Образовательный вызов

Ярослав Кузьминов

Российское образование остро нуждается в комплексной реформе: оно не формирует ни социальных, ни профессиональных компетенций. Общество должно пересмотреть контракт с преподавателями, уверен ректор ГУ-ВШЭ Ярослав Кузьминов

Как количество взятых страной медалей на Олимпиаде ничего не говорит о здоровье нации, так и количество талантливых школьников и студентов, берущих призы на международных математических и физических состязаниях, не является показателем уровня общего образования. Наши школьники хуже умеют анализировать, размышлять и принимать решения; студенты не находят общего языка с работодателями. Школьные учителя могут получать достойный доход, только совмещая пару ставок с классным руководством, а у вузовских профессоров нет ни времени, ни денег на науку. Продолжая верить в миф о том, что хорошая по мировым меркам, хотя и обладавшая существенными недостатками советская система образования все еще жива, мы обманываем себя: качество образования катастрофически упало, выпускники школ и университетов не отвечают требованиям мирового рынка труда.

В поисках решения этих проблем комиссия Общественной палаты РФ по вопросам интеллектуального потенциала нации во главе с ректором Государственного университета - Высшей школы экономики (ГУ-­ВШЭ) Ярославом Кузьминовым разработала пакет предложений, призванных обозначить ключевые точки будущей образовательной реформы. Изменения, которые предлагают эксперты, масштабны. ПТУ надо закрыть, создав на их базе короткие курсы для желающих освоить ту или иную рабочую специальность. Техникумы уравнять с бакалавриатами университетов, ряды последних резко сократить, увеличив финансирование оставшихся, прежде всего в части научных исследований. Серьезно поднять финансирование средней школы. Почему нам нужны все эти изменения и к чему они приведут? Чтобы получить ответ на этот и многие другие вопросы, мы пригласили Ярослава Кузьминова в редакцию «Э­У».

- Ярослав Иванович, для чего России нужна реформа образования? Принято считать, что уровень подготовки наших специалистов даже на мировом уровне довольно высок.

- Как вы знаете, сейчас страна формирует стратегию развития до 2020 года, в рамках которой предусмотрено три сценария. Первый - мы продолжаем опираться на сложившиеся конкурентные преимущества и оставаться на том же месте в разделении труда на мировом рынке. В принципе у нас есть шанс это место сохранить. В ходе второго, промежуточного, сценария мы вовлекаем новые источники доходов из того же ряда: водные, транспортные ресурсы и так далее. При третьем сценарии мы активно воссоздаем инновационный сектор нашей экономики и пытаемся идти, условно говоря, двумя колоннами. Первая - сырьевая. Она никуда не денется, хотя ее доля в экономике уже начала сжиматься. Вторая связана с активным производством человеческого и интеллектуального капитала и воссозданием хотя бы части того инновационного кластера, который был в Советском Союзе. Поскольку только третий вариант может вывести нас на темпы роста ВВП более 6% в год, решено было остановиться на нем. После чего стратегия подверглась обработке с еще одной стороны - социальной.

Смотрите: в России уже лет семь доходы населения растут гораздо быстрее производительности труда. Долго это продолжаться не может: крен уже задан, и мы рискуем через два­три года столкнуться с тем, что население при первых признаках затухания экономического роста будет бурно выражать несогласие с новым положением вещей. В результате возникнет новая волна социальных требований, причем первые ее признаки видны уже сейчас.

Поэтому многие эксперты считают, что вся концепция долгосрочного развития должна быть сформирована вокруг социальной части: когда начнутся массовые протесты, всем будет уже не до экономического роста. Как вы понимаете, и с позиции обеспечения инноваций, и с позиций социальной удовлетворенности образование занимает одно из ключевых мест. Тем не менее в системе образования у нас, мягко говоря, не все хорошо.

