Будущее под вопросом
Антикризисные решения
Взрывной рост стоимости денежных ресурсов в текущей ситуации некритичен, компании справятся с долговой нагрузкой. Но проблема в том, что из-за этого не будут начаты новые проекты. Именно это обстоятельство создает угрозы для экономики
Российские компании пережили не один кризис. И у каждого были уникальные обстоятельства, поэтому решения требовались особенные. Нынешний спад многие пытаются сравнивать с 2009 годом. Так ли это? Мы продолжаем серию интервью с экспертами и руководителями успешных компаний на территории Урала и Западной Сибири, в которой анализируем ситуацию в экономике страны, говорим о том, какими методами можно и нужно удержать бизнес в ситуации спада.
— Все кризисы имели разную природу и разное движение показателей, но они были кратковременными. Мы еще не знаем, что такое — жить в условиях экономического спада, — считает наш сегодняшний собеседник Сергей Бурцев, председатель правления Челябинвестбанка, одного из старейших региональных банков Урала.
По антикризисному плану правительства России, значительная часть ресурсов пойдет на поддержку банковского сектора: 800 млрд рублей выделено на докапитализацию системно значимых банков за счет средств АСВ, еще 250 млрд рублей банки получат на финансирование инфраструктурных проектов. Насколько эта модель поддержки эффективна, какие системы управления в банковском секторе будут работать в нынешних условиях, мы обсуждаем с Сергеем Бурцевым.
Плавным курсом
— Сергей Михайлович, Банк России в последнее время удивляет рынок: сначала резкий скачок ключевой ставки на 6,5 п.п., потом неожиданное решение о ее снижении. Как вы оцениваете движения этого индикатора?
— Всегда легко понимать задним умом, советовать, что надо было делать. Многие сейчас говорят, что ключевую ставку в конце прошлого года надо было поднимать раньше: cначала на 3 п.п., например, и через какое-то время на столько же. Бизнес и экономика успели бы тогда адаптироваться, и шок был бы менее выраженным.
Сам по себе рост ставок, может, и некритичен, но неприятно то, что быстро начинает расти стоимость ресурсной базы. Как известно, у нас почти все виды вкладов в банковской системе, в том числе срочные, являются вкладами «до востребования», то есть любой вкладчик имеет право расторгнуть договор и тут же переоформить его под более высокую ставку. Что и произошло в конце прошлого года. Если бы движение индикатора было плавным, вкладчик, может быть, не раз бы подумал, а стоит ли ему по второму кругу разрывать договор. Второй фактор, который сильно повлиял на повышение ресурсной базы, — это действия крупных государственных банков. Они настолько резко взвинтили стоимость депозитов для юридических лиц (аж до 30% годовых), что даже те банки, которые не собирались повышать процентные ставки, были вынуждены включиться в гонку. Мне кажется, если бы государство в тот момент просто дало паникующим банкирам денег, негативного эффекта для системы и экономики было бы меньше.
Снижение ставки на 2 п.п. 30 января, на мой взгляд, достаточно рискованно, ведь инфляция за январь составила 3,6% годовых. Это максимальный рост за последнее время. Для банковской системы это решение можно сравнить с тем, как у больного сбивают 38-градусную температуру, и организм самостоятельно перестает бороться с вирусом. Очевидно, что уменьшение ключевой ставки в таком объеме не снизит стоимость ресурсов, и в ситуации неопределенности мы в массовом порядке не увидим тенденцию пересмотра условий по кредитам. Если инфляция будет выходить за 15% годовых, а все к тому и идет, есть основания полагать, что ЦБ будет вынужден снова поднять ключевую ставку, и температура у больного снова вырастет до 38. Конечно, такого развития событий не очень хочется, но я не исключаю его вероятность.
— А насколько вероятен всплеск спекулятивной атаки на рубль в этих условиях?
