Я не вижу опасности в Путине
 |
|
Джон Степанчук |
Православный американец
— Господин Степанчук, расскажите о ваших украинских предках, как и когда они оказались в США?
— Дедушка и бабушка покинули Украину в первую мировую войну: в те времена в украинских и русских газетах публиковались приглашения на эмиграцию в США и Канаду для занятий фермерством. Они были бедными крестьянами. В США поселились в штате Небраска, затем переехали в Массачусетс, где дедушка работал на заводе. Там отец познакомился с мамой — американкой греческого происхождения. Я вырос в православной семье, крещен в русской православной церкви в Массачусетсе.
— Как следует из официальной биографии, детство и юность вы провели в штате Нью-Хемпшир…
— Да, это сельскохозяйственный штат. По типу окружающей среды он напоминает Южный Урал с его заповедниками. В школе я изучал русский язык. Затем поступил в Бостонский университет. Первая специальность — политэкономия, вторая, как у нас говорят, — руссоведение: язык, литература, история, политика России. В аспирантуре при университете Джона Хопкинса занимался международным правом, международной экономикой и вопросами Ближнего Востока. Там изучал арабский. Это были 70-е годы, время большого нефтяного кризиса. Тогда мне казалось: будущее мира — на Ближнем Востоке. Но этот регион не коснулся моей судьбы, если не считать работы в Турции. Так получилось, что в 1977 году правительство США организовало в Советском Союзе две передвижные выставки. Одна представляла фотографии, другая рассказывала о достижениях американского сельского хозяйства. Я получил контракт на два года как гид-переводчик и смог побывать не только в Москве, но и в Молдавии, Казахстане, Новосибирске, Уфе. Так я впервые попал на Урал.
— Тогда вы могли общаться с простыми советскими гражданами?
— Только в пределах выставки. Всех очень интересовало, как я, человек славянской национальности, получил в США хорошее образование и стал успешным. Меня спрашивали о размере пособий по безработице, о том, как у нас устроено медицинское обслуживание. Я старался отвечать объективно, не замалчивать проблемы нашей страны. Люди хотели проверить информацию, которую получили в советских газетах, например, истребляют ли в США индейцев. Многие вспоминали американские продукты питания и одежду, которые поступали в СССР по лендлизу.
Уже в то время я активно интересовался религией. В Уфе посетил мечеть и православный храм. Это было на Пасху. Помню, какие-то молодые люди с черными повязками на рукавах не хотели меня пускать. Все решил американский паспорт. Но и в храме эти молодчики пытались сорвать службу, оскорбляли старушек. Я был шокирован тем, как в Советском Союзе притесняют верующих. Но вместе с тем уже тогда, глядя на прихожан, я чувствовал: Россию ждет возрождение религиозного сознания, будут процветать и православная, и мусульманская, и другие религии.
Голубь мира
— Могли вы тогда предположить, что через 15 лет Советского Союза не будет?
— Конечно, нет! Даже наше правитель-ство до последнего дня не верило в возможность распада СССР. Все опасались повторения «югославского варианта», были заинтересованы в стабилизации обстановки. Я работал в генконсульстве США в Киеве, когда на Украину приезжал Буш-старший: он просил украинских националистов быть сдержаннее. Но поезд уже пошел: на майдане появились первые палаточные городки, республика бурлила. В 1990 году мы открыли консульство, а уже через год оно стало посольством. Как дипломат и знаток украинского языка я работал с первым послом США на Украине. Я очень сочувствовал украинцам, но во время официальных и неофициальных встреч говорил одно: богатство Украины заключается в том, что это многонациональная страна. Мы всегда выступали за толерантность.
— До Украины вы работали в отделе Советского Союза Госдепартамента США. Чем занимались?
