Еще не тлен, но уже безысходность

Россию ждет затяжной кризис

Структурные проблемы не позволяют российской экономике расти. И ни власти, ни ученые, ни бизнес-сообщество впервые не могут предложить хорошего ответа на вопрос «что делать»  

В Екатеринбурге прошла ежегодная IX межрегиональная конференция «Точки роста экономики Большого Урала», организованная журналом и аналитическим центром «Эксперт-Урал».

— Нынешняя макроэкономическая ситуация очень непроста, — задал тон обсуждению директор АЦ «Эксперт-Урал» Дмитрий Толмачев. — Дефицит бюджета, девальвация рубля, отток капитала, почти нулевой рост ВВП и внешнеполитическая напряженность. Наша основная цель — отделить эмоции от фактов. И разобраться, как мы можем расти в этих условиях.

На двух стульях

Первой эмоции постаралась отбросить директор института «Центр развития» Высшей школы экономики (ВШЭ) Наталья Акиндинова.

— Россия подошла к новой волне кризиса с противоречивой экономической политикой. С одной стороны мы видим жесткое вмешательство властей в экономические процессы, рост обязательств бюджета в оборонной сфере и по зарплатам в здравоохранении и образовании, запуск масштабных (в том числе имиджевых) инвестпроектов с участием государства, приоритет занятости над производительностью труда. С другой — стремление поддержать макроэкономическую стабильность и попытки улучшить условия ведения бизнеса через принятие «дорожных карт».

По мнению директора Института рынков ВШЭ Андрея Яковлева, дело даже не в противоречивости самой экономической политики, а в ее антагонизме с политическими интересами и в отсутствии позитивных ожиданий.

— В 2005 — 2007 годах в стране витало ощущение внутренней социально-политической стабильности. Существовало некое видение будущего, с которым можно было соглашаться или не соглашаться. На мой вкус, то была модель госкапитализма с южнокорейско-сингапурским лицом, с допустимым уровнем коррупции, ограниченной политической конкуренцией и т.д. Тем не менее ресурсы тратились не только на поддержку друзей, но и на то, чтобы что-то построить. Три года мы наблюдали бурный прирост инвестиций, в том числе иностранных. Бизнес — он не про демократию, он про деньги. И это общее позитивное настроение толкало экономику вперед. Но осенью 2008-го, когда правительство бросилось помогать финансовым институтам, не замечая проблем реального сектора, ожидания лопнули. Падение 2009-го, на мой взгляд, обусловлено именно этим фактором. Фундаментальных причин для него не было. Во время первой волны кризиса приоритет сместился на решение текущих задач. Прошло пять лет, но горизонт планирования так и не восстановился. Да, в 2010-м — 2011-м была попытка сфокусироваться на улучшении инвестклимата, но протесты внутри страны и арабская весна способствовали сворачиванию этих инициатив. Сегодня Кремль принимает решения, исходя не из экономических, а из политических интересов, причем кратко­срочных. Когда нет видения будущего, все остальное — частность. Мы сталкивались с похожей ситуацией в 1998-м: действующая модель развития сломалась. В 99-м, как и сегодня, страна находилась в состоянии неопределенности. Принципиальное отличие в том, что тогда у нас было куда большее ощущение свободы. Люди были готовы говорить друг с другом, обсуждать сценарии развития и вырабатывать некоторые прагматические решения. Сейчас с этим гораздо сложнее.

Отсутствие долгосрочной экономической политики привело к логичному последствию — сокращению инвестиций в основной капитал. В первом квартале 2014-го зафиксировано резкое падение к аналогичному периоду 2013-го — 4,8%. И отскока не произошло: показатель июля — сентября — минус 2,7%.

В апреле на конференции «Устойчивое развитие регионов» (организована УрФУ совместно с АЦ «Эксперт-Урал») руководитель центра макроэкономического анализа Альфа-банка Наталия Орлова констатировала: компании не будут наращивать инвестиции и попытаются зарабатывать на долларе и евро (подробнее см. здесь). Похоже, ее прогноз сбывается. За три квартала 2014-го финучреждения региона (Сбербанк как всегда не учитываем) приросли по валюте на 26% к аналогичному периоду 2013-го. Годом ранее показатель был 14%. Мощнее всех рванула группа из трех крупнейших частных банков (Альфа-банк, Промсвязьбанк и «Открытие»): январь — сентябрь 2014-го — плюс 272%, тогда как показатель трех кварталов 2013-го — 15%.

