Государство и право — явления духовные
Весной уходящего года «все прогрессивное человечество» отметило 20летний юбилей перестройки, а в октябре после тяжелой болезни умер архитектор идеологии нового политического мышления Александр Яковлев. Именно он познакомил советское общество с термином «правовое государство». Сегодня это словосочетание вышло из моды и в лексиконе российских общественных и политических деятелей встречается редко. Существительное «государство» теперь все чаще стоит в докладах рядом с прилагательными «безопасное», «сильное», «социально ориентированное», наконец, «суверенное». Между тем именно формат правового государства позволяет получить массу преимуществ в условиях конкуренции на глобальном политическом и экономическом рынке. Об этом — беседа с доктором юридических наук, ассоциированным профессором университета «ParisX» (Франция) Сергеем Архиповым.
Правовое представительство вместо народного
— Сергей Иванович, словосочетание «правовое государство» ассоциируется сегодня с некой несбыточной мечтой — коммунизмом, раем, землей обетованной. Существуют ли конкретные технологии, позволяющие совместить эту мечту с реальностью?
— Правовое государство характеризуется особым положением индивида как субъекта права. Одна из предлагаемых технологий заключается в создании законодательного суда и осуществлении идеи правового представительства как альтернативы идее представительства народного. В свое время Монтескье, Локк, Руссо отмечали, что идея народного представительства, конечно, имеет массу положительных качеств, но у нее есть серьезный внутренний дефект: одни и те же люди готовят проект закона, обсуждают его и принимают. В правовом государстве, где индивид первичен и составляет важнейший элемент правовой коммуникации, законы должны вызревать в конкурентных условиях. То есть каждый гражданин — участник законотворческого процесса, но конечной инстанцией становится законодательный суд, состоящий из профессиональных юристов, не зависящих от тех, кто готовил те или иные проекты законов. Их ключевая задача состоит в достижении совместимости интересов одного гражданина (группы граждан) с интересами другого. Кант в свое время говорил, что право — это совокупность условий, при которых произвол одного совместим с произволом другого. В этом состоит идея правовой коммуникации. То есть юрист должен организовать коммуникацию так, чтобы волю одного совместить с волей другого.
— Есть известное выражение: «свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого»…
— На мой взгляд, это некорректное понимание свободы. Покупатель ведь идет к продавцу не для того, чтобы ограничить свою свободу, наоборот, они заинтересованы друг в друге, в том, чтобы разрушить барьеры и найти условия для взаимовыгодного обмена. Весь бизнес строится на договорном взаимодействии, совместной коммуникации, то есть не на том, чтобы размежеваться, а на том, чтобы взаимодействовать. Поэтому подходы философов, утверждающих, что суть свободы состоит в том, чтобы размежеваться (чем выше у меня забор, тем больше у меня свободы), с правовой точки зрения неверны. Правовое понимание свободы заключается в обеспечении коммуникации. Мы должны найти те грани, когда покупатель и продавец, налогоплательщик и государство реализуют свои интересы через взаимодействие друг с другом. Но непрофессионал, которого избрали на четыре года и он все это время ни за что не отвечает, этого сделать не сможет. Поэтому я и говорю, что правотворческий процесс — это профессиональный вид деятельности.
Что мы видим сегодня, когда индивид у нас не является первичным субъектом права и целиком зависит от воли государства? Возьмем законодательство о налогах и сборах. В Налоговом кодексе РФ сказано, что под налогом следует понимать «обязательный, индивидуально безвозмездный платеж, взимаемый с организаций и физических лиц в форме отчуждения принадлежащих им на праве собственности, хозяйственного ведения или оперативного управления денежных средств в целях финансового обеспечения деятельности государства и (или) муниципальных образований». Поясняю: государство в одностороннем порядке требует от налогоплательщика передачи части его имущества (денежных средств) на безвозмездной основе, не обещая ему ничего взамен. Уплата налога не предполагает никаких встречных имущественных или неимущественных обязанностей со стороны государства, предоставления им какоголибо эквивалента. Государство по закону не обязано действовать в интересах налогоплательщика или в общих интересах всех налогоплательщиков, не дает ему (им) право контроля за расходованием полученных в виде налога средств, не предусматривает механизм правовой ответственности перед налогоплательщиком. По существу оно не видит в налогоплательщике субъект права, своего гражданина и относится к нему лишь как к подданному. Как видим, современное российское государство усвоило для себя принцип, согласно которому можно целенаправленно не заниматься экономикой, реализацией экономических проектов, организацией эффективного взаимодействия «хозяйствующих субъектов», управлением государственными предприятиями и т.д. Основные усилия государства сконцентрированы сегодня на двух задачах: вопервых, возмездного отчуждения, приватизации государственного и муниципального имущества или сдачи его в аренду; вовторых, на том, чтобы затем с помощью налогов национализировать то, что создано стараниями частных лиц.
