С насиженными расставайтесь
Трудовая миграция
Низкая трудовая мобильность населения препятствует исправлению регионального дисбаланса спроса и предложения на рынке труда
Государство всерьез взялось стимулировать мобильность россиян: в конце апреля федеральное правительство утвердило перечень 15 приоритетных регионов по привлечению трудовых ресурсов. В большинстве это территории Дальнего Востока и Сибири, Урал представлен только Пермским краем. В список включены субъекты РФ, которые заявили о потребности в реализации региональных программ повышения мобильности трудоспособного населения (в других странах они называются relocation package — пакет переселенца) и выразили готовность их софинансировать. Один из критериев отбора — «реализация инвестпроектов, обеспечить которые за счет местного населения граждан не представляется возможным». По данным правительства РФ, принятое решение позволит привлечь 3,3 тыс. человек для реализации 70 инвестпроектов.
— Для улучшения ситуации на рынке труда будут выделяться средства работодателям на переезд и обустройство работников, — рассказал директор департамента занятости населения Минтруда Михаил Кирсанов. — На каждого работника из федерального бюджета предлагается по 150 тыс. рублей, 75 тысяч — из регионального бюджета, остальные средства — работодателя.
Ранее глава Минтруда Максим Топилин заявлял, что затраты работодателя на привлечение одного человека составляют около 300 тыс. рублей, что включает в себя стоимость переезда, аренды жилья на год и обучения.
Необходимость повышения трудовой мобильности декларировали и раньше. Еще год назад на уровне федерального кабмина был утвержден план мероприятий. Программный документ рассчитан до 2018 года и содержит массу полезных пунктов — «Совершенствование правового регулирования трудоустройства граждан за пределами места постоянного проживания», «Развитие арендного рынка жилья и транспортной инфраструктуры» и прочее. Реализуются ли эти намерения? С правовым обеспечением все в порядке — закон о повышении трудовой мобильности вступил в силу с января этого года. Территории теперь тоже определены. Но остальные пункты под вопросом. Например, не во всех субъектах РФ разработаны региональные программы привлечения рабочей силы. Есть и другие ограничения — неповоротливая административная машина, неразвитый рынок аренды жилья, отказ от реализации инвестпроектов из-за недостатка финансирования.
По мнению ведущего научного сотрудника Института демографии Высшей школы экономики Никиты Мкртчяна, для того, чтобы создать оптимальные условия для миграции, предложенных мер и денег недостаточно.
— Никита Владимирович, по официальной статистике, объемы внутренней миграции в России с начала 90-х сократились более чем в два раза. Но мы ведь знаем, что Росстат учитывает только ту миграцию, которая сопровождается сменой постоянного места жительства и получением регистрации. Мимо учета проходят миллионы людей.
— Росстат владеет не всей ситуацией. Однако в вопросах статистики внутристрановой миграции произошли серьезные, я бы сказал — революционные изменения. С 2011 года Росстат публикует данные не только о мигрантах, зарегистрированных по месту жительства, но и о зарегистрированных по месту пребывания на срок девять месяцев и более. Это другой вид статистики, аналог прежней временной прописки, упраздненной в середине 1990-х. Там есть один важный нюанс: 90 дней человек может жить без регистрации, если он после этого оформляет регистрацию на девять месяцев, получится, что он год прожил на новом месте. По международной методике, года достаточно, чтобы считать, что человек надолго сменил место жительства. Со сменой методики подсчета выросли все фиксируемые статистикой миграционные потоки: больше людей поехали из непривлекательных регионов в привлекательные, стали активнее ездить внутри субъектов РФ. Хотя точнее будет сказать, что ездить больше не стали, но статистика теперь «видит» эти перемещения. Если раньше в пределах России с места на место переезжали 2 млн человек, то теперь это количество выросло вдвое, а объемы учебной миграции, это молодежь 17 — 20 лет, — втрое. То есть формально мы вернулись к уровню 90-х. Теперь статистика приближена к тому, что происходит на самом деле. Для меня индикатором являются данные по выезду из Дагестана: он существенно вырос — раньше были считанные тысячи, а сейчас десятки тысяч.