— Составлял программы обменов в области культуры, образования и науки. В те времена нельзя было работать с частными лицами, все контакты проходили через советское правительство, поэтому я часто посещал посольство вашей страны. Работать было интересно: мы действительно способствовали развитию отношений между странами. Например, активно занимались школьными обменами. Многие наши проекты были включены в программу первых переговоров Рональда Рейгана и Михаила Горбачева, чтобы не складывалось ощущение, что их интересуют только ядерные ракеты. Конечно, мы занимались и большим PR. Я участвовал в разработке программы «Тысяча точек света», в рамках которой в СССР побывала Саманта Смит.
— Не могу не задать давно волнующий меня вопрос. В книге бывшего посла США в СССР Джека Мэтлока «Смерть империи» подробно описана политическая обстановка времен Горбачева. Там есть длинные пассажи о противостоянии старой и новой номенклатуры, о влиянии КГБ, о подъеме национального самосознания в отдельных республиках. Но вот, скажем, глава «Экономические невзгоды» занимает чуть более полстранички. Мэтлок пишет, что директора предприятий в советской провинции рассчитывали в основном на госзаказ, у них не было понимания основ рыночной экономики даже в общем виде. Очевидно, не хватало современных технологий работы, знаний о новых принципах управления. Почему американцы не усилили помощь Горбачеву на этом направлении? Почему, скажем, внедрение первых продуктов в области информационных технологий на металлургических предприятиях вроде Магнитки проходило по линии итальянской компании Olivetti, а первые бизнес-курсы для «красных директоров» были организованы Британией? Мог ли Горбачев рассчитывать на более серьезную экономическую помощь США, учитывая, что СССР фактически признал поражение в холодной войне?
— Как человек, работавший тогда в Госдепартаменте, свидетельствую: даже в период Горбачева Советский Союз был нашим противником. Существовало строгое ограничение на поставку технологий, которые могли быть использованы в военных целях. В те времена никто не думал, что экономическая система в Союзе изменится, что директивная экономика рухнет. Даже Горбачев об этом не думал, потому что начал с политических реформ. Не было ясных сигналов о перспективах внедрения принципов рыночной экономики. И даже после объявления гласности Горбачев не определился, он до самого конца хотел сохранить плановую систему, только усовершенствовать ее. Поэтому мы больше были заинтересованы в том, чтоб договориться по стратегическим вопросам, таким как объединение Германии и первая война в Персидском заливе. Проблем экономического сотрудничества всерьез не касались. Но после взрыва в Чернобыле у нас были контакты между энергетиками, а кроме того, проводился большой обмен специалистами по вопросам строительства в СССР доступного жилья, разрабатывались программы приватизации жилья и ЖКХ.
Очередной миф
— Менее года назад вы впервые приехали в Екатеринбург. Что вы знали о городе и насколько ваши знания отвечали увиденному?
— К сожалению, на Запад поступает не самая свежая информация. Да, мы имеем здесь консульство, но если ты не живешь в России, тебе сложно представить, что такое Урал и Екатеринбург. Люди, которые в свое время выехали на Запад из Свердловской области, до сих пор вспоминают дефицит продовольствия, давки в очередях. Я очень хотел занять вакансию в Екатеринбурге несмотря ни на что. Во-первых, пост генерального консула считается престижным. Во-вторых, я хотел узнать, как изменился регион за 30 лет. Я увидел совершенно другую Россию. Жизнь здесь оказалась намного лучше, чем я предполагал.
Встретили меня хорошо. Я сразу получил возможность общаться с представителями власти, деятелями культуры, познакомился с епископом Екатеринбургским и Верхотурским Викентием. К слову, попросил у него разрешения петь в церковном хоре: до Урала я работал в Афинах и в свободное время пел в православном храме. Я старюсь регулярно посещать воскресные службы в Храме-на-Крови. Конечно, не всегда это удается: наш консульский округ — это 12 субъектов федерации, поэтому 50% времени я провожу в разъездах. Что скрывать: определенная культурная, политическая напряженность между нашими странами была и остается, но, очевидно, зная, что я славянин, православный, ко мне на всех уровнях относятся очень тепло. Я это чувствую.