Субъект и его воля
— Идея законодательного суда это только теория или в мировой истории имеются примеры его работы?
— В Древней Греции, в народном собрании Афин использовалась такая конструкция: каждый желающий мог предложить новый закон. Но тут же назначался защитник старого закона. И законодательный процесс строился как судебный. Гражданин Афин мог представлять свой интерес непосредственно, предлагая проекты законов и участвуя в обсуждении законопроектов, выдвинутых другими гражданами. Это было воплощение идеи правового, а не народного, как сейчас, представительства. В античности мы не найдем ничего более совершенного, чем греческая демократия. Даже на том ее уровне она была эффективной системой.
— Повашему, в идее народного представительства нет ничего правового?
— Она насквозь пропитана политикой.
И власть заинтересована в том, чтоб эта идея работала и дальше, потому что при ней на самом деле никто никого не представляет, а значит, никто ни за что не отвечает. И уж если мы говорим о строительстве правового государства, то должны осознать, насколько эта ширма народного представительства совместима с бизнесом, с правовыми отношениями, с правами индивидуума. Я понимаю, что предлагаю некий идеальный вариант (а к чему обсуждать неидеальный?). Для меня эта инициатива носит в некотором роде провокационный характер. Как юрист я пытаюсь оценить конструкцию народного представительства и посмотреть, насколько она соответствует нашим представлениям о том, как должно осуществляться право, правовое взаимодействие в различных сферах, в том числе в сфере бизнеса.
— Когда мы говорим об индивиде, тут все понятно: я гражданин, вот мои интересы, зафиксированы в виде моего законопроекта. А как следует понимать государство в качестве субъекта права?
— С индивидом как субъектом права тоже не все так просто. Американцы, например, предлагают сегодня домашних животных сделать субъектами права и от их имени предъявлять иски. Конечно, это абсурд, потому что высшей правовой ценностью был и остается человек, для меня субъект права — это совокупность его реальных правовых качеств. Вы можете сказать: сейчас я физическое лицо Иванов. Через минуту — что вас следует воспринимать уже как юридическое лицо, поскольку вы владеете фирмой. А еще через минуту вы — президент России и представляете собой государство. Таким образом, человек расщепляется на разные правовые составляющие, каждая из которых — абстракция. Древние римляне, кстати, эту абстрактность хорошо понимали и считали индивидом даже умершего субъекта. Проблема же современных норм права, в частности норм Гражданского кодекса, заключается в том, что мы субъект права воспринимаем физически и хороним его вместе с умершим человеком. У нас целое поколение советских юристов выращено на том представлении, что субъект права и физическое лицо — одно и то же.
А дореволюционные авторитеты, Чичерин, Дювернуа, Покровский, Трубецкой, прямо заявляли: право — вещь духовная; сводя все к физическому субстрату, мы теряем правовую преемственность, обрываем духовную связь, лишаем себя возможности передавать друг другу культурное наследие, цивилизацию.
Примитивные большевистские стереотипы, правовые представления создают сегодня массу проблем. Например, обсуждая темы конкурсного производства, понимания субъекта права как юридического лица, юристы нередко не могут четко определить, где заканчивается субъект и начинается объект права, что такое юридическое лицо как субъект права? Во многих вопросах это тайна за семью печатями. Да, есть активы, люди какието работают, но где здесь юридическое лицо как правовая субстанция, фикция это или реальность? Если отталкиваться от формулировки Гегеля, который говорил, что субъект — это только воля и ничего больше, все становится на свои места. Вы как представитель юридического лица или его руководитель наполняете его волю своей. И мы абстрагируемся, берем вашу волю и говорим: да, сейчас он выступает не как индивид, а как директор предприятия, как руководитель юридического лица. С этой точки зрения феномен юридического лица характеризуют именно правовая воля, сознание, юридическая ответственность — а не имущество, коллектив или совокупность организационных отношений.
— Таким образом, и государство следует воспринимать как правовое понятие, а не как материальное.