- Но принято считать, что советская система образования была одной из лучших в мире, именно она позволила запустить спутник и создать огромный научный потенциал. И далеко не все разрушено за последние 20 лет.

- Я приведу несколько примеров. Во­первых, с начала 90­х годов мы упали в таком объективном показателе, как PISA (Program for International Student Assessment). Это международное измерение качества общего образования, то есть качества школ. Условно говоря, наши школьники владеют фундаментальными знаниями не хуже других, но применять, интерпретировать эти знания они умеют очень плохо. У них практически не развиты проектная деятельность, навыки поиска информации и обоснования точки зрения. А ведь именно эти компетенции должна закладывать школа. При этом, что интересно, результаты выпускников начальной школы гораздо выше средних международных. Самое серьезное падение происходит в основной школе - с пятого по девятый класс. Второе: наши средние школы в отличие от школ почти любой страны не дают устойчивого знания иностранного языка. Я уж не говорю про европейцев, где люди три или два с половиной иностранных языка знают. У нас 80% выпускников школ не знают вообще никакого: с пятого класса учебные часы и деньги уходят впустую. В­третьих, наша школа очень короткая: мы учим 10 - 11 лет, во всем мире 12 - 13 лет. Мы не даем тех социальных навыков, которые обязательны в современном обществе. В нашей школе нет права, философии, экономики. Мы выпускаем фактически социальных дебилов, которые не в состоянии постоять за себя на рынке труда, защитить свою собственность.

- А где происходит социализация?

- Практически все социальные навыки, которые житель развитых стран получает в школе, у нас дают вузы. Поэтому те 40% выпускников школ, что в вузы не идут, этих навыков фактически лишены, и ими очень легко манипулировать. Мне даже кажется, что сопротивление введению экономики и права в школах со стороны чиновников связано именно с этим.

- Кроме вузов есть еще ПТУ и техникумы.

- Здесь ситуация следующая. В 70­е годы, еще при советской власти, мы сломали альтернативный вариант карьерного успеха. В ПТУ начали отправлять «отстой», в техникумы - «полуотстой». Началась социальная сегрегация тех уровней образования, которые выпускают людей, работающих руками, - квалифицированных исполнителей. В техникумы перестали идти люди, рассчитывающие на карьеру или успех. В результате сейчас мы имеем очень странную ситуацию: в экономике лишь 30% рабочих мест требуют высшего образования. Через 10 лет их будет максимум 35 - 40%. При этом уже сейчас 60% выпускников школ идут в вузы. Если тенденция сохранится, через пять лет будет 70%. Добровольно в техникум идут либо дети из неблагополучных семей, либо те, кто не хочет учиться вообще. В итоге культурно-­технический уровень нашего производства на два порядка отстает от уровня развитых стран.

Исследования ГУ-­ВШЭ показали: за 2005 - 2006 годы предприятия на треть сократили контакты с вузами и техникумами, не говоря уже о ПТУ. Параллельно они начали развивать собственные учебные центры и увеличили затраты на переподготовку работников на рабочем месте. На сегодняшний день российские предприятия тратят на эти цели от 500 до 600 млрд рублей в год - больше 2% ВВП. На Западе эта доля не превышает 1 - 1,2%. Нигде в мире не учат четыре года на рабочего-­станочника после 9 класса: такого рода компетенция, вообще говоря, осваивается за 8 - 10 месяцев. А главное, как только мы запихиваем ребенка в ПТУ, он обычно попадает в негативную социальную среду, где невозможно работать и учиться вообще.

- Поэтому все стремятся в вуз?

- Именно. По нашим опросам, 88% семей заявляют, что их дети обязательно должны получить высшее образование. Около 65% семей готовы платить за это любые деньги. В результате сейчас у нас 510 студентов на 10 тыс. человек населения - практически как в США, то есть первое место в мире. Если добавить еще 100 - 120 студентов техникумов (которых в мире нигде нет), получим 630 человек - абсолютный мировой рекорд.

