Условный образовательный рефлекс
Современный человек — как умная собака Павлова. Хочешь не хочешь, а условный социальный рефлекс заставляет повиноваться и выполнять команды. Звонок (на урок) — ранец на плечи, и тебя погладят по головке. Еще звонок (например, в колледж) — и получишь хлебную профессию. Ну а сдержанный, но гордый вузовский звоночек обещает в будущем и масло, и сладкую булку. Правда, некоторые особи остаются глухи к подобным сигналам и все же имеют свою миску супа, порой вполне наваристого. Но большинство добротно выдрессированы родителями и социумом.
Мамаши доясельных детей волнуются: не пора ли вести (то есть нести) чада в школу развития? Ученые будоражат еще сильнее, сообщая: организм готов к обучению с шести дней (отчего же не часов?). В нынешнем году в России зафиксирован своеобразный рекорд: количество абитуриентов превысило число выпускников школ. Просто какаято образовательная мания. Но при этом те же ученые предлагают не расслабляться: оказывается, глубинная мотивация к образованию у россиян еще не сформирована, рефлекс не трансформировался в инстинкт. То ли еще будет.
Система образования сегодня не может пожаловаться на отсутствие внимания. Еще годдва назад она варилась в собственных теориях, страдала от замкнутости. Теперь же обсуждение ее проблем инициируют не университеты, а банки, образовательные конференции устраивают крупные промышленные предприятия. Ясности это пока не внесло. Образование еще находится в такой позиции, что может пойти и направо, и налево, и даже повернуть назад. Но уже появилось ощущение: выбор зреет. Мы постараемся обрисовать современный ландшафт образования на примере Свердловской области, проследим направления выбора и поищем наиболее протоптанные тропинки.
Первый звонок
Когда в 2003 году я повела свою дочку в первый класс, то испытала состояние дежа вю. Все это я уже видела лет 30 назад: такие же коридоры, те же стенгазеты на окрашенных в соответствующий санитарным (но не эстетическим) нормам цвет стенах, даже учительская мода как будто не изменилась. За окнами — иной мир, а здесь тщательная сохранность прошлого, как в музее. Но вскоре впечатление было скорректировано. На родителей обрушился шквал авторских программ, новейших методик. Не осталось даже привычных предметов «чтение» и «математика», первоклашкам преподавалась интегрированная «грамота».
Среди пяти спорных вопросов образования — чему учить, как учить, кто будет учить, на какие деньги и как оценивать результаты — до сих пор жаркие дебаты разгораются по первому. Министр образования Свердловской области Валерий Нестеров справедливо считает, что пока мы не определились с содержанием образования, нет смысла менять его структуру и тем более систему оценок.
Содержательный «тянитолкай» выглядит таким образом. Одна позиция: нельзя сокращать естественные дисциплины. Ломоносов говорил, что математику нужно учить, чтобы ум в порядок приводить. Теперь время на математику, когда дети приводят в порядок свой ум, сильно уменьшилось. Звезды вообще отменили: астрономия изучается факультативно. Другая позиция: надо увеличивать прикладные предметы, чтобы ребята не выходили из стен школы без чувства реальности и житейских навыков. Это частное выражение общего спора фундаментальной и практической направленности образования.
Похоже, скоро спорам будет положен конец. С нового учебного года обещан переход на обновленный стандарт общего образования. На 20% уменьшится учебная нагрузка, но количество предметов социальной направленности возрастет.
В начальной школе в обязательном порядке появятся информатика, иностранный язык и три урока физкультуры в неделю. На мой взгляд, вполне разумные меры, от которых вряд ли пострадает крепость фундамента.
Но тут мы переходим на другой уровень проблем. Кто эти перемены осуществит? Смотрю справку министерства образования по количеству школ, учащихся и педагогов. Цитирую: «число вакантных должностей в системе общего образования области уменьшается, однако сохраняются вакансии на преподавание математики, информатики и вычислительной техники». Школы елееле укомплектовывают штат «иностранцев», даже если язык входит в программу лишь с пятого класса. Кто заполнит расширенный штат, непонятно. Ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов считает, что есть два уровня преобразований: первый должен опираться на действующий корпус учителей, иначе получится профанация перемен, а новый образовательный стандарт необходимо обсуждать параллельно с перспективой подготовки педагогов нового типа.
Про пресловутый ЕГЭ (единый государственный экзамен) говорить становится почти неприлично: это как о погоде, когда больше не о чем. Данная частность вызвала такое бурное обсуждение, что впору заподозрить его инициаторов в сознательном отвлечении общественного интереса от чегото более важного. Остановились, кажется, на возможности применения разных систем оценок: ЕГЭ не стал единственным и неповторимым. Например, ректор УрГУ Владимир Третьяков убежден, что куда более объективные данные о знаниях абитуриентов, чем тестирование, дают результаты научных олимпиад. Доступность образования должна обеспечиваться не на выходе из школы, а на входе в нее, чтобы и гимназия областного центра, и сельская малокомплектная давали хотя бы не принципиально разный уровень образования. Тогда шансы поступления в вуз уравняются естественным образом.