Москва не резиновая
— Основной центр притяжения населения в России — Москва и Московская область. Второй центр всероссийского масштаба — Санкт-Петербург. К ним можно добавить Краснодарский край, Татарстан, Белгородскую и Калининградскую области. Есть подобные точки на Урале и в Западной Сибири?
— Безусловно, столичный регион дирижирует миграционными потоками всей страны.
Но центры притяжения внутренних мигрантов есть и за пределами Европейской части России. Я бы назвал Новосибирск и Тюмень. К ним также можно причислить Екатеринбург, Томск и Красноярск. Благодаря им поток мигрантов из уральских, сибирских и дальневосточных территорий в Москву стал намного меньше. Люди стали задерживаться в региональных столицах между Екатеринбургом и Красноярском. Мне кажется, это новая тенденция, проявившаяся с десятых годов этого века.
— Эти города развиваются или Москва больше не способна вбирать в себя человеческие потоки?
— То и другое. Москва, скажем так, не резиновая. Сейчас в 50 — 60 км от МКАД растут многоэтажные постройки. А это уже середина Московской области. Знаете, как оттуда люди добираются в столицу на работу? Сначала на машине до конечной станции метро вблизи МКАД, потом еще на подземке. Вся жизнь на колесах. По 3 — 4 часа тратят на пробки, пересадки, это и немалые деньги. Альтернатива Москве — крупные региональные города — столицы второго эшелона. Кстати, они успешно притягивают не только население маленьких городов из своего же субъекта, но жителей соседних регионов. Это называется соседская миграция. Например, Новосибирск привлекателен для жителей Алтайского края, Томск — для кемеровчан. В Екатеринбург едут пермяки, челябинцы и курганцы. Обратите внимание: по темпам строительства жилья Москва уступает субъектовым центрам. Там, где строятся квартиры, есть спрос. Человек думает, купить квартиру за 2,5 миллиона в Тюмени или еще десять лет копить на аналогичное жилье в ближнем к столице Подмосковье.
— Получается, что основная конкуренция за человеческие ресурсы разворачивается между миллионниками?
— В основном конкурируют города численностью около миллиона человек. Но наличие крупнейшего города не гарантирует региону стабильного миграционного прироста: Пермь и Челябинск проигрывают Екатеринбургу. Томск, где менее миллиона жителей, служит точкой притяжения: там два крупнейших университета, имеющих российский бренд. Понятно, что в Томск в основном едут выпускники школ, стремящиеся попасть в сильные вузы, и они находят там что искали. Вообще городов, привлекающих молодых мигрантов, мало. Это Москва, Санкт-Петербург, Томск и Новосибирск. Уезжают будущие студенты преимущественно из северных и южных регионов страны и Дальнего Востока (Алтайского края, республики Коми, Оренбургской области, Курганской, Амурской, Магаданской областей и других). Это центры притяжения можно по пальцам посчитать, а мест оттока у нас существенно больше. Регионы, где нет собственной развитой инфраструктуры высшего образования, ежегодно теряют значительную часть молодых людей.
Одним миграционным актом жизнь не заканчивается
— Но те, кто приезжает учиться в Томск, не обязательно остаются там работать.
