Мандат за десять миллионов баксов

Накануне выборов политические партии так рьяно убеждают избирателей в собственных достоинствах, что к концу кампании сами начинают в них верить Иллюстрация: Сергей Айнутдинов

П

— Добрый день. Я бизнесмен и хотел бы спонсировать вашу партию. Могу я узнать об условиях сотрудничества?

— М-м-м. Вообще это не телефонный разговор. Хотя ладно. Насколько приличная у вас сумма?

— 5 млн долларов…

— Ну не знаю чем и помочь …

— А сколько надо?

— А на что вы рассчитываете?

— Я бы хотел быть в первой пятерке.

— Это минимум 10 миллионов, при этом 100-процентный результат гарантировать никто не будет. Но вы приходите, если с внешностью все в порядке, сделаем скидку процентов 5. Избиратели любят симпатичных кандидатов…

— Я подумаю. Внешность нормальная. А за 10 миллионов меня в другой партии в тройку возьмут.

— Ладно кипятиться-то. Давайте встречаться, обсудим все варианты. А там, где вас в тройку хотят взять, вряд ли вообще кто-то мандат получит…

Эдуардас Абелинскас

И чемодана мало

— Эдуард Юозович, по каким признакам можно судить о начале предвыборной кампании?

— Сегодня мы можем говорить уже не о подготовке к выборам, а о развернутых избирательных кампаниях, которые с тем или иным успехом ведут различные игроки. Фактически кампания стартовала два года назад, когда в федеральном центре начали готовить законодательную базу для проведения выборов. Затем запустили проекты, связанные с переструктурированием политического пространства. Это прежде всего создание «Справедливой России» (СР), поиск ее места в идеологическом спектре, отстройка структур, в том числе региональных. Сюда же можно отнести попытки СПС найти новую электоральную нишу, чтобы хоть как-то сохраниться в политике.

— Насколько сегодня сложнее организовать выборную кампанию, чем, например, четыре года назад?

— Выборы стали значительно дороже. Раньше в отдельных избирательных округах политикам можно было рассчитывать на победу, потратив всего 500 тыс. долларов. Например, самая дорогая кампания, правда, проигранная, была в Челябинской области: 5 млн долларов. Было много желающих поделить эти деньги, образовалось несколько команд, которые не смогли договориться и, следовательно, проиграли. Тогда средневыигрышная кампания стоила от 1,5 до 2,5 млн долларов. Сейчас, чтобы гарантировать человеку проходное место в списке, 5 миллионов уже недостаточно. Кроме того, выросли расценки в СМИ, требования к агитационной продукции. На принтере уже не распечатаешь черно-белые листовки, должна быть красивая наружная реклама, дорогие видеоролики.

У некоторых партий, конечно, деньги есть, но все-таки их на отстройку полноценной кампании не хватает. Поэтому они занимаются поиском спонсоров.

— Если предположить, что у меня есть 10 млн долларов, мне их хватит, чтобы попасть в список, скажем, «Единой России» (ЕР)?

— Этих денег будет достаточно, чтобы пробиться в СР. В ЕР, где развит бюрократический аппарат, вообще маловероятна ситуация, чтобы человек пришел с улицы с чемоданчиком и сказал: «Хочу». По идее и такой вариант, может, и осуществим, но не в Свердловской области, а в пределах Садового кольца, да и суммы там абсолютно другие. Покупка мест реальна в партиях второго эшелона, да и то с оговорками. Все-таки в списки сейчас стараются включать тех, кто хоть как-то себя зарекомендовал в работе с той или иной политической организацией. Деньги становятся не самым значимым ресурсом, уступая место договоренностям внутри политических элит.

Элиты за бортом

— Кроме того что эти выборы станут более затратными, чем они еще будут отличаться от прошедших кампаний?

— Это вообще совершенно другие выборы. Четыре года назад мы избирали половину состава Госдумы по мажоритарной системе (сейчас только по партийным спискам. — Ред.). У этой схемы были свои правила игры. Одномандатники зачастую не позиционировали себя как члена той или иной партии. Было повышенное внимание к региональным и муниципальным проблемам, вопросам на уровне избирательного округа. Местные власти были задействованы в избирательном процессе, учитывалось их мнение и ресурсы. Потому что они могли, пусть и с определенными оговорками, ставить условия кандидатам, которые в их округах избирались, могли заручаться их поддержкой в решении каких-то местных вопросов.

Сейчас, когда одномандатников нет, местные элиты будут использоваться как ресурс. И мы прекрасно понимаем, что его задействуют только две силы — ЕР и, где получится, СР.

— А роль региональных элит в избирательном процессе тоже снизилась?

