Надо ли в еде монопольку держать

Свердловские птицефабрики, 70% которых — областные государственные унитарные предприятия (ОГУП), намерены в конце июня на совете по безопасности у губернатора поставить вопрос о 100-процентном акционировании. Областной птицепром — последний из могикан: законсервированных старосоветских «промов», якобы поддерживаемых госполитикой.

На деле никакой госполитики нет. Есть только ее имитация да символическая финансовая поддержка. Даже директора-ветераны, с десяток лет излагающие легенды о том, как они не дали растащить и прихватизировать «ядро российского птицеводства» — свердловский птицепром, признают: государство создало условия, развиваться в которых невозможно. Привязка к нему стала тормозом. Коготь государства тем временем цепко удерживает соблазнительную птицу, несущую золотые яйца, не дает уплыть собственности по воле рыночных волн.

Перед лицом новых вызовов рынка и ужесточающейся конкуренции промышленное птицеводство ощущает недостаточость темпов развития. Не хватает собственных средств, нет значительных источников инвестиций для модернизации. Сегодня область — вторая после Питера по производству яиц и мяса птицы. По яйцу объем стабилен — 1,2 млрд штук в год, что превышает потребность населения области (0,95 млрд штук) и позволяет реализовать продукт в другие регионы. Производство мяса птицы достигло в 2004 году 75,8 тыс. тонн, но ежегодный прирост (3,3 тыс. тонн) невелик, если соотносить его с огромными потребностями российского рынка, ведь на многих территориях птицеводство погибло. Ресурс есть: россияне съедают по 9 кг мяса птицы на человека в год, медицинские нормы — 15 кг, средний европеец ест 24 кг, американец — 48 кг. Угроза для свердловских птицеводов на своем рынке — экспансия со стороны усиливающихся конкурентов из Тюмени, Перми, Челябинска с их более дешевой продукцией. К тому же с 7 декабря 2004-го в страну вновь разрешен ввоз иностранной курятины, сильно увеличена доля США. Цены на отечественную птицу при ее высокой себестоимости будут снижаться из-за дешевой импортной продукции, производство которой солидно субсидируется в отличие от нашей. Соответственно, инвестиционная привлекательность отрасли будет падать.

На пути повышения конкурентоспособности свердловских птицефабрик стоят две проблемы: несовершенное законодательство и высокая себестоимость продукции. Исполнение федерального закона о ГУПах — прямой путь к банкротству: руководитель самостоятельно может израсходовать на сделку до 2 млн рублей, суммы свыше он обязан согласовывать с областной думой, правительством. Соотнесите порядок цифр: 50-тонный вагон комбикорма стоит 500 тыс. рублей, Рефтинской птицефабрике в день нужно 180 тонн, на период десятидневных праздников-выходных она должна обеспечить себя загодя и впрок, но ресурсы для этого не предусмотрены. Убийственный пример: в течение года Свердловская птицефабрика с годовым оборотом в 1,5 млрд рублей, входящая в пятерку лучших в стране и десятку крупнейших производителей в мире, не может получить субсидированный кредит (где 2/3 ставки погашается бюджетом) в 50 млн рублей. «Он нужен был осенью на покупку дешевого зерна, — рассказывает директор Геннадий Кочнев. — Прошли согласование Минсельхоза, Мингосимущества, но увязли в Минэкономики области, где каждый чиновник по очереди задавал одни и те же вопросы о финансовом состоянии, вместо того, чтобы просто посмотреть балансовый отчет. Будто в министерстве и так не знают, как работает самое успешное предприятие областного птицепрома». При этом по воле правительства в отрасли идет «внутренняя интеграция» — сильный слабого везет: в обязанности успешным птицефабрикам вменяется поглощение обанкротившихся и запуск производства на свои собственные средства. Так, Свердловская расширилась за счет Асбестовской, Сосновской и Баженовского ХПП, реконструировав его под кормопроизводство.

Тупиковая, абсурдная ситуация с ГУПами, в которую загнали птицепром, сохраняется второй год. У государства нет денег развивать отрасль нормально. Но рулить хочется: упустив из бюджета спиртовую промышленность, оно решило хоть в еде монопольку держать.

