Последний гений эпохи

Самый высокооплачиваемый, востребованный и харизматичный композитор современности Кшиштоф Пендерецкий дал в конце октября первый и единственный концерт в Екатеринбурге. Автор 150 музыкальных сочинений, почетный член королевских музыкальных академий в Лондоне и Стокгольме, лауреат всех престижных премий мира, член жюри мировых фестивалей и конкурсов встал за дирижерский пульт Уральского филармонического оркестра. Были исполнены Вторая симфония, Чакона, посвященная памяти Иоанна Павла II. Произведения для хора Sanctus и Benedictus прозвучали впервые в России.

Пендерецкий - живая легенда, последний симфонист эпохи. В 60-х годах прошлого века он начинал как апологет авангардизма: в его сочинениях находили и культ шума, и антихудожественные приемы. Доходило до того, что публика отказывалась воспринимать, а оркестранты - исполнять его музыку. 70-е годы стали периодом нео­романтизма. Со временем выработался уникальный стиль композитора, необычайно внятный, эмоциональный и экспрессивный музыкальный язык.

Сегодня польский композитор в зените славы. Появления новых опусов исполнители и слушатели ждут с нетерпением, но работает классик в основном по заказу. Вопросы на эту щекотливую тему отметает отсылкой к Баху: чтобы прокормить семью, тот писал по кантате в неделю, отчего его музыка не потеряла гениальности. Не теряет стоимость и гениальность самого Пендерецкого: так, в конце 70-х ООН заказала маэстро оперу «Потерянный рай» по мотивам поэмы Джона Милтона, баснословный гонорар за это произведение, признанное одним из самых дорогих за столетие, до сих пор держится в тайне. Из последних заказов - музыка для церемонии открытия Олимпийских Игр в Пекине.

23 ноября маэстро Пендерецкому исполняется 77 лет. Его жизнь и сегодня отличает насыщенный ритм, а манеру общения - свобода и мудрость гения.

Гений и злодейство

- Ваша «Полиморфия» основана на энцефалограммах психически больных людей, которым проигрывали ваш «Плач по Хиросиме». Это правда?

- У вас получается, будто я использовал этих людей... Не совсем так. В 60-х годах меня интересовала реакция людей на мою музыку с ее новым звуком. Это был эксперимент: тогда в музыке не было ничего похожего. Обычная публика не совсем ее воспринимала. И я хотел увидеть эту реакцию. Психически больному человеку (кстати, только одному) сделали энцефалограмму до того, как он услышал эту музыку, и после. Да, для него это был шок. И я использовал эту энцефалограмму: выразил ее в нотной записи и дал инструментам сыграть.

- С вашей музыкой знакомы и чересчур здоровые, то есть далекие от серьезной музыки люди, - по кино. Самый ранний пример - фильм Войцеха Хасы «Рукопись, найденная в Сарагосе» по книге Яна Потоцкого.

- Да, часто люди знают мою фамилию из-за того, что они слышали музыку в фильме, а не потому, что ходят на мои концерты... Я дружил с этим режиссером. Мне тогда было 30 лет, и меня еще интересовало кино. Но с тех пор я не пишу для него музыку. Это опасно: легко зарабатывать, но не в этом суть искусства, а воспринимать всерьез вашу классическую музыку потом никто не будет. Однако многие режиссеры пользуются моими сочинениями. Причем я иногда узнаю об этом последним. Например, ваш режиссер Сокуров взял мою музыку для своего фильма про Гитлера. А я об этом даже не знал.

- В фильме Анджея Вайды «Катынь» звучит Чакона из «Польского реквиема», сыгранная и в екатеринбургском концерте. Вам близка тема антисталинизма?

- Моего дядю убили в Катыни. Поэтому я хотел, чтобы в этом фильме была моя музыка. Она сопровождает самые страшные, жестокие сцены расстрела польских офицеров.

- Чакона посвящена Иоанну Павлу II. Вы с ним много общались?

- Мы были знакомы с 1951 года. Тогда Кароль Войтыла был обычным священником и играл в театре. А я писал музыку для этого театра, и мы часто виделись. Потом коммунисты закрыли этот театр. У Кароля уже тогда было свое видение мира. Он очень интересовался людьми, которые не могли себя найти, вокруг него всегда были верующие, молодежь называла его «дядей»... Он всегда был очень харизматичен. Но, конечно, никто не мог ожидать, что он станет Папой.

- В вашем творчестве много сочинений духовной направленности, причем в совокупности это своего рода гимн экуменизму. На какие ценности вы опираетесь?

- Главное - Библия: человек берет ее с собой, уходя из дома. Я, например, когда уезжал учиться в Краков, взял Библию, и только потом - рубашку. В Польше все это было запрещено. А я был молодой и гневный, и хотел делать то, что запрещено. И это был повод писать гневную музыку.

Во мне генетически заложена веротерпимость, толерантность и потребность в универсальных духовных ценностях. Бабушка моя была армянкой (я, кстати, работаю сейчас над созданием армянских псалмов), дед имел немецкие корни, отец родился на Украине под Ивано-Франковском, был крещен в греко-католической церкви. Я не верю в одного католического бога.

Нас мало - избранных

- Как вам Уральский филармонический оркестр?

- Я даю 60 - 70 концертов в год, поэтому за пять минут могу понять, какой оркестр. Ваш - очень хороший, один из лучших в России. Я не ожидал: думал, еду непонятно куда - в провинцию... А оказалось, очень профессиональный оркестр и, что редко бывает у славян, очень дисциплинированный.

- Чью музыку вы предпочитаете как дирижер?