— В Афинах вы занимали должность советника по экономическим вопросам. Какие задачи поставлены перед вами в части расширения экономического сотрудничества теперь?
— Я принимаю представителей американского и российского бизнеса практически ежедневно. Если есть проблемы с тарифами, с торговлей, стараюсь помочь. В первую очередь мы информируем коммерческий отдел посольства, совместно ищем решения. Недавно появилась возможность нанять собственного специалиста по торговым вопросам: это будет гражданин России, хорошо владеющий английским языком. Его задача: помогать предпринимателям наших стран находить взаимовыгодные решения. Я сам, общаясь с местными властями, постоянно интересуюсь, какие новые проекты появились, что делается, чтобы заинтересовать американский бизнес, какие есть налоговые послабления или привилегии другого плана.
Зачем США Сибирь
— Как вы оцениваете уровень российско-американского делового сотрудничества на Урале и в Западной Сибири?
— Мы еще не достигли докризисного уровня 1998 года, но близки к этому. Урал и Западная Сибирь — третий регион на карте России после Москвы и Санкт-Петербурга, который интересует американского инвестора.
— Какая территория близка к тому, чтоб создать комфортные условия для вложений?
— В первую очередь отмечу Екатеринбург (в том числе в силу объективных причин: там расположены многие иностранные торговые миссии) и Челябинск. Назову еще Пермь и Тюмень. Даже в Ханты-Мансийске пытаются как-то диверсифицировать экономику. Уфа имеет серьезные финансовые ресурсы, там появилось много интересных проектов в сфере строительства и ЖКХ. В Башкирии планируют рост авиаперевозок, кардинальное обновление парка сельхозтехники. Поэтому американская компания John Deerе открыла в Оренбургской области завод по сборке комбайнов, которые будут поступать и в Башкирию.
— Российские политики часто приводят афоризм Кондолизы Райс — «Сибирь слишком велика для того, чтобы за нее отвечала одна Россия». Причем, как правило, в негативной трактовке: мол, США хотели бы поуправлять нашей территорией. Как вы понимаете эти слова? В чем интерес США к такому важному для России геополитическому пространству, как Урало-Западносибирский регион?
— Для начала замечу, что я никогда не слышал таких слов из уст самой г-жи Райс. Хельсинское заключительное соглашение ОБСЕ 1975 года ясно обозначило (а последующие документы подтвердили) нашу приверженность идее суверенности и территориальной целостности государств. Члены ОБСЕ согласились с тем, что в соответствии с международным правом границы могут меняться только мирным путем и по договору. Таким образом, у нас нет и быть не может никакого коварного умысла в отношении Сибири. Распад России точно не нужен США. У нас полно забот в других частях планеты…
Наши интересы на Урале и в Западной Сибири разнообразны. Освоение нефтегазовых ресурсов — безусловно, основное направление экономического сотрудничества. Крупным металлургическим и машиностроительным производствам может быть полезно применение американских технологий и инвестиций. Есть большой потенциал для развития сотрудничества в других сферах экономики. Наконец, растущее благосостояние делает наши рынки товаров и услуг взаимно привлекательными. Урал и Западная Сибирь с их динамично развивающейся экономикой и большими политическими амбициями — обширный регион в стране, которая имеет для США важное значение. Вот почему мы здесь.
Должен отметить и наши общие интересы в сфере обеспечения безопасности. США инвестируют немалые суммы (вложен уже примерно миллиард долларов) в проведение мероприятий по безопасному использованию и хранению ядерных материалов, в переработку химического оружия в Уральском регионе. Работа проводится в интересах обеих стран и глобальной безопасности.
Сырье и не только
— США — один из самых крупных в мире потребителей энергоресурсов, поэтому они заинтересованы в укреплении отношений с нефте— и газодобывающими странами, в том числе с Россией. Какие планы имеют американские власти и бизнес в развитии нефте— и газодобычи на территории консульского округа? Планируется ли расширение технологического сотрудничества в этой сфере?
