Мифы и реальности Виталия Воловича

Изобразительное искусство

Современный мир наполнен визуальными образами — и тем важнее их качество, считает великий художник

Мобильный телефон Виталия Воловича смолкает ненадолго. Приглашают на премьеру спектакля, просят выступить на презентации, а при упоминании очередной выставки ему становится страшновато: «Я заскочил в такое колесо, из которого стремлюсь, но не всегда могу вырваться». Его жизнь активизировалась, конечно, в связи с присвоением художнику звания Народный, но и до того аппарат не молчал. Это его реальность. В мастерской часовыми на посту стоят картины; уходят, переезжают в галереи и частные коллекции, их места тут же занимают новые. На столе — книга. Беру в руки — ничего себе вес: 630 страниц художественного альбома, а содержание — вся жизнь. Это тоже реальность. Постоянно взаимодействуя с мифами (миф есть освоение действительности в образных формах, и что же тогда искусство, как не миф?), Волович создал собственную реальность. И сам стал мифом, живой легендой. Представляю, как Виталий Михайлович, прочитав эти слова, усмехается: «Пока живой!». Любит он пошутить над своим возрастом. Ему позволено. А нам остается восхищаться двумя красивыми восьмерками, тем, как он их ощущает, и, у кого получится, брать пример.

Куда ж нам плыть?

Пока подбираемся к дню сегодняшнему, без краткого обзора пути пройденного не обойтись. Первый успех пришел к Виталию Воловичу как книжному иллюстратору: «Кладовая солнца», «Слово о полку Игореве», «Тристан и Изольда». В технике офорта им созданы циклы станковых работ «Средневековые мистерии», «Моя мастерская», «Женщины и монстры». Есть живописные произведения, ставшие в основном результатом путешествий по стране. Экспозиции, в которых он принимал участие, не сосчитать. Его работы входят в собрания Русского музея, Третьяковской галереи, Государственного музея имени Пушкина. Лауреат премий, обладатель медалей… Почетный гражданин Екатеринбурга и первый на Урале член-корреспондент Российской Академии художеств.

В рыночных условиях иллюстрация как жанр приказала долго жить. «Я тосковал без книги и в итоге нашел для себя новый способ соединения текста и рисунка — художественный альбом». Уже в третьем тысячелетии их появилось одиннадцать: «Графика», «Старый Екатеринбург» и другие. Последние пять лет Виталий Михайлович работал над итоговой книгой, для которой выполнил более пятисот рисунков, — «Корабль дураков».

— Когда слышишь столь экспрессивное название, сразу возникает вопрос: таково ваше видение мира?

— Безусловно. «Корабль дураков» — известная литературно-художественная метафора, под обаянием и воздействием которой находится все содержание книги. Я апеллирую к сатире средневекового немецкого автора Себастьяна Бранта, где он представил собрание курьезных историй, пороков и характеров. Со временем название отдалилось от первоисточника, жизнь и искусство включают в него все новые сюжеты, от Ноева Ковчега до гибели «Титаника», от образов Феллини до «Корабля дураков» Стэнли Кубрика...

— Есть еще пьеса Николая Коляды, а если вернуться в средние века, картина Иеронима Босха. Любопытно, что тогда мудрость понималась как добродетель, а глупость считалась синонимом порока. Наш «корабль» населен глупцами?

— Он населен беспечными людьми, это самое непростительное для человечества. И неизвестно, чем плавание закончится, ведь исторический опыт нас ничему не учит.

— Что же в альбоме первично, изображение или слово?

— Традиционно существовала такая связка: литературный материал плюс художник, который его иллюстрирует с той или иной степенью творческой свободы. Лучшие примеры: Дон Кихот до сих пор живет в том лике, что дал ему Гюстав Доре, Три мушкетера накрепко связаны с видением художника Мориса Леруа, герои Лермонтова — с Врубелем. Но сейчас с точки зрения издателей иллюстрация лишь удорожает производство книги, жанр по сути умер, и это большая потеря для культуры.

Принцип, который я опробовал в уже изданных альбомах и в полной мере реализую в новом, заключается в том, что рисунок и текст равноправны. Они существуют независимо друг от друга, но посвящены одной теме. На каждой странице возникает определенная драматургия, когда рисунок и текст созвучны или вступают в конфликт.

Литературная составляющая — это фрагменты всей мировой литературы, ее предельная концентрация: от Ветхого Завета до современной прозы, от античной поэзии до Игоря Губермана. Было перелопачено огромное количество материала! Иногда это оригинальные документы, например, протокол инквизиторского суда. В разделе «У поверженного Христа» есть страница про палачей. Когда-то, страшно сказать, 50 лет назад, на меня произвел впечатление экспонат в историческом музее Риги: коричневая отрубленная рука, а рядом с ней список, составленный рижским палачом Мартином, где он выставляет счет за проделанную работу. «Отрублена голова портному — 6 марок; выпорот уличенный в супружеской измене — 4 марки», и так далее.

В книге 13 глав, в которых я стараюсь отразить разные стороны бытия и человеческой истории. «Нашествие», «Вслед за вож­дем», «Дирижер», «Карнавал», «Старик в реквизиторском цехе» (наиболее компетентная сегодня для меня тема!). Это попытка, извините за громкие слова, оценить, что происходит с миром, с культурой. Получилось отнюдь не развлекательное чтиво, кто доберется до конца, достоин приза! Мой друг Миша Брусиловский вообще считает, что люди делятся на две категории: одни читают тексты, не обращая внимания на картинки, другие смотрят только картинки. Ну что ж, претендую на «Корабле дураков» на место не пассажира даже, а в командном составе…

— Получается, вы в одном лице — своем — соединили писателя и художника. Насколько я знаю, у вас был и чисто литературный опыт.