- Свою. Когда-то мне приходилось исполнять то, что хотели люди, меня пригласившие. Сейчас уже дирижирую то, что я хочу. Это не значит, что композитор - сам себе лучший исполнитель. Но я бы хотел оставить после себя диски со своей музыкой. А другие пусть потом делают что хотят.

- Вас не устраивают дирижерские интерпретации?

- Я стал дирижировать в начале 70-х как раз потому, что был ими недоволен. Меня не сумели понять: главное - то, что написано не в нотах, а между ними.

- С Сальвадором Дали вы тоже не поняли друг друга?

- Он собирался написать вместе со мной ораторию «Сотворение мира»: его текст и сценография, моя музыка. Мне очень нравились такие глобальные темы. Но у нас получилась не встреча двух художников, а аудиенция у Великого Мага (мой пятилетний сын, глядя на него, спросил: «Это волшебник?»). Дали не был простым человеком. В общем, сотрудничества не получилось, он так и не взялся за текст оратории. И потом - он уже постарел. Жаль, что я не был с ним знаком раньше, правда, раньше я сам был слишком молод...

- Но оратории в вашем творчестве есть, а вот балетов... Что за история вышла с балетом «Мастер и Маргарита»?

- А ничего не вышло. Был договор с театром: Юрий Григорович писал либретто для балета, а я - музыку. Но он ушел из театра и на этом все кончилось. Я люблю балет, но не хотел бы писать для него: музыка там, как и в кино, вторична, на первом месте - движение. Под него нужно подстраиваться. А я хочу быть свободным.

- Поэтому вам удается сохранить авторскую индивидуальность?

- Я живу в своей башне из слоновой кости: когда вокруг слишком много информации, это самый безопасный вариант. Сейчас сложно оставаться самим собой: в интернете, на дисках есть любая музыка, и человек уже сам не знает, кто он. Я считаю, чтобы быть индивидуальным, художник должен изолироваться. Поэтому я не хожу на концерты. Это мешает писать свою музыку.

Думаю, время великих индивидуальностей в музыке прошло. Таких как Шостакович, Прокофьев, Стравинский. Я не вижу сейчас композитора, которого мог бы определить как гениального. Шостакович был последний.

- По мнению Владимира Федосеева, на смену трем эпохам классической музыки (власти примадонн, дирижеров, а сегодня - режиссеров) грядет эпоха менеджеров, которые и похоронят классическую музыку.

- Могу подписаться под этим. Во всем мире программы еще не готовы, а менеджеры уже думают, как на них денег заработать. Может, и эпоха композиторов и настала бы, но они друг с другом не могут помириться...

- Как будет эволюционировать классическая музыка?

- В 50 - 60-е годы был большой прогресс в композиторском искусстве. Но обновление идет волнами. Сейчас нужно немножко подождать. Мы в такой эпохе в музыке, что нет ничего нового. Когда найдется группа сильных личностей, тогда и начнется развитие.

Я заблудился в сумрачном лесу

- Маэстро, башня, где вы пишете музыку, - это сад?

- Сад - мое убежище, садовник - вторая профессия. У меня огромный парк, 1700 разновидностей деревьев: это много для композитора. Я собрал их со всех стран мира с более-менее похожим климатом. А недавно сделал большой лабиринт из граба, я там гуляю. В лабиринте нужно искать дорогу, и чтобы идти вперед, иногда нужно вернуться, поменять направление. Это аллегория жизни художника - потерянный в лабиринте. А у меня - настоящий лабиринт.

- Вы его сами придумали?

- Я его сам нашел. Это план XIV века, он высечен на камне в одной из церквей в южной Франции. Лабиринт никогда никто не построил. Его площадь - 4 тыс. квадратных метров. Рядом будет башня. В таких обычно сидели стражники: они помогали людям выходить. Я приглашу музыкальных критиков, заведу их в лабиринт, и они там останутся. Будет меньше плохих критиков.

Дополнительные материалы:

Пендерецкий: эволюция

Яркий образец творчества 1960-х - эксцентричное, крайне авангардистское сочинение «Флуоресценции» (1961) для оркестра, пишущей машинки, стеклянных и железных предметов, электрических звонков и пилы. Одно из самых известных - «Плач по жертвам Хиросимы» (1960).

Затем приходит время крупных форм: появляются сочинения для солирующих инструментов с оркестром. Монументальная оратория «Страсти по Луке» (1965) и «Dies irae» (1967), посвященная жертвам Освенцима, выдвинули автора в число самых исполняемых композиторов XX века.

Драматургичность, яркая образность музыки находят блестящее воплощение на театральной сцене. Опера «Дьяволы из Людена» (1968) уже в 1969-м ставится в 15 ведущих театрах мира. При этом композитор продолжает экспериментировать в области техники. В том числе обращаясь к текстам и напевам православной службы, как во впечатляющей и эмоциональной «Заутрене» (1970).

Работает в Экспериментальной студии Польского радио, создает там электронные композиции, в том числе пьесу «Экехейрия» для открытия мюнхенских Олимпийских игр 1972 года.

По заказу ООН создана оратория «Космогония» (1970), построенная на высказываниях философов древности и деятелей современности (от Лукреция до Юрия Гагарина) о происхождении вселенной и устройстве мироздания. К 200-летию США композитор пишет оперу «Потерянный рай» (1978) по поэме Джона Мильтона. Из других крупных сочинений 70-х выделим Первую симфонию, «Магнификат» и «Песнь песней».

1980-е отмечены Второй симфонией, вокально-симфоническим «Те Deum», оперой «Черная маска» (1986) по пьесе Герхарда Гауптмана соединяет нервную экспрессивность с элементами ораториальности, психологическую точность и глубину вневременной проблематики. Пендерецкий: «Я писал "Черную маску" так, как будто это мое последнее сочинение. Для себя я решил завершить период увлечения поздним романтизмом».