Длинный институт

Высшее образование

— В начальной школе наши дети, по международным рейтингам, входят в первую пятерку. В средней — мы оказываемся на 26 — 32-м месте. В высшей школе наши команды еще побеждают на олимпиадах, но по уровню образования в целом мы ниже лидирующих стран мира. Это означает, что мы растрачиваем потенциал. То есть имеем дело с системным кризисом высшего образования, — считает декан экономического факультета МГУ Александр Аузан.

Почему мы получили этот кризис и как следует изменить модель образования — эта тема была поднята на встрече 29 сентября в екатеринбургском Ельцин центре. Представляем позицию Александра Аузана.

Модель, предложенная в 1990-е годы, исходит из того, что образование — сфера рыночной деятельности. Но образование — не услуга. Его продуктом является не деятельность людей в отношении определенного объекта, а результат — успешное будущее выпускника, и не по баллам, а в жизни. Говоря экономическим языком, человеческий капитал. Этот капитал не может проявиться в процессе обучения или через два года после окончания университета. Доход на человеческий капитал возникает, когда человек инвестировал свои (или бюджетные) деньги и время, а через десять лет стал много зарабатывать, потому что результаты его труда значительны. Если мы соглашаемся, что результат образования — успешное будущее человека, и если мы видим, что в процессе образования он деградирует, тут и надо рассуждать, почему эта модель не работает.

Существующая модель предполагает, что критерием для составления программ должны быть профессиональные стандарты. То есть мы поручили это дело работодателю, чтобы он нам все наладил. Но большинство наших компаний отстающие, а профстандарт, заданный отстающими работодателями, не формирует запрос на качественное образование. Кроме того, образование производит еще ценности и поведенческие установки. Наше с коллегами четырехлетнее исследование по 27 университетам России показало: за время обучения студенты деградируют. Например, перестают доверять другим людям и начинают думать, что допустимо не платить налоги. Когда мы обсуждали с этими университетами результаты, нам сказали, что это и есть социализация. Но хотелось бы, чтобы новое поколение двигало нас вперед, а не деградировало в угоду реальности.

Кризис образования вижу не я один. Выполняется, например, проект проращивания исследовательских университетов. Авторы почему-то решили, что это лучшая модель, и даже не посмотрели, какие еще университеты бывают. А в мировой системе образования их как минимум три типа, с разными функциями. Так, в исследовательском университете ученые занимаются своими делами, ну еще молодежь какая-то бегает. Он не может быть большим: вот в Стэнфорде всего 5 тыс. студентов — на 42 нобелевских лауреата. Второй тип университетов — Liberal arts. Это довольно близко к классической модели, если только не строить барьеры между математикой, историей, лингвистикой и т.д. Третий тип — state, или можно сказать — региональные университеты, задача которых готовить кадры для регионов, отраслей и прочее. Главный человек в исследовательском университете — ученый. Он ничего не должен объяснять, студенты сами обязаны понять, что он хотел им объяснить. Главный в Liberal arts — преподаватель. Он может не быть в мировых рейтингах цитированиях, но его задача — трансляция картинки мира. В региональных вузах главный человек — практик, который показывает: это мы делаем вот так, а можно делать и так. В чем наша беда? У нас ведущим предложена роль неправильная, неведущим — не предложена никакая. Те наши университеты, которые были похожи на исследовательские, мы задушили. Я даже не считаю это политическим умыслом. Просто они не выживают, когда от них требуют отчетов об их деятельности: ученые плохо пишут отчеты, если они не касаются их научной темы. Да и не может университет, который стремится быть исследовательским, набирать по 30 — 40 тыс. студентов. Классические университеты быстро разобрались, что деньги дают исследовательским, и притворяются ими. А региональные вообще не знают, что делать.

Зачем нужна многомодельность? У молодых людей в значительной степени утрачена способность к системному мышлению. Без нее в мире довольно трудно жить — не важно, наукой вы занимаетесь или строите управленческую систему. А для формирования системного мышления главную роль играет как раз не исследовательский университет, а liberal arts.

Что делать? Отнестись к образованию как к сложному и длинному инвестиционному процессу. Строительство этой модели надо начинать с успешного выпускника: есть совокупность людей, которые понимают, каким составляющим успеха их научили в университете. От успешных выпускников идти к оценке программ и преподавателей. Вопрос не в том, сколько статей опубликовал преподаватель за год, а в том, кого он вывел в люди. Тут важна длина взгляда — это и есть основа инвестиционной модели. (Заметим, что длина взгляда — критерий, применяемый Александром Аузаном ко многим социально-экономическим явлениям российской жизни. Разговор о сиюминутности интересов элиты и обусловленных этим перспективах страны читайте в ближайших номерах. — Ред.) Причем точку роста надо искать в начальной школе. Семейная культура выносит в начальную школу людей, у которых мир не раздроблен, они, как Михайло Ломоносов, способны перемещаться между науками. Начальная школа основывается на креативности, способности двигаться вперед, невзирая на междисциплинарные границы, поэтому здесь мы еще не утратили конкурентоспособности. Так вот надо от успешного выпускника университета, который готов реинвестировать в систему образования, дотянуться до начальной школы. И эту модель образования надо делать единой — от школьника до успешного ученого или управленца, вошедшего в элиту страны или даже мира.

Как это сделать? Выпускники, лояльные к своей alma mater, должны объединяться в некий институт, попечительский совет, который в диалоге с преподавательским сообществом определял бы, что нужно, что не нужно. Расскажу, как в спорные 1990-е годы спорный фонд Сороса находил учителей, которым давал гранты: у ведущих выпускников вузов спрашивали, кто твой школьный учитель, который привел тебя на эту дорогу. И когда несколько выпускников называли одного и того же учителя, ему давали грант: «Не думай о приработке, занимайся детьми». Это и есть инвестиционная модель, когда университеты, оценивая своих студентов, дают гранты школьным учителям, а выпускники, достигшие высот, решают, что делать с системой стимулов для преподавателей университета.