— По большому счету, вопросы энергетической политики сконцентрированы в Москве. Но когда я посещаю, скажем, Тюменскую область, то с разрешения посольства обсуждаю проблемы, связанные с лицензированием, преодолением административных барьеров. Это происходит нечасто.
А развитие экономического, научного и технического сотрудничества продолжается. Еще в феврале 2005 года подписано соглашение между администрацией Тюменской области (губернатором Сергеем Собяниным, который сегодня руководит администрацией президента РФ) и компанией Halliburton: оно предполагает привлечение местных предприятий к обслуживанию и ремонту сервисного оборудования. В 2006 году компания Schlumberger подписала инвестиционное соглашение с губернатором Владимиром Якушевым о предоставлении налоговых льгот. В ответ Schlumberger планирует создать учебный центр для подготовки российских и зарубежных специалистов из нефтегазовых компаний. Компания также открывает завод по производству электропогружных центробежных насосов. Общая сумма вложений — более 60 млн долларов, будет создано 400 новых рабочих мест, преимущественно для местного населения.
Мнение о том, что американцы заинтересованы только в разработке и вывозе сырьевых ресурсов, ошибочно. Американская компания Pratt and Whitney имеет продолжительные партнерские отношения с предприятиями «Пермские моторы», «Искра-Энергетика» и «Авиадвигатель». Общая сумма инвестиций в совместные проекты — 125 млн долларов. Напомню, что Boeing закупает на Урале до 40% титана, а его российский партнер корпорация ВСМПО-Ависма разработала специальный сплав металла для производства нового самолета Boeing 787. Многолетние контакты фирмы Emerson Process Management Rosemount Inc. с челябинской компанией «Метран» переросли в полноценное партнерство. Emerson профинансировал создание инженерно-научного центра. Российские и американские инженеры успешно разрабатывают технологии и на базе завода «Метран» производят высокотехнологичное оборудование, которое экспортируется во многие страны мира.
— Если говорить о российско-американском сотрудничестве в регионе, какие проекты вы отнесете к числу наиболее успешных?
— Кроме тех, которые уже прозвучали, отмечу строительство завода керамических проппантов американской компанией Carbo Ceramics в Челябинской области.
В Екатеринбурге вот уже год действует совместное предприятие — завод сухих строительных смесей Penetron: это результат взаимодействия компании «Уралпромсервис» и американской Penetron. Сотрудничество Ижевского механического завода и компании Remington имеет большое будущее: американская фирма оценила высокое качество российского оружия и разрешила использовать свой бренд на некоторых его марках для дальнейшего экспорта. Всемирно известные торговые марки Pepsi, Coca-Cola, Sabway, McDonalds имеют свои производства на Урале, что свидетельствует о перспективности инвестирования в регион. В 2004 и 2005 годах представительства открыли такие корифеи консалтинга, как Ernst & Young, KPMG. Об освоении Уральского региона приняла решение American Insurance Group: в 2005 году заработали офисы в Екатеринбурге и Челябинске.
Сейчас нам очень интересна работа над национальными проектами. Мы можем говорить об использовании не только американского капитала, но и технологий для решения задач в области строительства, электроэнергетики, медицины. Например, администрация Челябинской области старается привлечь иностранных инвесторов к реализации национальных проектов на начальном этапе и регулярно информирует нас о возможности сотрудничества с местными компаниями. Посол США в России Вильям Бернс, посещая Челябинскую область, обсуждал эти проекты с губернатором Петром Суминым и депутатом Госдумы Валерием Пановым. Благодаря такому открытому обсуждению участие в проектах, предлагаемых Челябинской областью, становится для нас более понятно.
Проект «Урал промышленный — Урал полярный», в котором примут участие все субъекты федерации, входящие в состав УрФО, тоже интересен, но, к сожалению, дефицит информации не позволяет нам широко его рекламировать.