Дополнительное давление на инвестиционный процесс оказывает бегство капитала: ожидаемый отток по итогам года — 120 — 130 млрд долларов (в 2012-м было 63 миллиарда, в 2013-м — 60). Наталия Орлова возлагала надежды на потребительский сектор: зарплаты и, что более важно, реально располагаемые доходы населения в 2013-м демонстрировали рост. Сегодня — нет. В августе — сентябре первый показатель впервые со времен кризиса 2008 — 2009 годов перешел в отрицательную область. Второй из-за роста индекса потребительских цен находится в этой зоне уже давно. Наталья Акиндинова пытается добавить ложку меда в бочку дегтя: «Это негативно повлияет на спрос, но торможение зарплат, вероятно, приведет к сокращению издержек и позволит получить больше возможностей для маневра и инвестирования». Правда, в реализацию этого сценария верится слабо. 

— Сегодня мы наблюдаем еще один парадоксальный тренд, — отмечает заведующий отделом экономтеории Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН Сергей Афонцев. — Я говорю о резком спаде импорта. По итогам трех кварталов его объем упал на 6,3%. При этом с экспортом у нас все в относительном порядке. Некоторые эксперты спешат списать это на обострение внешнеполитического напряжения. Но, например, импорт из США (вроде бы нашего главного неприятеля) за тот же период вырос. Я уверен, что наблюдаемый эффект — следствие существенного обострения структурных проблем в экономике.

Минус в карму

Тем не менее не обращать внимания на внешнеполитические факторы нельзя.

— Санкции, которые до сих пор принимали США и ЕС в отношении России, четко делятся на две группы, — рассуждает Сергей Афонцев. — Сначала они были «умными» и затрагивали интересы отдельных личностей и компаний. Но с середины июля Запад взял курс на причинение ущерба российской экономике. Зарубежные политики уже не разбирались, имеет та или иная отрасль отношение к украинскому конфликту. Работа шла по принципу «лес рубят — щепки летят». Надежды на то, что мы оперативно сможем повлиять на западных чиновников, бравируя защитой интересов западных компаний, работающих в России, бесплотны.

Влияние санкций на отдельные рынки мы предметно рассмотрели в конце октября (см. статьи «На молочишко», «Запретный плод», «Технологическая безопасность в опасности» и «Требуется решение»). Теперь попробуем объединить сцены отдельных сражений в одно большое и, главное, правдивое батальное полотно. Начнем с эффектов, к которым привели действия иностранных государств.

— По состоянию на 1 августа за счет средств, привлеченных от банков-нерезидентов, фондировалось 10,7% всех кредитов нефинансовому сектору экономики, предоставленных российской банковской системой, — констатирует Наталья Акиндинова. — На 1 октября внешний долг отечественных банков сократился на 17 млрд долларов (до 192 млрд долларов). При этом плановые платежи в его погашение составляли 19 млрд долларов. Таким образом, мы видим, что банки не стали привлекать новые займы и все ресурсы направили на погашение долга. Внешняя задолженность предприятий сократилась на 27 млрд долларов (до 422 млрд долларов). Плановые платежи в третьем квартале — 38 млрд долларов, то есть рефинансирование — менее 30%. Очевидно, что западные рынки капитала стали для нас куда менее доступны.

Это подтверждает и свежее исследование ИМЭМО РАН, основанное на опросе бизнеса. Большинство компаний — даже те, которые не являются прямыми адресатами санкций, — в качестве главного негативного эффекта отмечают ограничение доступа к капиталу: европейский и американский рынки де-факто закрыты, стоимость капитала в третьих странах и в России растет. Три других момента — снижение потребительского доверия, рост цен и проблемы во взаимодействии с иностранными партнерами.

— Многие российские предприниматели отмечают, что зарубежные компании перестраховываются даже в тех сферах, на которые санкции не распространяются, — комментирует Сергей Афонцев. — Иностранцы предпочитают либо не иметь дело с нашими фирмами, либо выставлять дополнительные требования, опасаясь, что сотрудничество с русскими повлияет на перспективы их развития. Этот подход активно практикуют китайские компании, имеющие подразделения в США.

Обратимся к еще одному исследованию, проведенному Высшей школой экономики. Его авторы опросили 2,1 тыс. предприятий обрабатывающей промышленности. 43,8% из них не видят рисков для своего бизнеса в связи с санкциями. Самыми «спокойными» отраслями оказались пищевая и швейная промышленность (рисков не видят 49% и 43% компаний). Три самых критичных риска — введение дополнительных торговых барьеров, проблемы с импортом сырья и материалов, колебание валютного курса.