— История такая. Есть у меня приятель сценарист Леонид Порохня, сейчас он живет в Москве, а в бытность его в Екатеринбурге мы еще с одним товарищем раз в неделю собирались вместе, ели-пили, шутили-рассказывали. Леонид говорит мне: «Запиши свои истории, это интересно». Позвонил года через три: «Сделал? Будь другом, пришли». Выслал текст, от него ни слуху ни духу, я грустно размышляю по поводу несостоявшегося писательства и вдруг получаю подписанный издательством договор. Это единственная книжка, за которую я получил гонорар!

Другая ситуация с альбомами: чтобы их издать, требуются спонсоры. У художников, которые имели счастье жить долго, возникала одна и та же проблема — последнее произведение представлялось им самым важным, итоговым, но многие не успевали его закончить. Я-то горделиво думал: «Проскочил, успел!». Нет: пока книга не напечатана типографским способом, она — миф. Были попытки собрать необходимые для издания деньги. Евгений Ройзман и Владимир Шахрин пытались совокупностью своих авторитетов раздобыть средства, как Минин и Пожарский объявили «городской сбор», Центр Ельцина высказывал поддержку. Но, видимо, надо прожить несколько жизней, чтобы дождаться результата.

В общем, нахожусь в скверном настроении, но шучу: нужно внести изменения в скульптуру «Горожане» — мне впору стоять с протянутой рукой. (Речь идет о композиции Андрея Антонова в одном из скверов Екатеринбурга, где беседуют три известных уральских художника Виталий Волович, Миша Брусиловский и Герман Метелев. — М.Р.).

Искусство выходит в тираж

— Виталий Михайлович, сегодня многие говорят о кризисе в культуре. Но, с другой стороны, мы наблюдаем яркие теат­ральные явления, кино почти процветает (не на региональном уровне, правда). Как вы оцениваете ситуацию с изобразительным искусством?

— Печально. В прикладной сфере: дизайн, архитектура — есть движение, есть жизнь. А вот станковая живопись и графика, которые всегда являлись основой изобразительного искусства, переживают упадок. Раньше мы говорили: «картины только прикидываются товаром, на самом деле им не являются», вокруг них формировалось некое метафизическое пространство. Теперь же они сведены к рангу товара, комфорта, обслуживания — и никакой метафизики.

Современный мир наполнен визуальными образами, тем важнее их качество, то, какая картинка мелькает перед глазами. Предлагает ли она индивидуальность художника, по-своему преломляющего, деформирующего мир, или упрощенную схему. Язык искусства сложен, а усложняя что-то, мы теряем зрителей, читателей.

— Искусство всегда считалось элитарным. Когда же оно «вышло в тираж», то естественным образом утратило избранность, упростилось.

— Дело еще в качестве элиты, воспитана ли она на лучших образцах человеческой культуры. К сожалению, про нашу российскую элиту в своем большинстве так не скажешь.

Знаменитый французский художник Густав Курбе в конце жизни был награжден Орденом почетного легиона. Он отказался от награды со словами: «Государство тогда выполнит свой долг перед искусством, когда оставит всякую заботу о нем». Что ж, это было справедливо в обществе, где существовали устойчивые культурные традиции, где были свои «медичи». У нас же, оставшись без всякой государственной поддержки, без грантов, фондов и так далее, а именно это произошло с изобразительным искусством, оно оказалось наедине с рынком, который требует: проще, дешевле. Экономический кризис совпал с кризисом отношения к культуре.

Конечно, искусство выживет, приобретет иные формы. Но мы склонны мыслить в пределах собственной жизни…

— Вы общаетесь с молодыми художниками?

— Очень много талантливых ребят. Они легко овладевают технологическими новшествами и используют их в своем творчестве. Я с интересом отношусь к тому, что называется современным искусством. Там есть энергия мышления, присутствует интеллектуальная игра. Оно направлено не на создание объектов, а на возможности интерпретации. Что же касается страстности, подлинности, ощущения нутряной потребности делать то, что делаешь, это качество в новом поколении ослаблено. Мир толерантен, сейчас что-либо доказывать со страстностью неприлично: я думаю так, ты можешь думать иначе. Это раньше мы кулаками (образно!) отстаивали свои взгляды. Сегодня об искусстве почти не спорят, говорят о трендах и брендах.

— По поводу «брендов». Недавно я, подобно любому человеку, очутившемуся в Париже, посетила Лувр и пришла к Джоконде. Вокруг картины стояла бесконечная толпа, но на Джоконду никто не смотрел. С ней только фотографировались — селфи, то есть спиной. Культ и культура — однокоренные, но какие разные понятия!

— Да, общество склонно создавать культы. И все-таки толпа вокруг Джоконды — не самый плохой признак.

— Чтобы искусство «дошло до масс», оно тиражируется, репродуцируется и так далее. Не снижается ли ценность оригинала, когда создается столько копий?

— Ничего уничижительного в тираже самом по себе нет. Ряд видов искусства в принципе тиражны: книги; гравюры. Но существует некий предел количества экземпляров, которые можно отпечатать с одного листа, пока не утрачена свежесть доски. Говорю и буквально, и метафорически.

— Искусство лишь отражает реальность; что же истинно?

— Не история, конечно: в ней многое искажено, это особый вид мифологии, якобы основанной на фактах и свидетельствах. А вот великое искусство не лжет. Шуберт написал «Ave Maria» и тем подтвердил существование Богоматери. Веласкес создал картину «Сдача Бреды», и я верю, что так оно и было в реальности. Суриков «Утро стрелецкой казни» перенес на Красную площадь, хотя действие происходило в другом месте. Но не это важно. Искусство транслирует миру истину.