Горе без ума

Лев Закс

Д

Частная история Гуманитарного университета (Екатеринбург) отражает общую ситуацию в России. Он возник на волне перестройки как одно из первых альтернативных высших учебных заведений России. Был зарегистрирован в 1990 году, когда правовой базы для негосударственных институтов еще не существовало, знаком легитимности явилось постановление правительства страны. А недавно он стал первым в регионе негосударственным вузом, имеющим официальный статус университета. Ректор Гуманитарного университета Лев Закс размышляет о нынешнем «образовательном моменте» России, Урала и своего вуза.

Знания — конкретные, подход — общий

— Лев Абрамович, как первоначальные задачи университета соотносятся с сегодняшним днем?

— Когда начинали, мы, с одной стороны, хотели закрыть пробел, что существовал в социально-гуманитарном образовании: гуманитарные науки находились под гнетом идеологии. С другой — мы вели поиск технологичных вариантов образования — для применения в жизни. Не сугубо теоретическая психология, например, а умение выстроить отношения с реальными людьми. Ближайшее же время подтвердило правильность выбора. Рыночная экономика базируется на самодеятельности людей, предпринимательская активность требует хорошего научного и технологического обеспечения. Современные технологии нужны не только в производстве вещей, но и в человеческих отношениях, в ведении социальных дел.

15 лет назад в университете было сто студентов и пять специальностей. Сегодня у нас обучается примерно 6 тысяч человек по 16 — 17 специальностям. Появились такие перспективные, как прикладная информатика в экономике, конструирование швейных изделий, есть большой факультет менеджмента.

— Однако сегодня общим местом стали разговоры о перепроизводстве именно гуманитариев: юристов, психологов, экономистов. В то время как экономика ощущает дефицит инженерных работников, узких специалистов.

— Мне кажется, что крики об избытке юристов-экономистов не адекватны ситуации. Юристов в демократическом обществе много не бывает, как не может быть много права, закона. Если сравнить количество этих специалистов у нас и в США, то в России эта ниша еще не заполнена, особенно не хватает профессионалов высокого уровня. То же с экономистами. Сегодня недостаточно просто разбираться, как устроена экономика. Предприятия уже не испытывают потребности в тех, кто может посчитать доходы-расходы. Но они испытывают потребность в экономистах, мыслящих креативно.

Развивающееся производство объективно нуждается в определенных специалистах, и оно их, конечно, должно получать. Драматическое противоречие заключается в том, что интересы общественного развития не всегда совпадают с сиюминутными потребностями конкретного бизнеса. Экономика подчас требует более узких специалистов, чем дает образование. Потому что «образование» и «специальность» — не одно и то же, это понятия разного уровня. Работодатель должен отдавать себе отчет в том, что широко подготовленный человек может решать узкую задачу, а узко подготовленный — не может работать на расширение задачи. Если речь идет о развитии (а нам нужно развитие, а не механическое изготовление бумажных салфеток), ключевым словом становится «инновации». Современный специалист должен не только легко ориентироваться на своем конкретном отрезке, но и видеть далеко за его пределами.

Западный мир давно избавился от страха перепроизводства гуманитариев широкого профиля. Эти люди всегда находят себе применение: гуманитарное мышление позволяет творчески подходить к решению конкретных задач. Если вы посмотрите, какое исходное образование имеют успешные бизнесмены, вы увидите, что редко кого из них готовили именно для бизнеса, среди них немало философов, математиков, то есть людей, мыслящих общими категориями. Поэтому мы свою задачу понимаем как соединение предельно актуализированного образования в смысле его конкретности, технологичности — с широким подходом, ориентацией на инновационное, творческое мышление. Образованию опасно впадать в крайность узкого прагматизма, потому что завтра само производство скажет: нам нужны новые специалисты.

— На стыке рынка труда и рынка образования сегодня возникает серьезная проблема: по усредненным данным, 50% выпускников работает не по специальности. Отслеживаются ли у вас судьбы бывших студентов?

