионы очутились в условиях, в которых прежде не бывали, — открыл конференцию ректор УрФУ Виктор Кокшаров. — Самое важное в такой ситуации — четко, не испытывая иллюзий, понимать текущее положение дел и видеть возможности, которые предоставляет момент.

А что нам надо…

За последние два года сырьевой крен российской экономики, который мы считаем нашим самым серьезным недостатком, только усилился. Три сектора, которые сумели вырасти, — агропром, добыча и грузоперевозки. Обрабатывающая промышленность сжалась на 7,2% (химия и пищевка растут, но на общем фоне теряются), строительство — на 12,8%, розница обвалилась почти на 15%.

Спад ВВП страны в 2015 году — 3,7%, в 2016-м, по мнению МЭР и МВФ, добавится еще 0,6%. Экспорт продолжает рушиться: в 2015-м он сократился на 31%, в 2016-м сожмется еще на 23%.

— Текущую ситуацию в целом можно разложить на три слоя, — комментирует научный руководитель НИУ ВШЭ Евгений Ясин. — Первый — финансовая сфера. Она как была, так и остается напряженной, несмотря на усилия ЦБ и других институтов. Второй — предпринимательский. Значительная часть компаний продолжает проседать. Шансов выжить у них все меньше. Есть небольшая прослойка тех, кто нащупал возможности для роста. Но пока восходящий тренд не победил. Третий слой — инвестклимат. В тучные годы бизнес накопил средства, деньги у него есть. И сейчас пришло время их тратить, но для этого надо иметь гарантии, уверенность в завтрашнем дне. Необходимо доверие между властью и предпринимателями, но его на данный момент нет. Без этого мы заметного подъема не получим.

Пожалуй, уже всем ясно, что нынешний кризис — это история про инвестиции, бюджеты и доходы граждан. С последними все понятно: люди повсеместно продолжают беднеть. А вот первые два сюжета не столь однозначны. Начнем с инвестиций. Ни для кого не будет откровением факт сильного регионального расслоения. В когорте «великих» — столичная агломерация и нефтегазовые субъекты. На Москву, Московскую область, Югру и Ямал в 2015 году приходилось 27% всех вложений РФ.

— Инвестор абсолютно четко выделяет регионы с явными объективными преимуществами. Это лом, прием против которого придется искать всем остальным территориям, — констатирует профессор географического факультета МГУ Наталья Зубаревич. — Пока более-менее успешно с задачей справляется только Татарстан (на него в 2015-м пришлось 4,2% всех вложений). Краснодарский край держит 4%, но стремительно падает, Питер является точкой притяжения для Газпрома, но не для инвестиций (3,6%). Если проанализировать динамику по годам, мы увидим малосимпатичную картину: чем быстрее экономика входила в кризис, тем больше инвестиции концентрировались в субъектах с суперпреимуществами. На мой взгляд, шанс сегодня есть только у трех групп регионов. Первая — Москва, Московская область и в меньшей степени Санкт-Петербург. Вторая — Югра и Ямал. Третья — чрезвычайно устойчивый Татарстан и, быть может, Башкирия (в последней инвестиции перманентно росли с 2011 года, но на очень незначительную величину. — Ред.). 

Теперь о бюджетах. По большому счету нам интересна только одна статья — расходы на национальную экономику — деньги, идущие на развитие, а не на закрытие соцобязательств. И здесь мы вынуждены констатировать впечатляющий территориальный дисбаланс: ровно четверть всех расходов аккумулирует Москва. 

Только 21 регион в 2015 году потратил на нацэкономику больше 20% средств. Лидирующий эшелон — Тюменская, Белгородская области, Татарстан, Крым, Москва. В хвосте плетутся Чечня, Северная Осетия, Хакасия и, к сожалению, Свердловская, Челябинская области, Удмуртия и Пермский край. Здесь на социалку уходит 86 — 92% денег.   