— Мы не собираемся просить у правительства больше денег, — поясняет намерения птицеводов глава ассоциации «Уралптицепром» Юрий Кляйнрок. — Бюджетная поддержка в сумме составляет сегодня менее 10% от собственных и заемных ресурсов птицефабрик. Мы говорим: дайте нам равные условия, свободу маневра. Как решение проблемы мы видим акционирование, пусть все ОГУПы для начала останутся в 100% собственности правительства области, но их деятельность должна регулироваться законом об акционерных обществах.

Не менее сложной выглядит вторая проблема, гнетущая весь отечественный птицепром, — высокая себестоимость, а следовательно, низкая конкурентоспособность продукции. Финансовое положение предприятий остается крайне напряженным, рентабельность у лучших не превышает 10 — 15%: цена на потребляемые ресурсы обгоняет цену произведенного. Диспаритет не компенсируется ни ростом продуктивности птицы, ни снижением уровня затрат на единицу продукции, ни применением современных технологий содержания и кормления. Теперь птицеводы области надеются, что, решив проблему 1 — сняв лямку ГУПов, добившись свободы маневра, необходимой в рыночных условиях, они получат дополнительные возможности для снижения себестоимости в дополнение к предпринимаемым ими усилиям.

Повернитесь на 180 градусов

Последние полгода на Среднеуральской птицефабрике (25 км от Екатеринбурга) ощущают — мяса птицы на рынке не хватает. ОГУП ежегодно наращивает объемы его производства на 10 — 15%, через собственную торговую сеть «Курико» (27 магазинов в Екатеринбурге и области) продает 80%: выстроена логистическая цепочка. Остальные 20% коммерческие структуры реализуют за пределами области.

— Сегодня мне из разных городов России звонят: дай птицу. Никогда такого дефицита не было, — говорит Сергей Эйриян, директор ОГУП «Среднеуральская птицефабрика». — Сказывается то, что стране в целом не хватает своей мясной продукции. Эта проблема обнаружилась после того, как в 2003 году всерьез занялись квотированием импорта мяса птицы, «ножек Буша». Импортная курятина составляла 65% нашего рынка. Еще чуть-чуть, и Россия полностью зависела бы от заграницы. Сегодня баланс в нашу пользу. Наша доля — 60% мяса птицы, растет и качество. Но в стране производится всего 27% мясной продукции, из этого объема птица составляет 50%, остальное завозим. Чуть меньше завезли — тут же «сели». Мяса птицы потребляется все больше, оно замещает сокращающиеся свинину и говядину.

— Сергей Константинович, а за счет чего вам удается наращивать объемы производства?

— За счет расширения площадей, интенсификации производства, новых технологий.

— Как сказывается на мобильности и развитии предприятия стопроцентная госсобственность?

— Слишком много бюрократизма. Кредит по федеральному закону об унитарных предприятиях мы можем брать до 2 млн рублей, хотя нас интересуют кредиты на несколько сотен миллионов: все, что свыше, надо идти согласовывать. Сверху доводятся планы, цифры, которые надо выполнять. Но непонятна процедура — что именно и с кем я должен согласовывать в длинных чиновничьих коридорах, кто там за что отвечает. Кроме кредитов я обязан согласовывать все покупки и продажи. Вероятно, это придумал тот, кто желает разорить отечественный птицепром, открыв путь «ножкам Буша». Птицеводы области все более склоняются к мысли о необходимости акционирования.

— Птицепром привлекателен для потенциального инвестора?

— Производство мяса птицы выгодно всегда, поскольку кормовая часть по сравнению с той, что нужна для получения килограмма свинины и говядины минимальна: для производства 1 кг птицы надо менее 2 кг зерна. Птица — это и самое дешевое мясо, массовая еда, ей всегда обеспечен спрос. Главный наш инвестор — население области, получающее вовремя достойную зарплату.

— Какова структура финансирования?

— Самоокупаемость почти полная. Областной бюджет берет на себя часть стоимости электроэнергии, две трети ставки рефинансирования по кредитам и небольшую часть расходов на капвложения, приобретение новой техники — в пределах 1,5 млн рублей в год. Своих мы вкладываем в развитие 60 млн рублей. Выручка за последние два месяца увеличилась до 80 млн рублей. Мы чувствуем, что надо бы, пользуясь моментом, расти гораздо быстрей и успевать захватывать рынок, иначе это сделают другие.