— В университете создана служба по работе с выпускниками. Она, во-первых, помогает соединить выпускника и работодателя, во-вторых, является мониторингом для саморегуляции. Это своеобразная обратная связь, с помощью которой мы узнаем, насколько применимы получаемые в вузе знания, становятся ли они основой карьеры, а также определяем потребность в дополнительном образовании. Процент трудоустройства наших выпускников стабильно высок. Гуманитарный университет как вуз негосударственный напрямую связан с рынком, отслеживает его тенденции, мобильно откликается на них, наши выпускники не остаются невостребованными. Кроме того, выскажу мнение, которое, возможно, идет вразрез с распространенным сегодня. Работа не по специальности — не есть трагедия: ни для человека, ни для страны. Образование имеет ценность само по себе. Тем более образование широкого профиля.

— Есть ли сегодня принципиальное отличие частных вузов от государственных? Набор предметов примерно одинаков, и те, и другие работают за плату, преподаватели — одни и те же…

— С годами, безусловно, произошло сближение, и это в духе мировых тенденций. Отличие сохранилось в стиле жизни и атмосфере. Могу ручаться, конечно, лишь за свой вуз: у нас куда меньше формализма и обезличенности, чем в крупном государственном учебном заведении. Я сам учился в очень хорошем вузе — Уральском госуниверситете. Но даже там нам в голову не приходило, например, потребовать замены преподавателя. В Гуманитарном университете отвод преподавателя возможен. Здесь действует центр маркетинговых исследований, который проводит замеры популярности педагогов, учитывая не только квалификацию, но и человеческие качества, владение технологиями общения. Мы исходим из либеральных ценностей: уважения к человеку, его праву выбора. Оборотная сторона — это спрос. Если мы доверяем студенту, разрешая свободное посещение лекций, он принимает ответственность на себя.

— Доводилось слышать мнение работодателей, которые берут выпускников частных вузов в последнюю очередь: мол, туда идут те, кто не смог поступить на бесплатное отделение. Как вы оцениваете студенчество?

— Сам по себе факт, платит или нет человек за образование, не есть свидетельство его уровня. А портрет современного студента противоречив. Схематично можно обозначить три группы: инфантилы, прагматики и selfmademan. Больше, чем низкий уровень знаний, меня порой огорчает некая атрофия сознания, инфантилизм. Тратя на образование родительские деньги, часть студентов не понимает, для чего учится. Обратная тенденция — прагматически ориентированные студенты без развития второй половины личности: мировоззренческого любопытства к миру, стремления к высоким целям. Это результат масскультуры, а также низкой культурной эффективности школы, которая не формирует должным образом общечеловеческие ценности. Но я вижу и положительную тенденцию: возрастает число ребят, которых можно назвать сделавшими себя сами.

Троечники не становятся элитой

— Лев Абрамович, сегодня много говорят о реформировании высшей и средней школы. Спорят о введении единого госэкзамена, о сокращении вузов. Но лично у меня складывается впечатление, что реформа не занимается главным — смыслом, содержанием образования. Она не дает понятия цели образования: какой результат нужен стране. Как вы оцениваете реформу?

— Выделяется, по меньшей мере, три задачи. Первая — фундаментальная: поднимать качество образования, делать его современным. Эта задача скорее декларируется, чем всерьез продумывается. Работают другие, более прагматические.

Например, задача, связанная с включением России во Всемирную торговую организацию. Одним из условий этого является присоединение к так называемому Болонскому процессу, приведение образования России к международному знаменателю. Конкретно это выражается в отказе от пятилетней системы подготовки специалистов. Реальные результаты образования в этом случае разобьются на две группы. Бо льшая часть — бакалавры, те, кто, в сравнении с прежними выпускниками, будут знать меньше, на уровне техникумов. Рядом с ними появится более высокоразвитая, но малочисленная группа магистров, часть которых уйдет в науку. Что получит экономика? Прагматически выученных людей, готовых к выполнению конкретных операций, но вряд ли способных творчески обогатить свою сферу. Что же получит государство? Вместо поднятия уровня образованности нации он понизится. Это может иметь опасные последствия. Кто будет развивать культуру, в том числе политическую, социальные отношения? Когда я смотрю на наших политиков, мне нередко кажется, что это троечники, плохо учившиеся люди, из них не сформируется элита. Элита же — не украшение страны, а функциональная необходимость. Чем глубже и толще ее слой, тем мощнее и увереннее развивается страна. Введением массового бакалавриата мы сами себе понижаем образовательную планку. Нужны ли такие потери ради внешнего соответствия международным канонам?