— Регионы всеми силами стараются увеличивать поддержку нацэкономики, но ни о какой стабильной бюджетной политике речь сегодня не идет, — сетует Наталья Зубаревич. — Сколько смог, столько выкроил, не смог — обрубил. Рефлекторные, ситуативные действия. Это не стратегия, а тактика закрытия бюджетного года. Величина расходов на нацэкономику у нас зависит от размеров социальных дыр, которые надо заткнуть.

Еще один важнейший показатель — долг. Он очень велик у Калужской и Ульяновской областей (у последней чрезвычайно большая доля коммерческих кредитов). Возможности для развития серьезно ограничены у Краснодарского края и Белгородской области. Урал на этом фоне выглядит неплохо. Дурно у нас разве что Удмуртии (долг на 1 октября составляет почти 120% собственных доходов консолидированного бюджета) и Курганской области (больше 70%). На третьем месте — Свердловская область (34% доходов). В самом лучшем положении Тюменская область (около 2%) и Югра (8%).

— Что делать развитым регионам в этих условиях? Первое — не гнаться за регионами с явными конкурентными преимуществами, они все равно будут впереди. Второе — правильно позиционироваться под инвестора. Я вижу столько неадекватных предложений, что мне порой хочется сказать чиновникам «вы сядьте, подумайте хоть чуть-чуть, на что вы реально способны», — расставляет акценты Наталья Зубаревич. — Третье — нужна стабильная и сбалансированная бюджетная политика. Да, здесь многое зависит от федерального центра, но некоторые вещи можно сделать и на уровне региона, например, отрефлексировать и оптимизировать расходы на социалку. Четвертое — придется выбрать приоритеты развития на основе реальных конкурентных преимуществ региона. Не надо заниматься шапкозакидательством. Пятое — нужно снижать барьеры для ведения бизнеса. И последнее действие — необходимо продолжать настаивать на росте самостоятельности территорий. Я все еще продолжаю верить, что это возможно. Если нет денег, стоит хотя бы дать регионам свободу.

…Да просто свет в оконце

С настоящим закончили. Попробуем обрисовать картину будущего.

— Российская экономика может выйти из рецессии уже в будущем году, — считает глава екатеринбургского представительства банка «БКС Ультима» Виктор Долженко. — Факторы, которые будут этому способствовать, — постепенный рост сырьевых цен, вероятное падение стоимости кредитования и увеличение объемов инвестиций. Условия для возникновения низкоинфляционной конъюнктуры в России уже созрели. Но должно пройти еще два-три года, прежде чем новые реалии трансформируются в устойчивый рост экономики.

Смена знака с минуса на плюс в графе ВВП событие, безусловно, приятное, однако обольщаться на этот счет вряд ли стоит.

— Пока мы не видим, за счет чего российская экономика в среднесрочной перспективе может существенно вырасти, — констатирует директор института «Центр развития» НИУ ВШЭ Наталья Акиндинова. — По нашему прогнозу, вплоть до 2019-го ВВП страны будет увеличиваться не более чем на 1% год к году. Единственное, что может способствовать изменению поведения экономических агентов, — переход в режим инфляции, в котором мы никогда не существовали. Достижение уровня 4% вполне реально. ЦБ рассчитывает, что это приведет к повышению интереса к инвестированию. Но сможет ли страна преодолеть инерцию, которая препятствует перетоку вложений из традиционных секторов в отрасли с более высокой добавленной стоимостью? Пока этот вопрос открыт.

Как видим, говорить о перспективе трех лет скучно: здесь практически нет развилок, структура и механизмы экономики за этот период существенно не изменятся. Куда более интересно мыслить масштабами 15 — 20 лет. На этом горизонте страна столкнется с четырьмя ключевыми вызовами, уверены эксперты. Первый и главный — демографический. Последние семь лет численность населения России увеличивается (с 1992-го по 2009-й она перманентно падала). В 2913 — 2015 годах даже появился положительный естественный прирост (на 25 — 35 тыс. человек). Но этот тренд вскоре перестанет быть актуальным, уверен директор Института демографии НИУ ВШЭ Анатолий Вишневский:

— В начале 1990-х Россия вступила в этап получения так называемого «демографического дивиденда», весьма выгодного для экономики страны. Тогда был достигнут исторический максимум количества лиц в рабочих и родительских возрастах и их доли в общей численности населения (пенсионеров было мало, показатели рождаемости в 30 — 40-е годы XX века были, мягко говоря, невелики. — Ред.). Сейчас же страна входит в полосу очень неблагоприятных изменений возрастного состава населения. Они неизбежно приведут к снижению числа рождений, увеличению количества смертей и к исчезновению естественного прироста.