Звонок в профессию
Осенью 2003 года Россия официально подписала Болонскую декларацию. То есть отказалась от поиска особого, «третьего пути», согласилась стать как все. И открыла себе дверь в европейское сообщество, отнюдь не только образовательное. Сегодня квалифицированное большинство признало: другого — не дано. Однако сопротивление и сомнения сохраняются.
Положения Болонской конвенции сводятся к нескольким ключевым позициям. Первая — введение двух уровней высшего образования: бакалавр (тричетыре года обучения), магистр (плюс два года обучения), желающие заниматься наукой и преуспевшие в этом через несколько лет получают сразу степень доктора. Вторая — накопительная система оценки знаний: единицей измерения выступают баллы, или кредиты. Третья — признание национальных дипломов странучастниц всеми другими странами, подписавшими соглашение.
В ноябре в Уральской академии госслужбы проходила международная конференция, посвященная реформированию разных сторон жизни, в том числе образования. Из выступлений иностранных гостей стало ясно: «комплекс Болоньи» переживают все страны, не только мы. Национальные системы образования, имеющие свои особенности, приводятся к общему знаменателю. Марк Вужлстеке (Бельгия) поделился опасениями общественности в излишней коммерциализации высшей школы. Сюзанн фон Хорн (Германия) поведала о необходимости перемен на гимназическом уровне. Побывавший с деловым визитом в Уральском госуниверситете профессор Гюнтер Пильц (Австрия) рассказал, какие споры вызвало создание при университетах советов директоров из «неуниверситетской среды».
Главное же российское противоречие назрело по вопросу, сколько высшего образования нам потребно. Одна позиция: степень бакалавра, которая предполагает стать наиболее массовой, равновесна нынешнему среднему специальному уровню, значит, речь идет об общем снижении образовательной планки. Мы добровольно отказываемся от преимущества, которое еще сохранилось — фундаментальности знаний. Другая: хватит готовить будущих рабочих как будущих ученых. Чтобы стоять у нефтяной скважины, широта мировоззрения не нужна. Зато повсеместно требуются менеджеры, практические управленцы.
Пока не ясно, какая позиция возьмет верх: это зависит от национальной образовательной идеи, которой нет. Возможно, мы и придумаем нечто свое, введем еще одну ступеньку, например, под названием «специалист». Болонский процесс предполагает подобие, но все же не клонирование систем профессиональной школы. Глобализация оборотной стороной имеет индивидуализацию: все едины — и каждый в чемто единственный. Не случайно на конференции в Уральской академии госслужбы звучало рефреном: «Мы не против Болоньи. Но российские реалии во многом отличны от европейских. Будем искать механизмы приспособления».
Помимо «болонского синдрома», в высшей школе есть и другие горячие темы для дискуссий. Например, положение негосударственных вузов. С одной стороны, к ним относятся снисходительно, мол, туда идут не поступившие в государственные, и качество услуг там ниже. С другой — негосударственные вузы мобильнее, ближе к потребностям рынка и личности, именно они ликвидировали существовавшую в системе высшей школы гуманитарную брешь. Однако условия конкуренции государственных и негосударственных вузов отнюдь не равные, первые имеют фору. Профессор юридического факультета Гуманитарного университета Сергей Архипов считает, что сейчас время законодательных актов, которые регулируют и поощряют, а не требуют и заставляют. Нужна конкурентная среда, в которой расцветали бы разные формы образовательных учреждений. Радикализм «либо то — либо другое» несовременен, должно быть и то, и другое.
Деньги за звонок
Рефлекс сформирован — кто теперь его оплатит? Есть три источника, три составные части финансирования образования: государство, личность, бизнес. Участвуют — все, дискутируются лишь доли и формы этого участия: государство как основной инвестор, или государство как контролирующий и надзирающий орган. Европейский опыт опробовал обе модели. Великобритания делает ставку на частные университеты. В Германии и Франции образование, даже профессиональное, сохраняет социальный характер. Но бюджеты и этих небедных стран уже с трудом выдерживают вес высшей школы.