— Совершенно верно. Государство как субъект права — это прежде всего то, что мы поддерживаем своей правовой волей. Убери ее, волю, государство станет пустым местом. Большевики опошлили и понятие юридического лица, и понятие государства. В примитивной пролетарской трактовке оба они воспринимаются как нечто физическое. Некоторые цивилисты говорят, что это механизм ухода от ответственности.
Право не должно служить политике
— То есть все снова упирается в политику…
— Конечно. Для меня очевидно, что право и политика — системы автономные.
И пока право оформляет решения политические, оно выполняет только служебную роль, собственное содержание, свой «разум предмета» не раскрывает. Когда мы призываем создавать правовое государство, это означает, что государство должно быть, по сути, неполитическим. Оно должно действовать на основе правовых принципов, как любой другой субъект права. Дефолт 1998 года показал нам, с какой легкостью государство может уходить от юридической ответственности и возлагать ее на компании, банки, физические лица, выводить себя из сферы права, подминая закон и суд. Гражданский кодекс в его нынешнем виде делит субъектов права на физических и юридических лиц. А далее говорит: есть еще государство, которое не является юридическим лицом, но некоторые нормы до поры до времени могут действовать в отношении него как юридического лица. То есть законодатель, не обозначив четко, что это за субъект права — государство, вывел его в отдельную непонятную конструкцию, создав своего рода «черную дыру». За этим стоит неопределенность правового положения государства, правовой беспредел, который мы имеем сегодня.
— Существует ли в нынешнем мире пример правового государства?
— На мой взгляд, такие страны, как Швеция, Дания, Норвегия и некоторые другие, на полпути к этому. Они, конечно, многое сделали в правовом отношении, там, например, созданы эффективные механизмы контроля за расходованием средств налогоплательщиков, реализуются меры юридической ответственности государства перед гражданами. Если в Стокгольме у вас украли шапку и вора не нашли, то вам как налогоплательщику выдадут компенсацию за причиненный ущерб, за то, что государство не обеспечило правовой порядок. Там постепенно начинает реализовываться идея правовой всеобщности, правового отношения гражданина с государством, когда государство учитывает его интересы и несет юридическую ответственность за неисполнение своих обязанностей. Там, прямо по Канту, воля одного начинает совмещаться с волей другого и государство не навязывает свою волю гражданам. В нашей правовой системе, увы, ни контроля, ни ответственности, ни всеобщности — ничего этого нет.
— Очевидно, что правовое государство появится там, где этого захотят сами граждане. Наших же граждан сегодня так запугали угрозами терактов, китайским нашествием, американскими и прочими кознями «мирового закулисья», что они готовы отказаться от любого своего права в пользу государства, которое их защитит…
— Спору нет — внешние угрозы существуют. Россия — богатая страна, и в этом мире есть желающие сделать ее природные богатства своими. Но вспомним еще раз Канта. Он говорил: проблему внешних угроз можно решить лишь через эффективные внешние коммуникации, внешнее взаимодействие, через мировой правовой порядок и правовой процесс. Мировое государство (видимо, он имел в виду чтото вроде нынешней единой Европы) и есть гарантия внешней безопасности. Любой другой путь — тупиковый. Никакое самое сильное государство, ни Древний Рим, ни фашистская Германия, ни СССР, не смогли обеспечить свою безопасность. Не могут этого сделать и США, расходующие огромные средства на вооружение.
— Повашему, выходит, что Европа ближе всех к обеспечению своей безопасности.
— Да. Внешнее договорное пространство, единые границы позволяют решить эту проблему. В конечном счете, идея правового государства состоит не в том, чтобы человек терпел лишения, страдал и умер ради государства. Она в том, чтобы человеку как высшей правовой ценности было удобно жить: вести бизнес, путешествовать, приобщаться к культурным ценностям других народов. В сегодняшней Европе с политической точки зрения происходит совершенно недопустимая вещь — массовое самоуничтожение государства. Страны добровольно отказываются от таможен, границ, армий. Но с правовой точки зрения это вполне нормальный, естественный процесс: идет налаживание правовой коммуникации, люди реализуют собственные возможности и интересы. И это главная гарантия их безопасности.
— Но как же волнения во Франции, которыми запомнится уходящий год, сгоревшие автомобили тех самых простых граждан…
— А вот это как раз в чистом виде результат политических процессов, следствие бывшей колониальной политики. С точки зрения политики это нормально: сначала французы захватывали колонии, теперь колонии захватывают их. Но к праву это никакого отношения не имеет.
Идея правового государства состоит не в том, чтобы человек терпел лишения, страдал и умер ради государства. Она в том, чтобы человеку как высшей правовой ценности было удобно жить