Беда в том, что к 2030 году в России значительно сократится число граждан, находящихся в молодом трудоспособном возрасте (20 — 39 лет) — почти на 10 млн человек. Количество 20 — 64-летних упадет по разным сценариям с 95 до 78 — 87 млн человек. Соответственно резко вырастет нагрузка на одного работающего. «Следствием этого должно быть изменение структуры экономики, — продолжает Анатолий Вишневский. — Рост нагрузки означает увеличение социальных расходов. Стране будут требоваться ресурсы на обслуживание потребления, а не производства».

Главная российская демографическая проблема — смертность. Да, в последнее десятилетие она довольно быстро снижалась. Однако пока не ясно, как оценивать этот результат — как долговременный тренд или просто нисходящую волну колебания. В 2014-м Россия в глобальном рейтинге здравоохранения впервые была признана благополучной страной с продолжительностью жизни больше 70 лет. При этом нас обгоняют 50 государств.

— Если проанализировать динамику смертности, то становится очевидно, что Россия сделала гигантский скачок с 1900 по 1960 год. По продолжительности жизни мы почти сравнялись с ведущими европейскими странами, — констатирует Анатолий Вишневский. — А дальше — 50 лет топтаний на месте. У мужчин прироста нет совсем (все увеличение последних лет носит восстановительный характер), у женщин он очень незначительный. И дело не просто в количественных показателях, наше отставание — качественное. Россия не сумела перейти к новой модели сочетания причины и возраста смерти, становление которой в мире идет уже не менее полувека. При этом расходы на здравоохранение в России уже давно не соответствуют вызовам, на которые оно должно отвечать в XXI веке.

За счет чего решать проблемы с убыванием населения? Казалось бы, очевидный ответ — миграция. Она, к слову, всю новую историю и была основным источником закрытия дыр.
 
— Но масштабные международные миграции — явление для нашей страны новое и пока очень плохо осмысленное, — уверен Анатолий Вишневский. — У нас нет четко артикулированного отношения к миграции, имеются только не очень внятные и постоянно меняющиеся тактические соображения. Чаще всего они привязаны к сегодняшней или завтрашней ситуации на рынке труда, но кроме того испытывают влияние всякого рода предубеждений, политических игр и т.п. Нам нужна долговременная миграционная стратегия, учитывающая две группы фундаментальных факторов: внутрироссийских и глобальных.

Внутри страны последние десятилетия отчетливо виден «западный дрейф»: люди из азиатской части переселяются в европейскую (первая с 1989 года потеряла 3,2 млн человек, вторая — меньше 1 миллиона). Пусть это прозвучит грубо, но территории за Уралом вымирают. Чтобы насытить их людьми, внутренних ресурсов нет. (Подробнее о миграционном процессе см. «What can't be cured must be endured»).

— Последние 15 лет показатели убыли населения не опускались у нас ниже 7 тыс. человек, — развивает тему сопредседатель приморского отделения «Опоры России», совладелец сети DNS Константин Богданенко. — Цифры не главное. Уезжают молодые, здоровые и амбициозные. К сожалению, пока на это обращается мало внимания. Все инициативы, в том числе и федеральные, сконцентрированы на привоз в Приморье денег, организацию особых режимов (ТОРы, свободный порт). Но вопрос «кто будет работать в этой экономике» остается нерешенным. Наш край на протяжении всей истории населяли моряки и военные, временщики, не особо заботящиеся о будущем. Этот менталитет нужно сломать.