— Следующая задача, очевидно, связана с системой финансирования?

— Общая логика реформирования такова: государство сбрасывает с себя часть экономической ответственности, но стремится сохранить руководящую роль. Будучи по сути бедным и находясь перед выбором: инвестировать в развитие, в долгосрочные цели или минимизировать расходы, государство выбирает последнее. Сиюминутные интересы побеждают в ущерб капитальному строительству.

Идею платности образования общество должно пережить и принять, альтернативы нет. Но пути оплаты могут быть разные, отнюдь не только из кармана студента, а точнее, его родителя. Прежде всего, часть позиций должна остаться за государством: подготовка фундаментальных специалистов (кто же будет платить за астрономов и философов?) и одаренных детей (ломоносовы не должны думать, где взять деньги на обучение). Второе: государство и сами вузы должны активно подключать бизнес, который является главным потребителем специалистов. Возьмем, к примеру, металлургическую промышленность. Как мне представляется, большинство предприятий отрасли — частные. Сфера услуг также в основном частная. А специалистов для них готовят государственные вузы. Договоры между заводами, фирмами и институтами уже заключаются, но еще не стали системой. Третье: необходимо создать систему стимулирования инвесторов. Западный опыт свидетельствует: на такой основе могут возникнуть фонды, заинтересованные и в конкретных специалистах, и в развитии тонких, интеллектуальных сфер.

— Реформа провозглашает идею доступности образования. На деле же в новых условиях финансирования высшее образование станет недоступным многим категориям. Банки не дают ссуды под зарплату работников бюджетной сферы: педагоги не смогут выучить своих детей. Какое предприятие оплатит обучение человека из далекого села? Полстраны в результате отсекается от высшего образования.

— В законе «Об образовании» заложены пути решения проблемы, только на практике механизмы еще не работают. Например, образовательные кредиты. Европейский и американский опыт таков: человек возвращает средства, когда начинает работать, и предприятие-работодатель так же, как и он, заинтересовано в скорейшей «расплате». У нас банки предлагают кредиты на очень жестких условиях, мало для кого приемлемых. Другой путь — государственные именные финансовые обязательства, ГИФО. Это кредит, выдаваемый по результатам единого госэкзамена. В зависимости от количества баллов предполагается три уровня кредитов, с разной степенью покрытия государством. Система гибкая, вот только вспоминают о ней все реже.

— По логике минимизации расходов, частные вузы должны быть в фаворе у государства?

— Отношение государства к частным вузам вообще специфическое: нас терпят, потому что мы деньги не просим, а наоборот, даем в виде налогов, да еще и готовых специалистов поставляем. Но определенную дискриминацию мы ощущаем: нам могут отказать в грантах на основании «вы — частники». В России сегодня 400 негосударственных вузов, в них учится около миллиона человек. По Конституции все формы собственности равны, на деле же это не так, например, мы не получаем госзаказа. Кстати, знаменитый Гарвардский университет тоже негосударственный, однако имеет крупный заказ от государства на подготовку специалистов.

— Лев Абрамович, возвратимся к главному: содержанию образования, его адекватности новому миру. Каким должен быть современный специалист?

— Определения общества как информационного уже недостаточно. Мы знаем, что информация может быть мусором, засорять мозги. Сегодня все чаще говорят о цивилизации знаний. Отсюда меняются образовательные задачи. Мы должны не просто дать знания и даже не только научить в них ориентироваться. Важно заставлять информацию работать, уметь трансформировать знания в эффективные технологии. А еще — производить новую информацию, становиться ее творцом.

Как этого добиться? Над решением вопроса бьется вся мировая педагогика последних десятилетий. Старые методики обучения оказались исчерпаны, новые пока только нарабатываются. Многие вузы испытывают проблему с современно мыслящими преподавательскими кадрами. Вот ведь парадокс: государство требует профессоров (количество преподавателей со званиями учитывается при аттестации учебного заведения), а жизнь требует практиков: молодых, еще, может быть, не «остепененных», однако с опытом работы в рыночной экономике. Уже нарастает новое поколение преподавателей. Профессора ценны как база образовательного процесса, молодые педагоги — как его развитие.

Элита — не украшение страны, а функциональная необходимость. Чем глубже и толще ее слой, тем мощнее и увереннее страна