— Теоретически это возможно, но у спекулянтов сейчас достаточно высокие риски, чтобы они начали опять организовывать атаку. В прошлом году экспорт превышал импорт на 188 млрд долларов, в этом году возможно, что платежное сальдо России может быть снижено, но не так существенно. Кроме того, все ждут погашения внешних долгов нашими предприятиями, сумма там приличная, и не исключено, что в марте-апреле, после погашения существенной суммы внешних долгов в феврале, мы увидим некое укрепление курса рубля. Поэтому вряд ли в текущих условиях атака на рубль может стать однозначно перспективной для всех спекулянтов.
— Что еще будет давить на рубль?
— Основной фактор — снижение объемов экспорта в долларовом исчислении. Но если экспорт сократится, то с учетом снижения рубля импорт тоже может упасть на 40 — 50%, что позволит сохранить положительное сальдо платежного торгового баланса. Когда рубль дешев, становится выгодно продавать товары на экспорт, соответственно придется дорого покупать импортные товары. Это создает базу для укрепления платежного баланса. Из других факторов — это санкции, которые затрудняют возможности рефинансирования западных кредитов. Хотя я уверен, что как минимум половину долга нашим компаниям удастся рефинансировать. Определенные договоренности с западными партнерами все же есть, они будут готовы давать деньги на свой страх и риск, хотя и немного дороже. И в этой части, мне кажется, отток капитала из страны не будет таким существенным, как в 2014 году.
— Считается, что банки очень неплохо заработали на валютной панике…
— Ситуация у всех выглядит по-разному. Есть банки, которые открывали валютную позицию в приличном объеме, примерно до 9% от капитала, но далеко не все рисковали. Мы, например, всегда работали только на заявках клиентов, и открытая валютная позиция не превышала 1% (в ноль ее свести невозможно). Конечно, объемы конверсионных операций выросли, соответственно выросли и наши доходы, но это следствие желания наших клиентов заработать на курсах валют.
К сожалению, население верит тому, что говорят с экранов телевизора, и ложное мнение о том, что банки — спекулянты, уже сформировано. И этот миф, что все банки вложили рубли в валюту и сейчас ждут роста курса, очень трудно развеять, хотя и хочется.
— Как вело себя население, был ли ажиотажный спрос на валюту в декабре?
— В отличие от кризиса 2009 года, в 2014 году рубль слабел медленно, и это не приводило к резкой панике до декабря. А вот когда валюту покупать было уже поздно, люди побежали в обменники. Но этот период был коротким.
Опасная избирательность
— Как известно, правительство решило поддержать банковский сектор, но пока помощь оказана избранным 27 банкам. Как вы расцениваете этот подход?
— Вспомним кризис 1998 года, который сопровождался неплатежами. Мы из регионов отправляли деньги в Москву, а встречные платежи просто не поступали. Ситуация была критической, и начала разрешаться только после того, как тогдашний председатель ЦБ Виктор Геращенко «распустил» обязательные резервы и дал деньги всем банкам. Так удалось расшить неплатежи: появились деньги у крупнейших банков, и автоматически — во всей банковской системе.
Возможно, поэтому власти и помогают в первую очередь крупным банкам, чтобы не было развития кризиса неплатежей. Например, в 2008 — 2009 годах деньги тоже давали крупнейшим, надеясь, что они передадут их через рынок МБК малым и средним банкам для кредитования экономики. Увеличения кредитования в то время, конечно, не произошло по причине возникшего кризиса доверия, но всем удалось избежать системного банковского коллапса.
Мы еще не знаем, что такое — жить в условиях экономического спада
На этот раз снова собираются помогать крупнейшим. Но я считаю, что опасна не поддержка банков сама по себе, а избирательный подход. Именно ручное управление и неравный доступ к ресурсам создают условия для недобросовестной конкуренции. Получается, что менее эффективные банки, у которых норматив достаточности капитала на пределе, получат деньги, а эффективные и рентабельные, у которых норматив Н1 составляет 17 — 30%, — нет. Далее по правилам предоставления этих ресурсов крупные банки должны будут наращивать кредитование экономики. Очевидно, что в таких условиях они начнут перетягивать у остальных участников рынка лучших клиентов, чтобы выполнить требование по увеличению кредитной задолженности на 1% в месяц. И это не обязательно будет кредитование новых инвестиционных проектов. Мы получим новый виток недобросовестной конкуренции, которая, возможно, приведет к усилению позиций крупнейших банков за счет государства.