Даже одной проблемы пустеющего Востока достаточно, чтобы поставить вопрос, нужны ли России люди сверх тех, что в ней живут, может ли и должна ли наша страна рассматривать внешнюю миграцию как источник роста. 

Главный внешний фактор, который Россия должна учитывать, — демографический взрыв в Азии, породивший серьезное и все время растущее давление на развитые страны (наша страна очень «удачно расположена» для внешних интервенций).

— Российская миграционная политика не сомасштабна вызовам, на которые она должна отвечать, — подытоживает Анатолий Вишневский. — Она не смогла, да и не стремилась оказать противодействия усилению антимигрантских настроений. А в конечном счете, именно они могут оказаться главным препятствием на пути решения проблем, которые все равно на нас надвинутся. Массовые международные миграции несут с собой не только плохо осознанные риски, но и выгоды, которые сейчас осмыслены еще хуже. Единственный способ ответить на вызовы глобального миграционного взрыва — попытаться изменить баланс рисков и выгод в пользу последних. И только в этом должна заключаться стратегическая цель России.

Совсем коротко о втором долгосрочном вызове, тесно связанном с первым, — сбалансированном территориальном развитии. Мировой опыт показывает, что ВВП все больше концентрируется в агломерациях. Ставка на мегаполисы, видимо, будет сделана и в стратегии России. На местах эту идею также поддерживают. Например, директор по развитию Атомстройкомплекса Виктор Ананьев на всевозможных площадках продвигает мысль о Екатеринбурге как глобальном городе. Константин Богданенко уверен, что Владивосток должен стать ключевой точкой развития Приморья. Но пока в нашей стране агломерационный эффект не выражен (доля крупных городов в населении заметно выше доли в ВВП). Как изменить ситуацию — вопрос без ответа. Директор-координатор научно-исследовательских программ Леонтьевского центра Леонид Лимонов считает, что дело отнюдь не в относительно невеликом масштабе отечественных агломераций. Прогресс во многом зависит от того, насколько динамично в мегаполисе развивается экономика знаний, насколько местные бизнес-элиты настроены на создание новых продуктов, гибкую переналадку процессов, коммуникации. 

Другой вопрос без ответа в области территориального развития — как вместе с развитием агломераций окончательно не уничтожить небольшие города.

А что нам снится…

Третий вызов, с которым столкнется Россия на горизонте 15 — 20 лет — невозможность резко нарастить эффективность экономики. Сегодня крайне велик риск пойти по «аргентинскому» пути: рост ВВП в долгосрочной перспективе на 1% в год и ниже.

— Все зависит от того, с какой эффективностью мы будем использовать финансовый и человеческий капитал, науку, знания, природные ресурсы, — уверен заместитель председателя Внешэкономбанка Андрей Клепач. — Чтобы расти хотя бы на 2% в год, мы должны практически вдвое увеличить эффект совокупной факторной производительности. Основной вклад в увеличение ВВП может вносить накопление капитала. Его норма в России сегодня очень низка — около 20%. До Китая (40%) нам никогда не добраться, да и не надо. Однако в странах, перед которыми стоит задача существенного ускорения, норма должна быть существенно выше — 26 — 28% валового продукта. Кроме того, у нас сегодня неэффективно расходуется прибыль: около трети ее объема (а в обрабатывающей промышленности — 50%) тратится на обслуживание банковской системы. 

Какие конкретные действия необходимы? Первое — наращивание госинвестиций (речь в первую очередь идет о федеральном бюджете). По оценке ВЭБ, дополнительные вливания в 2 трлн рублей (плюс 1,35 миллиарда — средства ФНБ на стимулирование частных вложений и поддержку экспорта) дадут в 2017 — 2020 годах дополнительный прирост ВВП на 5,55 трлн рублей.  