— Так и должно быть. Учишься в одном месте, работаешь в другом. В развитых странах миграция является важнейшим регулятором региональных и локальных рынков труда. Причем значимость миграции, особенно ее межрегиональной составляющей, особенно высока в странах с большой территорией. Российская статистика пока не может зафиксировать, сколько раз с места на место переезжал конкретный человек, но и она показывает, что в одном возрасте люди едут в одни города и регионы, в другом — в другие. Одним миграционным актом жизнь не заканчивается. Сейчас человек может в сорок лет поехать жить в Питер, например. Еще лет 20 — 30 назад это был удел немногих, кто получал продвижение, например, по партийной или хозяйственной линии. Сейчас если ты достиг потолка в своем городе, можешь попробовать себя в другом месте. Это и есть мобильность населения. В развитых странах люди десятки раз меняют место жительства, это не страшно. Конечно, там рынок аренды жилья более развит, но и в России сейчас спокойно можно снять квартиру в крупном городе, если ты нашел приличную работу. Каждый принимает решение — либо зарабатывать 30 — 40 тыс. рублей в региональном центре, либо больше ста в Москве, но ты эти 30 — 40 тысяч отдашь за съем жилья. Есть и другие обстоятельства. Если у тебя семья, двое детей, к примеру, один в сад ходит, другой в школу, их же надо будет заново устраивать на новом месте, жена тоже должна иметь возможность самореализоваться.
— Как кризис влияет на миграцию? Есть ощущения, что ее объемы растут?
— Казалось бы, если в городе прекращает работать градообразующее предприятие, а трудоустроиться негде, у жителей должно появиться естественное желание поискать работу в другом городе. Но дело в том, что те, кто хотел, уже уехали на заработки. Сейчас крупнейшие работодатели в городах обеспечивают местами не более 20 — 30% населения. Многие работают так называемым вахтовым методом. Кто-то уезжает на два-три месяца в ХМАО или ЯНАО, а кто-то на два-три дня, на неделю в соседний региональный центр. Кризис вряд ли повлияет на количество таких людей. А чтобы переселиться навсегда, нужны деньги. Да и кто гарантирует, что на новом месте будет лучше. Кризис ведь везде и он, вероятно, будет затяжным. С распростертыми объятиями вас вряд ли ждут в соседнем регионе.
— Есть смысл поддерживать нерентабельные производства для социального эффекта?
— Если производство должно умереть, оно умрет. Можно продлить агонию на год или два, но какой в этом смысл? Возьмите известный на всю Россию Нижний Тагил. Несмотря на то, что там расположены крупнейшие промышленные предприятия, в половине семей есть человек, который работает за пределами города. Предположим, что квалифицированный рабочий может рассчитывать на зарплату в 30 тыс. рублей, а если он поедет севернее, там предложат 80. Простая экономика. Многие привыкли так жить: три месяца работаешь, следующие три — дома своими делами занимаешься. В Башкирии есть город Агидель, там половина жителей работает за его границами. Семьи уже приспособились к такому графику: сын, например, вернулся с вахты, а отец уехал. Кто-то из мужчин все время дома.
— Во времена СССР система стимулов в виде денежных выплат и льгот обеспечивала возможность на протяжении десятилетий осуществлять территориальное перераспределение десятков, сотен тысяч людей (переселение, переводы, общественные призывы, организованный набор) из трудоизбыточных в трудодефицитные районы. Как сейчас расшевелить внутреннюю миграцию?
— У нас государство с большими традициями, если говорить о переселении людей. У советской индустриальной экономики были рычаги для масштабных свершений. Города строились в чистом поле. Было огромное сельское население, которое на целину отправляли и ГЭС строить в тайге. И для многих — это был шанс вырваться из колхоза, где зарплату платили галочками и трудоднями. Комсомольская стройка, куда часто подавались сразу после службы в армии, была возможностью изменить жизнь. Сейчас у села таких резервов нет. Там живут пенсионеры, они не нужны на Дальнем Востоке, где рабочих рук будто бы не хватает. В принципе госсистема не имеет тех рычагов, которыми она обладала в советское время, и такого количества желающих ехать «за туманом и за запахом тайги» нет. Есть рассуждения, что надо землю давать на Дальнем Востоке, недавно эту инициативу опять озвучили. Но понятно, что в основном это будут участки без инфраструктуры, далеко от региональной столицы. Что там можно построить, какой проект реализовать? Кем эта земля будет востребована? Никем! В конце концов, можно недорого участок найти без инфраструктуры и в ближайших к Москве областях. Вот пример. Сотрудники одного академического института купили домик в вымирающей деревне и арендовали 6 гектаров земли. Это стоит 162 рубля в год. Зачем ехать на Дальний Восток? О каких территориях опережающего развития мы говорим? Там кроме Азиатско-Тихоокеанского саммита так ничего и не возникло. Сколько денег закачали, это ни к чему не привело. Как ехали из Приморского края, так и продолжают уезжать. Один мой знакомый шутит, что благодаря саммиту люди научились пилить деньги, которых долго не видели, и решили поближе к Москве перебраться, к источнику средств. Создадим мы там одну особую экономическую зону, привлечем пусть даже 10 тыс. человек, возникнет маленький городок на наших многомиллионных квадратных километрах. Вот собственно и все. Что это изменит?