— В чем состоят сложности российско-американского делового сотрудничества в Урало-Западносибирском регионе? Какие проблемы чаще всего называют потенциальные инвесторы?
— Слабая информированность о перспективных проектах — основная проблема для нас и американского бизнеса. Очень часто закрытость информации, нежелание местных чиновников делиться ею, становится причиной неучастия американских компаний в перспективных, на первый взгляд, проектах. Американцы называют четыре блока проблем для ведения бизнеса. Во-первых, протекционизм местных властей в отношении определенных секторов промышленности. Во-вторых, несоблюдение прав интеллектуальной собственности. В-третьих, отсутствие системы «одного окна» для регистрации компаний и решения их текущих вопросов, а также усложненная процедура регистрации иностранных граждан и их имущества. В-четвертых, коррумпированность на всех уровнях власти определенно отпугивает американских бизнесменов. У нас за коррупцию очень жестко карают.
— Что вы можете сказать о визовой политике генконсульства США в Екатеринбурге?
— В прошлом году мы выдали 10 тысяч виз, посольство в Москве — 80 тысяч. Если еще несколько лет назад отказов в американской визе в целом по России было 25%, то теперь эта цифра снизилась до 17 — 18%. Статистика свидетельствует: интерес уральцев и сибиряков к США возрастает. За прошлый год в визовую службу генконсульства обратилось 12,5 тыс. человек, что на 50% больше, чем в 2004 году, и в два раза больше, чем в 2002 году. Нынче мы планируем выдать более 16 тысяч виз, ожидаем до 8 тысяч обращений только по летней молодежной программе Work and Travel (Работа и Путешествие). Замечу, что в 2005 году по этой программе поступило 5,5 тысячи обращений, а в 2004-м — 3,8 тысячи.
— В последнее время в России активно обсуждается необходимость введения цензуры. Причем интересно, что говорят об этом не только представители власти, но и деятели культуры. Известный режиссер Андрей Михалков-Кончаловский высказал на телеканале «Культура» следующую мысль: свобода — это прежде всего ответственность, и если русский народ пока не может быть ответственным, значит, свободным ему быть рано. Даже некоторые американские политологи заявляют: они не уверены, что Россия должна идти по пути демократизации, ей сейчас нужна не демократия, а десятилетний период стабильности, «чтоб люди смогли заработать деньги». Вы согласны с этим?
— Я повторю слова Буша: у каждой страны свой путь к демократизации. В России любой может говорить что хочет, даже если речь идет об отношении к правительству. Были ограничения по телепрограммам, но у вас есть такие, которые шокировали даже меня — американца. Что касается организации партий и структур власти, мы видим процесс централизации. Однако согласитесь: чтобы править такой большой страной, как Россия, чтобы справиться с олигархами, с проблемами на местном уровне, нужно до некоторой степени централизовать власть. Логика в этом есть. На мой взгляд, желательно допустить до работы негосударственные объединения, позволить им сотрудничать с аналогичными западными организациями. Их отношения касаются не только политики, но и обменов по вопросам науки и культуры, решения социальных проблем. Я не против контроля за некоммерческими организациями, но нельзя выплескивать с водой ребенка. Придется установить какой-то баланс между централизацией и демократизацией. Я не вижу в Путине никакой опасности, он прагматичен. Все-таки он справляется с такими тенденциями в обществе, которые, может быть, на Западе не до конца осознают. Ему нужно дать шанс довести дело до конца. Общаясь с россиянами, я делаю вывод: возврата к временам сталинского террора не будет. Я надеюсь на это. Террор, терроризм основываются на ненависти в обществе. Национализм, этническое неприятие — самые опасные мировые тенденции. В них источник фашизма, что и продемонстрировала 70 лет назад Германия. Сейчас может вспыхнуть Франция. Но это не имеет ничего общего с централизацией власти в России.