Ключевые направления инвестиций — образование, здравоохранение, НИР и ОКР, транспортная инфраструктура. Все последние годы доля расходов на эти статьи в ВВП неуклонно снижалась. По итогам 2016 года на образование, например, уйдет 4,1% валового продукта, на транспорт — 1,7%. К 2035 году по базовому сценарию ВЭБ показатели должны вырасти до 5,4% и 2,6%, по целевому — до 6,7% и 3,6% соответственно.
 
Второе действие — индексирование зарплаты и пенсий. Вложив примерно 3,6 трлн рублей, за счет роста потребления можно получить в 2017 — 2020 годах дополнительный прирост ВВП на 3,9 триллиона.
 
Третье — опора на традиционные отрасли. Несмотря на прогнозы, углерод до 2030 года (а скорее всего, и далее) останется главным энергоносителем, считает Андрей Клепач. Прогноз ВЭБ однозначен: в долгосрочной перспективе цены на нефть будут расти. Самым высоким потенциалом для сбыта сегодня обладают азиатские рынки. Драйвером для отечественной экономики также может служить новая волна технологического обновления в топливно-энергетическом и сырьевом комплексах.

…Что кончилась война

И последний мощный вызов долгосрочного периода для России — взаимоотношение с иностранными торговыми партнерами и развитие несырьевого экспорта (в умеренно-оптимистичном сценарии ВЭБ, вывоз продуктов высокой степени переработки к 2035 году должен увеличиться в семь раз до 226 млрд долларов).

— В 2014 году на фоне мощного падения импорта и ограниченного снижения внут­реннего спроса в России, как чертик из табакерки, выскочила идея импортозамещения, — вспоминает заведующий отделом экономтеории ИМЭМО РАН Сергей Афонцев. — Власти возлагали на него большие надежды, ожидалось, что оно позволит и справиться с трудностями, возникшими на внешнем контуре, и перейти к устойчивому росту. К концу 2015-го стало ясно, что надеждам не суждено сбыться: слишком сильно сжался внутренний потребительский и инвестиционный спрос, слишком велика загрузка мощностей и рабочей силы. Ресурс для рывка отсутствовал. И тогда власти и экспертное сообщество подняли новый стяг — экспортно ориентированное производство.

У этой политики шансов на успех, пожалуй, больше, однако и она сопряжена с рядом серьезных проблем. Первая — для освоения и захвата новых рынков предприятиям необходимы масштабные инвестиции. Но их нет. И в условиях ограниченной доступности финансовых средств ждать кардинальных изменений не стоит.

Вторая проблема — вместе с восстановлением нефтяных цен начала увеличиваться реальная покупательная способность рубля. Основания для паники пока отсутствуют (в 2016 году ревальвация к доллару составит не больше 4%). Однако бизнес (особенно крупный) уже начал высказывать опасения по поводу укрепления нацвалюты и возможной потери конкурентных преимуществ, связанных с девальвацией.

— Все разбивается о простой вопрос, куда экспортировать, — продолжает Сергей Афонцев. — Спрос со стороны развитых и развивающихся стран во многом сдерживается санкционным противостоянием и неустойчивостью конъюнктуры. Казалось бы, эти издержки может закрыть интеграция в рамках Евроазиатского экономического союза (ЕАЭС), но она идет очень медленно и пока драйвером экспорта не стала. Не сыграла и ставка на то, что ЕАЭС станет «лягушатником» для отечественных компаний. Чиновники и ряд экспертов полагали, что бизнес наберется опыта на относительно лояльных рынках, а затем начнет экспансию в более агрессивную среду. Но, судя по статистике, говорить о наличии системного эффекта «трамплина» пока не приходится.

В этих условиях прямая поддержка экспортеров (субсидии, льготные кредиты и т.д.) малоэффективна: компании будут обслуживать иностранные территории ровно до того момента, пока действуют особые режимы. Более оправдана, на наш взгляд, реализация механизмов доступа к рынкам. Речь о гармонизации норм техрегулирования с ведущими странами-партнерами (к слову, в рамках ЕАЭС с 2013 года гармонизировано всего пять техстандартов) и заключении соглашений о создании зон свободной торговли (подробнее о проблеме см. «Дружба в стиле “чабудо”»).