— На сколько надо расти, чтобы соответствовать спросу?

— Ежегодно удваивать объемы.

— Что вам мешает?

— Сначала мешали окорочка. Но конкурентные преимущества, полученные в результате квотирования, утрачены, а главную задачу — совсем вытеснить иностранцев — российские производители выполнить не могут. Повинны прогрессирующая инфляция, а вместе с ней рост цен на комбикорма, ГСМ и электроэнергию. Развитие сдерживают старые технологии, отсутствие средств на глобальную модернизацию. Диспаритет цен усиливается. Четыре года назад, чтобы модернизировать корпус, мне надо было сдать 20 тонн мяса, сегодня — в шесть раз больше.

— Более десяти лет диспаритет цен разоряет агропром, но ситуация не меняется. Почему?

— Поднимая тарифы и цены, энергетики, металлурги и прочие заботятся о своих отраслях, не думая, что убивают чужую курицу, которая несет золотые яйца. Выровнять межотраслевой баланс во власти правительства, захоти оно этого. Я считаю, что диспаритет живуч как хороший способ перекачать один вид собственности через другой до полного уничтожения, а потом купить за бесценок. Посмотрите: в агрокомплексе — банкрот за банкротом. Это уже не частные случаи, это уже политика не та.

На Западе 70% дохода от реализации продукции получает производитель молока, мяса, яйца. А у нас, наоборот, 70% забирает переработчик сельхозпродукции. Потому и агрокомплекс не развивается. Дошло до того, что переработчики вынуждены инвестировать в производителя, которого сами же и загубили: комбикормщики — в птицефабрики, молзаводы — в животноводство, молока стало мало. Нужно перевернуть цепочку, чтобы производитель развивался.

— Кто эту цепочку должен перевернуть?

— Я, например, сам перевернул ее для себя. Вернее, создал в виде замкнутого цикла: производство, переработка, реализация. Началось с того, что два года назад мы взяли более 10 га земли и стали выращивать пшеницу, ячмень, овес. Без своего зерна птицефабрика никогда не даст дешевого, конкурентоспособного мяса, потому что 80% в его себестоимости составляют корма. В последнее время многие птицефабрики России рванули на собственное кормопроизводство. Корма не то что безумно дороги — их почти не стало: растениеводство в стране рухнуло. К тому же наше родное правительство открыло шлюзы для продажи зерна за границу.

Приход птицеводов на землю — это звено, которое должно вытащить всю агроцепочку: производство зерна, кормов, молочное животноводство. Зерновые положено чередовать с кормовыми культурами, а раз есть корма — надо коров кормить, овец, лошадей. Важно, чтобы один рубль давал другой. Поскольку в два раза эффективнее самому перерабатывать, мы делаем это. Целую курицу продавать не выгодно. Разделенная на части, соответствующие доходам нашего населения, она и уходит влет, и в сумме дороже. На колбасный цех деньги собрали в складчину: и мы, и правительство, и строители присоседились. Молоко отдаем молзаводам. Из овечьей шерсти катаем валенки, варежки вяжем. В планах мясное коневодство и кумыс — много кормов, кругом брошенные фермы. Держим африканских страусов три штуки, наблюдаем, как приспособятся, потом будем выращивать массово. Еще есть три верблюда, три оленя. Почему бы уральцам не разнообразить стол? А все спрашивают одно: откуда у нас на все задуманное деньги.

Вечером — деньги

— Я тоже не поняла: откуда у вас, спеленутых бюрократами, деньги.

— Сейчас открою тайну. На фабриках, работающих по затратным технологиям, расходуют 2,2 кг зерна на получение 1 кг птицы, а мы — 1,8 кг зерна. Перекрутите это на наши годовые объемы — вот тут деньги и лежат. Мы много работаем, чтобы их взять. Коли бюджет придавливает ОГУПы с кредитами, мы освоили схему примерно такую, как «утром стулья, вечером деньги»: взяли у немцев, у Big Dutchmen, экономичные газогенераторы, установили во всех корпусах автономное электро— и теплоснабжение: за электроэнергию раньше платили миллион рублей, а теперь втрое меньше. В течение года с небольшими процентами вернем. Это выгоднее, чем брать наш коммерческий кредит. Коптильную камеру, три комплекта оборудования, израильтяне отдали. Говорят, работайте, потом расплатитесь. С лихвой окупается. Датчане ставят нам свое оборудование — часть денег отдаем сейчас, в течение года выплатим остальное. Это мои партнерские отношения с миром.