— Она еще достаточно высока, особенно там, где губернаторы обладают реальной властью и доверием населения. Но если на прошлых выборах достаточно значима была их позиция в одномандатных округах (они могли давать установки местным группам поддерживать кандидата или нет), то сейчас такого влияния у них нет. То есть по большому счету региональные элиты тоже используются как некий ресурс, инструмент, а не как самостоятельный субъект политической борьбы. Однако нельзя забывать о том, что в регионах власть серьезно завязана с бизнесом и от нее зависит, будут ли крупнейшие компании давать деньги на выборы.

— Для какой из партийных структур наиболее благоприятны произошедшие изменения?

— Однозначно сказать сложно. Скорее всего, для ЕР, учитывая, что в основном на нее будет работать административный ресурс. Для победы «партии власти» будет консолидирована вся управленческая вертикаль. Единороссы прекрасно это понимают и серьезной конкуренции не ждут. Опять-таки раньше они могли переманивать одномандатников, которые шли на выборы самостоятельно, теперь нет. Но в любом случае ЕР наберет наибольший процент на выборах. Чем меньше партий преодолеют 7-процентный барьер, что необходимо для попадания в Госдуму, тем выгоднее для ЕР сложится распределение мандатов.

Севрюжина для правых

— На ваш взгляд, сколько партий пройдут в ГД и какие места они займут?

— ЕР, СР, ЛДПР, КПРФ и, вероятно, СПС. Насчет мест — есть данные последних социологических опросов: по ним, уровень доверия населения упал практически ко всем партиям. Но вряд ли такая ситуация сохранится до выборов, поэтому я бы не стал сейчас экстраполировать результаты соцопросов. Распределение мест зависит, например, от того, будет ли четко обозначен преемник Владимира Путина до выборов в ГД. Если один потенциальный преемник окажется в списке ЕР, а другой в списке СР, — это одна конфигурация, и борьба завяжется достаточно жесткая. Неслучайно же создали вторую партию. Многое будет зависеть и от социально-экономической ситуации в стране в декабре этого года. Свою лепту внесет даже внешнеполитический фактор: на результатах выборов может сказаться то, в каких отношениях будут Путин и Буш, насколько вероятна окажется война в Иране, какими станут цены на нефть.

У нас есть подушка в виде Стабфонда, но она небольшая — 10% ВВП. В Норвегии, например, 100%. И то там считают, что это не гарантия стабильной жизни. Существует вероятность серьезных социальных потрясений на этнической почве. Все эти факторы будут влиять на распределение мандатов в думе. При этом мы прекрасно понимаем, что 50% и даже больше успеха той или иной партии на выборах будет решаться не при голосовании и даже не в период агитационной кампании, а внутри политических элит. А они пока замерли в ожидании решений Путина… Я вам скажу, что до сих пор сохраняется вероятность того, что Путин не покинет свой пост.

— Вы включили СПС в список вероятных обладателей мандатов. Думаете, правым удастся преодолеть 7-процентный барьер?

— Да, если бы они были правыми на самом деле. Технологически у них вероятность попадания есть. Все будет зависеть от денег, вложенных в кампанию. Сегодняшняя популистская кампания СПС уже не ориентирована на силы, которые поддерживали ее, исходя из идеологических установок. Фактически СПС пытается забрать электорат, который был у Партии пенсионеров, у «Родины». Может попытаться играть на электоральном поле ЛДПР и КПРФ. Уральский политик Антон Баков, которому доверили раскручивать СПС, спас партию электорально, но похоронил этот проект идеологически. Сейчас СПС отстраивает собственную исполнительскую сеть в регионах и муниципалитетах. Это единственный шанс завоевать периферию. На телеканалах будет царить «партия власти». У СПС есть возможность балансировать на уровне 7-процентного барьера. А дальше все зависит от того, насколько серьезны окажутся договоренности между правыми и теми, кто определяет, кто из партий проходит в ГД, кто нет. Понятно, что от 5 до 8% набранных голосов — это та «вилка», от которой можно достаточно эффективно или добавить, или убавить. По мне так уж лучше бы не пустили СПС.

— Почему?

— Лучше не иметь никакой фракции, которая называется «правой», чем иметь такую, которая по сути правой не является и пришла на волне протестного голосования и популистской риторики.