Куда идем мы…

Опустимся на микроуровень и взглянем на текущую ситуацию и возможные варианты будущего с позиции бизнеса. Существенная часть предпринимателей видит «точку роста» в развитии экспорта. «Мы очень любим рисовать вокруг Владивостока круг радиусом 1 тыс. км, — говорит Константин Богданенко. — В его пределах живет 500 млн человек. Это гигантский рынок сбыта для предприятий здравоохранения, пищевиков, какой-то инновационной продукции». 

— Благодаря низкому курсу рубля мы стали сосредотачиваться на выходе на зарубежные рынки, — добавляет президент «Пенетрон-Россия» Игорь Черноголов. — Например, в Германии мы продаем наш материал по 10 евро за кг, в России максимум, который мы можем себе позволить, — 3 евро. За счет экспорта мы в три раза увеличили обороты. Очень любопытным рынком является Иран — 80 млн человек, нефть, газ и совершенно пустой рынок, там даже кока-колы нет.  

Вице-губернатор Свердловской области Александр Высокинский уверен, что счастье надо искать не только на чужбине, но и на внутреннем рынке: «Безусловно, об экспорте нужно говорить, но превалирование этой ориентации не оправдано. Оборот розницы Екатеринбурга — 800 млрд рублей, численность населения агломерации — 2 млн человек. Как мы этот рынок используем? Только 4% непродовольственных товаров повседневного спроса производится на территории Свердловской области. Огромный объем комплектов для промпредприятий завозится извне — это десятки миллиардов рублей, которые уходят из региона. Надо вместе разбираться, что происходит, где мы передавили, почему, имея под рукой гигантский рынок, мы его не осваиваем».

Во внутреннем рынке (но не региональном, а скорее российском) видит «точку роста» и председатель совета директоров завода «Медсинтез» Александр Петров. Предприятие фактически занимается импортозамещением с 2000 года, производя инфузионные растворы. Ключевая тема с 2008-го — инсулин. С 2014-го — противовирусный препарат триазавирин. По словам Петрова, сегодня идут клинические испытания собственной субстанции инсулина, через два года она будет выведена на рынок. «Я вижу три точки приложения усилий — импортозамещение, модернизация существующих производств и обу­чение персонала по российским и международным стандартам», — комментирует Александр Петров. 
 
Вместе с тем владелец сетей «Норд» (бытовая техника) и «Магнум» (продажа алкоголя) Илья Борзенков замечает, что развитие внутри страны и региона сильно затруднено: «Мы в этом году не инвестируем, а изымаем деньги из бизнеса. Главная причина — отсутствие системы защиты прав собственности и доверия в бизнес-сообществе. Этому есть масса примеров. В одной компании сотрудник украл 1,5 млн рублей. Дело дошло до суда. Два года условно. Сколько бы ему дали, если бы он украл их у государства? Еще одна реальная история — крупная торговая компания обанкротилась, не заплатив сотне подрядчиков. Она до сих пор получает лицензии на открытие магазинов».

Еще одну проблему формулирует генеральный директор ассоциации «Налоги России» Игорь Теущаков — налоговое администрирование: «Если раньше инспекторы приходили и проверяли, как выполняется законодательство, то теперь они зачастую сразу рисуют схемы — не важно, добросовестна компания или нет. Давление на бизнес со стороны государства увеличивается. Через механизмы налогового контроля власти де факто вынимают оборотные средства, что безусловно негативно влияет на развитие предприятий».

Закончим, однако, позитивом. На наш взгляд, одной из явных точек роста, до сих пор остающейся маловостребованной, являются облигации. Предприятия почему-то преимущественно предпочитают «кормить» финучреждения, но не выходить на биржу. «Сегодня на банковских депозитах лежит примерно 20 трлн рублей. Если хотя бы 5% этой суммы перейдет в инвестиции в облигации, это уже будет большим подспорьем для отечественных компаний», — уверен начальник управления «Рынки долгового капитала и структурных инструментов» Московской биржи Андрей Бобовников.