К сожалению, несправедливая конкуренция была, есть и будет всегда. Но хочется, чтобы государство не давало повода для ее проявления. Если в прошлом году сотрудники крупных банков убеждали клиентов переходить к ним, потому что «у всех малых банков скоро отберут лицензии», приводя в пример статистику отзыва, то сегодня привлекают клиентов тем, что отдельные банки получат деньги от государства, хотя реальных поступлений еще нет.
— То есть создается иллюзия, что хороший банк — это тот, кто получил поддержку от государства?
— Вот именно. И в этой ситуации очень трудно доказать, что есть банки, которым и помощь вообще не нужна, модель их бизнеса такова, что они устойчивы и без внешних вливаний.
— Деньги сейчас дорогие, это правда. Насколько высока вероятность развития событий по аналогии с кризисом 2008 года: могут предприниматели перестать пользоваться кредитами и вернуться к практике заимствования друг у друга, например, через векселя?
— Часть клиентов, действительно, не готова кредитоваться по таким ставкам, они прекратили выбирать кредитные линии. Но у меня нет ощущения, что кредитование полностью замерло. Другой разговор, насколько предприятия способны обслуживать кредиты. Этот момент надо анализировать хотя бы спустя два месяца. Если будет ухудшение платежеспособности, интерес к таким инструментам действительно может появиться. Но я не думаю, что практика заимствования, в том числе векселями, будет развиваться. От кризиса к кризису объем суррогатных денег снижается. Тем более что у векселей сейчас имидж сомнительных финансовых инструментов.
— Как компании переживают период поднятия ставок по уже действующим кредитам?
— Есть высокорентабельные предприятия, которые способны выдержать рост ставки на 3 — 4%. Они просто переносят эти затраты на себестоимость продукции. Решают проблему и те, кто реализует инвестиционные проекты, им приходится удлинять сроки окупаемости. Сложнее закредитованным компаниям, у которых задолженность доросла до годового оборота, в этом случае повышение ставки может серьезно изменить отчет о прибылях и убытках, отчет о движении денежных средств и создать риски обслуживания долгов. Но таких предприятий относительно немного. Не меньше меня беспокоит отсутствие спроса на ресурсы у новых клиентов. Отсутствие новых проектов — это вопрос будущего развития. Чтобы экономика дышала, мало запустить два больших инфраструктурных проекта на всю страну, рабочие места создает малый и средний бизнес. А он сейчас замер в ожидании.
— Как выглядит ситуация в отраслевом разрезе?
— Платежеспособный спрос упал, в том числе и потому, что снизилось потребительское кредитование. В торговле мы ждем снижения объемов продаж. Стагнация ипотеки может в определенной степени повлиять на строительный рынок. А вот экспортеры сейчас оказались в более выгодной ситуации, и даже не исключаю, что кто-то найдет иностранного инвестора: с учетом дешевого рубля покупка российских активов мне представляется достаточно выгодной.
— Вы упомянули ипотеку. У правительства есть намерение поддержать рынок за счет субсидирования банкам ставки по ипотеке. Это даст эффект?
— Может, и даст, если государство обеспечит гарантии на перспективу. Ипотечный кредит выдается как минимум на десять лет, соответственно, условия компенсации должны быть предоставлены на такой же срок. К сожалению, я не исключаю, что через пару лет условия могут быть пересмотрены, и банк вместе с клиентом останется один на один с этой проблемой. Конечно, нас пугает и сложная система администрирования таких форм поддержки, что может привести к задержкам поступления средств. Мне кажется, не стоит применять инструменты, которые требуют от федерального/областного бюджета длительного исполнения обязательств. Если уж поддерживать ипотеку, то компенсировать надо абсолютную сумму и разово, например, в момент предоставления кредита.