— Как западные люди дают вам «утром стулья»? Они же знают, что в России все так переменчиво.

— Под мое слово. Они знают: деньги мы всегда возвращаем.

— Сейчас вы конкурентоспособны с Западом?

— Нет, там село получает огромные против наших дотации и лучше умеет экономить. Поэтому и мясо дешевое. Вторая причина дешевизны иностранных кур — химические подкормки. От них мышцы у цыплят растут, как у спортсменов-бодибилдеров. Единственное, чем остается утешаться отечественным производителям курятины, — качеством своей продукции. Чем и занимаемся. Все довели до лучших мировых образцов: породы птиц, кормление, поение, механизацию, вентиляцию и прочее. Если мы раньше в каждом корпусе получали по 600 тысяч инкубационных яиц для бройлеров, то теперь по 1200 тысяч за счет новых технологий. Но с импортных кормов перешли на традиционные уральские пшеницу, овес, ячмень. Лучше результат. Главный конкурент у нас на рынке — Среднеуральская птицефабрика вчерашняя.

— На сколько дешевле получается свое зерно?

— Мы пока не можем иметь дешевое зерно. На селе нам достается развалившаяся техника, зарастающие поля, разучившиеся работать люди. Мы должны своими расходами хотя бы уложиться в рыночную цену. Но обеспечить перспективу. Сегодня одной бройлерной птицей заниматься нельзя. Мы не сможем влиять на цену зерна, это другой рынок, но его игроки уничтожают своими ценами птицефабрики. А когда ты имеешь свое зерно, ты уже диктатор на рынке птицы и по объемам, и по цене. Со своим зерном я буду недоступен для конкурентов. На молоке возможна хорошая рентабельность: поначалу наши коровы давали по 4 литра, а сегодня уже по 18, а мы пока только внешний лоск навели. Коровам нужен сбалансированный монокорм, заготовленный на два года, постоянное содержание под крышей.

— Сколько вы отвлекаете на это средств от основного производства?

— Ничего не отвлекаем. На покупку зерна выделяются льготные банковские кредиты. Зерно покрывает все расходы. А вторая схема — берем технику в лизинг на семь лет. То есть обрабатывают те же поля те же люди, но у них наша техника, новая технология и идеология. Землей заниматься убыточно, если у вас плохие технологии, вернее, технологи. Мы в России много сжигаем горючего и вообще идем на селе не туда. Надо на 180 градусов развернуться. В том числе и промышленности: она выпускает не то оборудование, технику.

Осознав это, в разгар посевной (!) мы поехали учиться в Финляндию. В северных условиях, при суммарных положительных температурах на 230 градусов меньше нашего, на скудных каменистых почвах у финнов урожай лучше, зерно дешевле. Они ячмень начинают убирать 1 августа, а мы 1 сентября. Вернувшись, мы сократили на месяц «закапывание» денег.

— Какова эффективность всего этого расширения, считаете ли вы рентабельность на каждом производстве?

— Обязательно. Рентабельность у нас 13 — 15%, невысокая, средняя по отрасли. Осваивая непрофильные виды, мы рентабельность не уронили, хотя и прибыли больше не получили. Но завтра получим — мы обеспечили завтрашний день. Неофициально мы считаемся холдингом. Берем по просьбе правительства области и обанкротившиеся птицефабрики, начинаем развивать.

— Ваша выгода тут в чем?

— Птица имеет свойство на больших площадках плохо себя вести. Надо чтобы она была вся одного возраста на одной площадке.

Мы одни бы ничего не сделали: каждое из производств потянуло к нам всяких смежников, поставщиков, партнеров. Возникает такой конгломерат, дающий работу многим. Торговая сеть под нашим брэндом «Курико» расширяется, позволяем другим магазинам торговать. Кластер — не кластер… Даже композиторов загрузили: Александр Пантыкин написал нам гимн, флаг свой у фабрики с тремя полосами цветов бройлера — белой, желтой и красной. Губернатор приехал: «Слушайте! Что вы творите?»…