На одном полюсе — бесплатное образование для всех, на другом — платное образование для всех. Истина, конечно, между полюсами, но где именно? То, что российское государство ищет пути облегчения тяжелой образовательной ноши, очевидно, и вряд ли тенденция изменится. Бюджетные средства предполагается не увеличивать, а более рационально использовать. Вот мнение Ярослава Кузьминова: «Надо перестать финансировать стены, надо финансировать услуги. Для этого нужно обеспечить две вещи: прозрачность и открытость рынка образования. Определить пакет требований к тем, кто на этом рынке работает: покажи методики, персонал, финансы, и пусть потребитель смотрит и выбирает. Сейчас же у нас абсолютно безынформационный рынок образовательных услуг. Открытость создаст механизм отбраковки неэффективных программ и быстрого роста тех, кто талантлив. Нам надо выйти из состояния полукомандной экономики и переходить к рыночным механизмам. Гарантии бесплатности образования даются людям, которые учатся, а не учреждениям, которые учат. Мы поставили проблему с ног на голову. Если сохранять действующую систему, нам не хватит никаких денег, потому что будут образовываться все новые университеты, и так далее».
Другие значимые игроки, помимо государства, появились на образовательном поле недавно, но заявляют о себе все громче. Уральский государственный технический университет, горный, железнодорожный активно сотрудничают с предприятиями, которые не только оплачивают учебу студентов, будущих своих работников, но и создают им хорошие условия для жизни. Один из недавних совместных проектов УГМК и Уральского государственного горного университета: проведение интернета в студенческий городок, ребята получили доступ во всемирную сеть прямо из комнат общежитий.
В Гуманитарном университете в начале осени собирались за круглым столом представители образовательного и бизнессообщества. Обсуждали, в том числе, кто должен платить за подготовку специалистов. Парадоксальная вещь: 95% негосударственных учебных заведений дают гуманитарное образование, в то время как техническое остается «привилегией» государства. А ведь российская промышленность — в частных руках; почему кадры для владельцев заводов готовят за счет налогоплательщиков?
Лев Закс, ректор Гуманитарного университета:
— Вместо того чтобы говорить с трагизмом в голосе о сокращении госзаказа, нужно стремиться получить конкретный заказ на специалистов от экономики. Образованию важен контакт с бизнесом, потому что он сегодня является носителем прогресса и формирует острые потребности, это самая динамично развивающаяся социальная группа в стране. Другое дело, что философы и культурологи вряд ли понадобятся в ближайшее время даже самым современно мыслящим топменеджерам предприятий. Хотелось бы, чтобы в деловых отношениях спектр тонких профессий не затерялся.
Юрий Вишневский, заведующий кафедрой социологии и социальных технологий управления УГТУ:
— Бывает стыдно работать на стыке платного и бесплатного образования: студент недобрал один балл, и цена его оказывается 200 тыс. рублей. Вообще существует разнобой: дошкольное образование — за родительские деньги, первый класс — за государственный счет, а дальше тоже начинай платить. Нужна логика в финансировании. Считаю, выход на сегодня — образовательные фонды, куда поступали бы средства и от банков, и от предприятий, и от государства.
Тамара Алайба, ректор Института международных связей:
— Мы негосударственный вуз, но бизнесом не являемся, так как не собственники: предоставляем образовательные услуги за счет студентов. Дети олигархов у нас не учатся, в основном средний класс. Часть студентов мы теряем изза того, что меняется доход их родителей. В то время как образовательные кредиты выручили бы многих, если бы были по карману.
Татьяна Волкова, замначальника отдела розничного кредитования «Меткомбанка», одного из немногих в России, выдающих кредиты под образование:
— Образовательные кредиты — выход для семей, которым сложно оплатить обучение сразу. Правда, у большинства еще нет привычки «брать в кредит» образование: машину, квартиру да, а диплом — нет. Ставка по образовательным кредитам 18%, то есть если стоимость обучения 30 тысяч в год, переплата получается небольшая. Во время учебы есть возможность выплачивать только проценты — мы даем долгосрочный кредит. Банк также стимулирует студентов к хорошей учебе: отличники получают снижение процентной ставки. С нами сотрудничает уже восемь вузов в Екатеринбурге, в этом году услугой воспользовалось около 300 человек, и интерес явно растет, люди начинают воспринимать образовательные кредиты как инвестиции в будущий успех.
Финансирование образования — вопрос самый болезненный, и в то же время именно здесь, похоже, ситуация созрела. Очевидная тенденция — многоканальность финансирования. Практика накопила немало конкретных вариантов решения вопроса, теперь требуется законодательная инициатива: закон об образовательных кредитах, закон об участии работодателей в образовательной политике (они могут привлекаться к формированию программ, их мониторингу, оценке качества подготовки студентов, составлению рейтинга вузов). Заместитель председателя Уральского отделения Российской академии образования Валерий Шевченко считает, что нужна новая политика государственного бюджетирования подготовки кадров, основанная на инвестиционных приоритетах. Она может носить и региональный характер. Есть потребность региона в специалистах, которая вытекает из стратегической программы развития производительных сил, это зона интереса государства. Предприятия имеют свои интересы и вкладываются в их осуществление. Третья категория — потребности личности.