Номер один
— Челябинвестбанк работает на рынке 25 лет, вы все кризисы прошли. Как будете выживать на этот раз?
— Мы считаем, что главное в кризис — придерживаться долгосрочной стратегии и не делать резких движений. Мы зарабатываем 50% доходов от активно-пассивных операций и столько же — от оказания услуг. В среднем у банков это соотношение два к одному. И в этой части мы менее зависимы от изменения процентных ставок и конъюнктуры рынка. Текущая ликвидность — 140% при нормативе 50%, достаточность капитала на уровне 18% при минимально допустимом значении 10%.
— О развитии сервиса мечтают многие банки, как вам удалось выстроить эту модель?
— В первую очередь это, конечно, долгосрочные вложения в развитие этого типа услуг. Первые инвестиции мы сделали еще в 1995 году, считая это направление приоритетным. И многие конкуренты говорят, что именно качество этих услуг позволяет нам привлекать клиентов. Второй фактор вытекает из первого: хорошие технологии позволяют нам устанавливать тарифы, которые устраивают клиентов. Мы внимательно следим за этой позицией, например, не допускаем ситуации, когда за одну и ту же услугу берется плата дважды. Система тарифов должна быть простой и понятной, клиент должен понимать, за что он платит. Этого принципа мы и стараемся придерживаться.
— Считается, что такую модель можно выстроить эффективно только при низких затратах, а их обеспечивают дистанционные каналы. Это так?
— Конечно, мы активно развиваем дистанционные каналы обслуживания, есть возможности оплатить через интернет-банк и услуги ЖКХ, и налоги, и связь, и многое другое. Да, себестоимость дистанционных каналов ниже, чем в стационарной сети. Сейчас это направление стало слишком модным, его развивают все, а значит, ниша стационарного обслуживания становится свободной. Поэтому мы продолжаем развивать сеть отделений. Сейчас у нас их более 90, каждый год открываем около пяти новых точек.
— И в этом году?
— А почему нет… Сейчас закрывают точки банки, которые специализировались на потребительском кредитовании. И это понятно: объемы сокращаются. У нас многие отделения эту услугу не предоставляют вообще, они занимаются приемом платежей, вкладов, переводов. И большинство из них рентабельны. Конечно, мы тоже какие-то точки закрываем, но не в силу общей конъюнктуры рынка, а по причине их низкой эффективности. Понятно, что задумок открыть в этом году 30 отделений нет, но все, что стоит в плане, будет выполнено.
— Малые города представляют интерес для вашей модели?
— Открывать там точки, как правило, нерентабельно, а контроль со стороны пожарных, Роспотребнадзора и прокуратуры выше. Но мы все равно присутствуем в малых городах через наших агентов, которые оказывают услуги как минимум по приему платежей и переводов.
— Почему вы все-таки сосредоточились на Челябинской области, не пытаетесь выходить в другие регионы, в соседнюю Башкирию, например? В Свердловской области, понятно, конкуренция без того высока.
— Мы думаем об этом. Есть мнение, что в других регионах мы будем менее конкурентоспособными. У нас нет такого явного преимущества, как на территории Челябинской области. Здесь мы банк номер один с точки зрения оказания платежных услуг. Мы включены в реестр кредитных организаций, признанных Банком России значимыми на рынке платежных услуг, под номером 7.
— Сейчас каждая компания ищет внутренние резервы для выживания. С одной стороны, нужно явно соизмерять расходы с падающими рынками, с другой — важно не перегнуть палку. Многие менеджеры хорошо помнят уроки кризиса 2008 года: на волне оптимизации расходов они резко сократили персонал, а через год, когда рынки восстановились, кусали локти. Как сейчас найти баланс?
— В банковской сфере действительно идет волна сокращений, в основном это приходится делать банкам-монолайнерам, которые зарабатывали на выдаче потребительских кредитов. Поскольку у нас это направление не ключевое, мы не видим большой потребности в сокращении персонала. Кроме того, мы считаем, что спад в кредитовании временный. Скорее всего, объемы довольно быстро восстановятся.