— А давайте вообще запретим выезжать. Пусть человек живет там, где родился.
— Не поможет. Если человек хочет в Москве или Питере учиться, ничем его не удержишь. Баллов ЕГЭ достаточно, родители способны его поддержать на время учебы, зачем его удерживать. Нужно создать условия, чтобы он вернулся. Получил специальность, у нас есть рабочее место для тебя, мы готовы дать тебе жилье или, лучше, субсидировать кредит, предложить хорошую зарплату.
Рыба есть, школы нет
— Вы уже говорили, что село постепенно перетекает в города. В 2010 году миграционные потери сельской местности составили 141 тыс. человек, а в 2012-м уже 235 тысяч. И статистика, наверное, не всех учитывает. Надо пытаться удержать этих людей в деревне?
— Село очень неоднородно. Есть высокопродуктивное, которое способно себя прокормить, где, например, успешно развивается зерновой бизнес. Я о российском юге. Там выращивать зерно очень выгодно. Оно вытеснило животноводство практически до нуля. Если техника хорошая, достаточно нескольких человек, чтобы обрабатывать огромные территории, не надо содержать несколько колхозов. И оттуда идет новая волна оттока населения, не востребованного такой эффективной системой хозяйствования. А есть деревни, которые никогда себя прокормить не могли в силу климатических условий. Их лес и охота кормили, но не земля. Отсюда сельское население уходило весь двадцатый век, если и развивается овощеводство, например, то стараниями иностранных мигрантов, и чаще в пригородах крупных городов. И не нужно здесь пытаться развивать, например, растениеводство: в советские годы в Коми пытались, сейчас не видят в этом смысла. Поля зарастают травой, люди уезжают или спиваются. Есть у тебя корова, молоко дает, но куда его продавать, инфраструктуры нет. Какое там фермерство. То есть село в Коми, Кировской или Костромской области и село в Ставрополье — это разные вещи.
— Дело же не только в климатических условиях.
— Важна ментальность, организаторские способности, видение перспектив. Мало тех, кто способен дело начать, нанять работников. В основном люди пассивны. Безусловно, имеются исключения. В Беломорском районе Карелии есть деревня, в которую мы с коллегами ездим уже несколько лет. Добраться туда непросто. В этом действительно удаленном, глубинном, но с девственной природой месте живут несколько крепких семейств — у них гостиница, коттеджи, десятки тонн рыбы обеспечивает прибрежный лов, они охоту могут организовать, лодки строят. Круглый год работают, зарабатывают, в отпуск не ездят — некогда. Казалось бы, живи да радуйся. Но есть проблема — школы нет. Детей мало, ее и закрыли. Им либо переезжать, а зачем они тогда дома понастроили, либо каждый день ребенка
возить за 50 км. Там дорог-то нет, одни ухабы, школьный автобус пустить не могут — нельзя по таким дорогам детей возить по каким-то нормам. Немногочисленные дети дичают, они ведь со сверстниками должны общаться. Это большая проблема. Пожалуйста, хозяйство есть, есть возможности деревню развивать, но кому это надо. Разве там молодежь останется? А без нее перспектив у села нет.