Вообще России проще стать истинно образованной страной, чем некоторым другим. У ее граждан есть привычка к учению. Уровень личных инвестиций в образование (если брать долю от общего объема расходов домохозяйств) у нас один из самых высоких в мире. Россияне готовы вкладывать в учебу детей значительную часть своих не всегда значительных средств, веря, что это обеспечит им (детям) лучшую жизнь. Если не поощрять это естественное стремление умным законодательством, уважительным отношением, достойным уровнем самого образования, мы можем многое упустить.
Дополнительные материалы:
Деньги для педагога
Одна из главных бед школьной системы — низкая оплата труда учителя. Ставка молодого специалиста в Свердловской области — 1616 рублей. Средняя учительская зарплата чуть больше 4 тыс. рублей. Ее принципиальное изменение пока не обещается, и в некоторых субъектах федерации пытаются решить проблему самостоятельно. В Тюменской области с начала учебного года во всех общеобразовательных учреждениях введена новая система оплаты труда. Общий фонд заработной платы при этом не меняется, но перераспределяется.
Отраслевая система оплаты труда вводит расчетный показатель стоимости педагогической услуги — «стоимость ученик*часа». Заработок педагогов теперь зависит от нескольких критериев: количества учеников, качества их обученности, качества воспитания, степени сохранения здоровья школьников. Предусматриваются повышающие коэффициенты за сложность предмета, квалификационную категорию. Учитель получает тем больше, чем лучше учатся его дети и чем реже они болеют (оплата по результату). Не сокращая программы, он может сократить время на ее освоение: за счет более интенсивных занятий, или интегрированных уроков, или введения проектных форм обучения. Труд разного качества таким образом оценивается поразному.
Это стало возможным, потому что школы получили право не только зарабатывать деньги, но и самостоятельно их распределять. Одним из последних документов, который подписал Сергей Собянин, будучи губернатором, стало положение об управляющих советах школ, в которые помимо руководства и сотрудников общеобразовательного учреждения вошли родители, ученики старших классов, учредители. Советы решают все принципиальные вопросы, включая распределение учительских премий. Уже можно говорить о первых результатах нововведений. Снизилась нагрузка на детей (все школы области перешли на пятидневную учебную неделю). Выросла средняя зарплата учителей: в некоторых образовательных учреждениях она вышла на уровень средней в промышленности. В целом в связи с переходом на отраслевую систему оплаты труда рост заработной платы учителей по югу Тюменской области составил более 80% к уровню 2004 года (данные на октябрь2005).
Не все оценивают эксперимент однозначно положительно. Министр образования Свердловской области Валерий Нестеров обозначает важные спорные моменты. Вот его мнение.
— Если исходить из общей тенденции реформирования образования — менять детали, не меняя сути, — то взято, на мой взгляд, не то направление. Вопрос решается в частности, но остается не решен в принципе.
Система финансового обеспечения образования такова: зарплата учителей (фактически ее платит субъект федерации) и материальное содержание, хозяйственные расходы на здание, закупку техники, наглядных и учебных пособий (это берет на себя муниципалитет). Когда предлагается в рамках того же бюджета увеличить заработок педагогов, это значит, что придется сократить одно за счет другого. Кроме того, в ситуации, когда учитель зарабатывает в зависимости от количества учеников, возможны различные перекосы. Выгодны становятся большие классы. А как быть учителям в малокомплектных сельских школах? Работа в коррекционных классах также предполагает большее количество педагогов на меньшее число учеников, это всегда «затратная» деятельность.
Условия, в которых существует образование в России, очень разные. Качество образования определяется также уровнем технической оснащенности, библиотекой, наглядными пособиями, даже уютом классных помещений. И это наиболее затратная часть. Если же действует система «деньги следуют за ребенком», небольшие школы ставятся в заведомо невыгодные условия. Такой способ финансирования возможен только при введении «поправочных коэффициентов».
Я считаю, что нужно увеличивать бюджет образования в целом. Учитель — профессия публичная. Он всегда «на людях». Характер работы определяет и манеру вести себя, и одежду. Чтобы педагог не появлялся перед детьми в застиранных рубашках, чувствовал себя уверенно, он должен получать зарплату государственного служащего. (В некоторых странах, в Германии, например, учителя являются госслужащими.) Я не против инициативы Тюменской области как таковой. Но главным должен быть государственный подход к проблеме. Эти молодые люди, следующее поколение — самое ценное, что у нас есть.
Подготовила Марина Романова