— Но ведь правый электорат у нас есть…

— В России к правому электорату можно отнести 15% избирателей, а в Екатеринбурге даже 25%. Но его достаточно грамотно обрабатывает «Единая Россия»: «Мы за рынок, за помощь бизнесу». При этом единороссы говорят: «Другие хуже, им вообще предложить вам нечего. Чем вам сейчас плохо-то? Рестораны на каждом углу, количество машин растет, супермаркеты — как на дрожжах». Значительная часть этого правого электората не свой выбор уже сделала: «потребительская» свобода важнее политической. И голосует за ЕР. В общем, и либерализма у нас достаточно, только не политического, а потребительского. Вспомните, как Салтыков-Щедрин о желаниях русского либерала писал: не поймет, чего хочет — не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать…

Партия как ресурс

— Как вы считаете, удастся ли эсерам в каком-то из уральских регионов повторить успех Ставрополья, где они победили «партию власти»?

— Гипотетически — в Курганской области.

— Так там губернатор — единоросс… 

— Когда он был коммунистом, его спрашивали: «Как так, вы же из бизнеса?». А он говорил: «Да мне по барабану: надо красный пиджак надеть, я надену». Губернаторы рассматривают ЕР как понятный и значимый ресурс для достижения своих целей. Почва для СР там идеальная: губернатор-единоросс сидит давно, а жизнь существенно не улучшилась, по крайней мере, так, как хотелось бы многим. Кроме того, там нет значимых политических фигур. Однако территория небольшая, поэтому технологически бросать туда серьезные средства, чтобы добиться какого-то результата, бессмысленно. Упор на выборах будет делаться на федеральный результат, и даже если в каком-то одном субъекте федерации можно достичь победы для СР, общей картины это не изменит. В других территориях Урало-Западносибирского региона на равных бороться с ЕР эсеры не смогут. Тюменскую область я вообще в расчет не беру: там целая проблема даже оппозиционную фракцию создать в региональном парламенте — оппонентов нет.

— И визит лидера СР Сергея Миронова не поможет …

— С визитами федеральных партийцев, я думаю, все будет плохо. Мало будут ездить. 

— Смысла нет?

— Тут много причин. Одна из них заключается в том, что в значительной степени их интересуют не столько декабрьские выборы, а то, что будет с президентом. И поэтому политические элиты серьезно завязаны сейчас на разборке в пределах Садового кольца. Так что им пока не до регионов.

Компромат жив

— VIP-визиты — только один из методов политической борьбы. Изменилась ли технология ведения предвыборных кампаний, стала ли агитация более цивилизованной?

— Смотря что понимать под цивилизованностью.

— Пользуются популярностью технологии, основанные на компромате?

— Они стали чуть более изощренными. Причин много: во-первых, избиратель умнеет, во-вторых, государство стало жестче контролировать эти процессы. Опять-таки произошла отмена одномандатных округов. То есть нет смысла «очернять» конкретного депутата. А чтобы, например, вызвать негатив у населения по поводу конкретной политической организации, надо вести атаку на ее лидеров. Это очень затратно и опасно. Одно дело «катить бочку» на неизвестного кандидата, другое — на федерального политика.

— Кстати, о роли лидеров — появилась информация, что с поста секретаря свердловского отделения ЕР уйдет Алексей Воробьев, бывший премьер-министр области. Как это скажется на кампании единороссов?

— У Воробьева громадный опыт, он больше десяти лет возглавлял всяческие предвыборные штабы. У него наработанные связи с муниципалитетами. Авторитет Воробьева для территорий был очень велик, он мог влиять на отношения внутри местных элит: одним дать преференции, другим отказать. Это существенный фактор. Еще могу перечислить ряд позиций, по которым потеря Воробьева для партии серьезна. Но не будем забывать: ЕР — большой бюрократический механизм, и уход даже значимой фигуры катастрофически не влияет на положение региональной организации. Если мы возьмем партии второго уровня, то уход одной фигуры может обернуться для них смертью. Конечно, многое зависит от организаторов предвыборных кампаний.

— На Урале будут работать местные политтехнологи или приедут московские консультанты?

— В ЕР точно будут работать москвичи, хотя бы потому, что департамент избирательных технологий в партии построен серьезно. В полпредстве, в администрации губернатора, в мэрии на различных должностях трудится чуть ли не половина лучших политтехнологов области. Но в последнюю кампанию в областную думу они были задействованы фактически только как «говорящие головы» в так называемом «Клубе политологов». Боюсь, что и на грядущих выборах им развернуться особо не дадут. СР скорее всего будет использовать кадры, которые работали с лидером местной ячейки Евгением Ройзманом на всех прошедших выборах. Коммунисты в кои-то веки настроены на проведение нормальной кампании. Они могут сделать ставку на местные кадры, если Москва позволит. ЛДПР будет работать с екатеринбургской командой. Партии второго эшелона задействуют местных консультантов. В целом же уральские политологи будут работать в других регионах. Почему? Может быть, по принципу: не надо гадить там, где живешь.