Интересны меры минимизации рисков, которые уже предприняли отечественные предприятия. Большинство работало над поиском новых поставщиков, рынков сбыта и источников технологий. Любопытно, что находили они их преимущественно внутри страны.

Теперь к действиям российских властей. Пока их единственным официальным ответом стал запрет на ввоз пищевых продуктов из ЕС, США, Канады, Австралии и Норвегии. В теории это должно благотворно сказаться на отечественном АПК. На практике все не так радужно. Экономисты насчитали как минимум шесть рисков. Перечислим их без особых пояснений. Первый — нарушение деятельности организаций, имевших дело с попавшей под эмбарго продукцией (сужение ассортимента и потеря конкурентных преимуществ, разрыв договоров, потеря сырья). Второй — рост цен на «санкционные» товары, годовая инфляция станет больше примерно на 1 —1,2 п.п., увеличатся инфляционные ожидания. Третий — снижение реальных доходов. Четвертый — выигрыш отечественных компаний будет заключаться в большей степени в росте стоимости их продукции, и не факт, что ему будет сопутствовать увеличение инвестиций. Пятый — многие производства (особенно свинины и говядины) имеют длительный срок окупаемости. Наконец, шестой — образовавшийся дефицит продукции в краткосрочной перспективе заместится поставками из других стран. Таким образом, отечественные производители, как и до введения санкций, должны будут конкурировать с иностранными.

Помимо ответных санкций российские власти реализуют политику затыкания дыр и пытаются претворить в жизнь идеологию импортозамещения, подменяющую идею долгосрочного развития. Вред такого подхода мы подробно описали на примере ИТ-рынка (подробнее см. «О вреде идеологии клонов» и «Замещение смысла»).

Эксперты сегодня задаются двумя вопросами. Первый — временны?е рамки западных санкций. Чем они шире, тем сильнее негативный эффект: отсутствие доступа к лучшим технологиям и дешевому рефинансированию может серьезно снизить конкурентоспособность российской обрабатывающей промышленности.

— Со стороны США санкции могут продолжаться на протяжении нескольких лет, — считает Сергей Афонцев. — Для Штатов конфликт с Россией очень похож на иранский. Товарооборот Америки с обеими странами мал, соответственно, эмбарго затрагивает некритичную массу компаний, интересами которых можно пренебречь. При этом лоббисты стратегии медленного удушения ставят себе в заслуги подвижки, которые Иран делает в отношении своей ядерной программы. И они убеждены, козыряя минскими соглашениями, что Россия пойдет по тому же пути. В ЕС ситуация иная. Санкции там привели к политическому расколу. Но их отмена — дело большой бюрократии. Первый реальный шанс смягчить или отменить ограничения появится, пожалуй, только в марте 2015 года.

ЦБ подсчитал: в перспективе двух лет уже принятые санкции особо сильного эффекта на экономику страны не окажут: в 2015-м они «отъедят» 0,2 п.п. ВВП, в 2016-м  — 0,3 п.п. Даже если мы увеличим этот показатель вдвое, критичным он не станет. С точки зрения платежного баланса опасность тоже невелика: две трети российского экспорта — углеводороды.

Источник: Институт "Центр развития" ВШЭ

Проблема временных рамок актуальна и для ответных санкций. Неопределенность здесь препятствует инвестициям:
зачем вкладываться, если следующим летом границы откроют? 

Второй вопрос связан с риском эскалации конфликта. Этот вариант просчитали эксперты Всемирного банка: дальнейшие ограничения, вводимые ЕС и США, могут отнять у ВВП России в 2015 году 1,2 п.п., в 2016-м — 0,8 п.п. Это уже грозит рецессией. 

Резюмируем: фактор внешней политики для российской экономики не критичен. Это отрицательный герой второго плана. Но под его влиянием страна окончательно перестала задумываться о долгосрочном развитии.

Плохо или очень плохо

В Центре развития ВШЭ разработали три сценария развития российской экономики. Все они инерционны и предполагают, что политика государства в среднесрочной перспективе не изменится. Первый — цены на нефть возвращаются на отметку 100 долларов, внешнеполитическое противостояние смягчается или сходит на нет.
В этом случае экономике удастся показать позитивную динамику. Но она будет едва заметной. «В целом мы можем говорить о продолжающемся периоде стагнации или вялого роста», — комментирует Наталья Акиндинова.

Второй сценарий (по мнению Акиндиновой, наиболее вероятный) предполагает сохранение санкций и цены нефти на уровне 85 — 86 долларов за баррель. Здесь же — сохранение высокого уровня оттока капитала (в 2015-м — 114 млрд долларов). Это грозит отрицательной динамикой по инвестициям, уменьшением реальных доходов населения и, соответственно, товарооборота. Таким образом, мы получаем полноценную рецессию. В 2015-м ВВП снизится на 2% относительно 2014-го. Отрицательную динамику мы можем наблюдать и позже. 

— В этих условиях тревогу вызывает состояние бюджетной системы, — продолжает Наталья Акиндинова. — На федеральном уровне мы можем заместить выпадающие доходы из резервного фонда. Но у регионов такого спасительного источника нет. И это очень существенный вызов.

Третий сценарий — цены на нефть вырастут, внешнеполитические противоречия не разрешатся. Состояние бюджета улучшится. Но динамика ВВП все равно будет отрицательной.
 
Если грубо, нашу экономику ждет либо стагнация, либо истощение. И внятных ответов на фундаментальные вызовы ни у властей, ни у экспертов нет. Возможности политики денежного смягчения ограничены из-за инфляции и девальвации, усиление роли государства конфликтует со стремлением улучшить инвестклимат, новые бюджетные расходы на поддержку пострадавших от санкций, Крыма, программы импортозамещения мешают выполнить уже взваленные на себя обязательства и грозят увеличением налоговой нагрузки. Это тупик.

Нашу экономику ждет либо стагнация, либо истощение

Поиск нового пути мучителен. Экономисты, говоря о нем, очень любят сочетать существительное «политика» с целым рядом прилагательных «промышленная», «инновационная», «технологическая» и т.д.  

— В России нет благоприятных условий для проведения промышленной политики, — отрезал в самом начале выступления на конференции замдиректора Межведомственного аналитического центра Юрий Симачёв. — У нас слабые институты, частно-государственное недоверие, отсутствие единой команды и идеологии, чрезмерная централизация, скептицизм общества в отношении действий власти.

Затем эксперт добавил было оптимизма: «Формированием и реализацией промполитики в рамках штучных инициатив надо заниматься уже сейчас, чтобы в стране появились такие условия или началась подготовка к появлению таких условий». Но уже через полторы минуты вновь сделал больного скорее мертвым, назвав вызовы, стоящие перед промполитикой. Мы опубликуем их без комментариев: ситуативность импортозамещения, нет даже среднесрочных планов его реализации; страновая ограниченность научно-технологического сотрудничества; избыточное внимание к инновациям в хайтек-секторах при недостаточном в низко- и среднетехнологичных; отсутствие концептуальных основ российской технологической политики; приоритет научно-секторального подхода к НИОКР, невнимание к общественно-значимым проектам; отсутствие образа будущей экономики; искаженная система драйверов инноваций, низкий спрос на новую продукцию со стороны государства; закрытость ряда внутренних рынков для инноваций; понимание инноваций только как результата НИОКР (изобретательство, дизайн, трансляционные исследования забыты). 
 
— Я вижу только один путь, — ставит точку Андрей Яковлев. — Бизнесу придется в ближайшие годы опираться на собственные силы и рассчитывать только на себя. У государства просто не хватит денег на все задачи, которые оно перед собой ставит. К тому же надо понимать, что центр принятия решений сегодня — отнюдь не правительство, он сместился в Совет безопасности. Отечественные предприниматели наработали контакты, создали деловые сети, и именно этот ресурс в среднесрочной перспективе необходимо будет использовать. По-другому не выжить. Более-менее стабильная ситуация сложится на тех территориях, где бизнес и местная власть найдут точки соприкосновения, смогут выстроить эффективный диалог и региональную политику. Я думаю, нас ждет возвращение к ситуации начала 90-х, когда центр будет терять рычаги управления, а успех будет зависеть от того, насколько грамотно губернаторы смогут лоббировать интересы бизнеса на федеральном уровне.  

А в воздухе уже висит крик души председателя совета директоров «Корин Холдинга» Андрея Бриля: «Вы издеваетесь? Мы и так с 1988 года занимаемся строительством капитализма без капиталов. Где деньги?»