- Разве это плохо? Чем выше уровень образованности населения, тем лучше.

- Неплохо, если это образование, а не имитация. Главное: из этих студентов у нас ровно половина - заочники. Скажу другое: за нами по этому показателю следуют некоторые страны Латинской Америки, где 35% заочников. Нормальная доля - четверть. Кроме того, 20 - 30% нашего очного образования - это псевдообразование, имитация, не дающая никаких реальных компетенций. Недавно министр образования Андрей Фурсенко сказал, что в России только 15 - 20% вузов дают нормальное, конкурентоспособное на мировом рынке образование. Думаю, это так.

- Какова основная причина того, что хороших вузов так мало?

- Высшее образование не развивается вне связи с исследованиями. Университет отличается тем, что в нем преподает ученый. А по нашему опросу, исследования ведут только 16% преподавателей высшей школы России, это на 4% меньше, чем в советских техникумах. Сравнивать с любой другой страной мира нельзя: там вам скажут, что такого просто не может быть. Исследовательская часть составляет минимум треть бюджета западного вуза, в России - от 5 до 10%. Эта картинка вполне соотносится с той долей, которую образование занимает в ВВП страны.

- Какова она?

- На сегодняшний день - 3,9%, без нацпроекта - 3,6%. Я не знаю ни одной развитой страны, где эта доля была бы меньше 4,2%. Стандарт по странам ОЭСР - 5,1%, причем это только затраты государства, без учета частных денег. В Дании, Скандинавии на образование уходит до 8% ВВП. Стандарт для высшего образования - 1,5% ВВП, у нас - только 0,7%. Эта доля абсолютно неадекватна. Да, в какой­то степени нехватка замещается частными средствами. Их доля у нас сейчас - 1,2% ВВП, с учетом коррупционных затрат - 1,5%. Но в совокупности образование у нас на 1,5 - 2% ВВП меньше, чем в среднем в США, Европе и «азиатских тиграх». 

Школа как контракт

- Что следует делать в этой ситуации? Какие предложения вы разработали?

- Нужно определить, в чем решающий пункт программы обновления образования и изменения ситуации в вузах. На наш взгляд, таким пунктом является качественная перемена отношения преподавателей к своим обязанностям и изменение самого состава преподавателей. Можно назвать это новым контрактом общества с преподавателем. Есть два условия эффективности такого контракта. Первое: мы должны восстановить стимул для преподавателей честно работать на основном рабочем месте. Года три­четыре назад на очередной правительственной дискуссии я в очередной раз сказал, что нужно повышать зарплату преподавателей до конкурентоспособного уровня. На что министр финансов Алексей Кудрин парировал: «Смотрите, по расчетам ГУ­ВШЭ, средняя зарплата преподавателя вуза - от 12 до 14 тыс. рублей в месяц. Средняя зарплата по стране - 7 тыс. рублей. Что еще нужно?». Я возразил: из этих 14 тысяч преподаватель на основной ставке получает три, а остальное прихватывает где может. Как он при этом работает на основную ставку? На эти 25% и работает. Ему просто некогда хорошо работать. Вот губернатор заявляет, что школьный учитель получает 15 тыс. рублей. Но это на самом деле полторы­две ставки - за преподавание и за классное руководство. Есть ли у учителя время на развитие, на дополнительные занятия? Совершенно очевидно: мы должны восстановить контракт по основной ставке, мотивацию и возможность жить на эти деньги. Это первое и самое главное условие.

- И сколько должен получать преподаватель?

- У нас есть определенные оценки. Воспитатель детского сада должен получать примерно 90% от средней зарплаты по региону. Учитель средней школы - от 110 до 120%, преподаватель вуза - около 200%, профессор­исследователь - порядка 500%. Исходя из этих оценок, мы формируем оптимальные условия эффективности образования: обществу нужно платить всей системе образования порядка 6% ВВП, то есть на 2 - 2,5% больше, чем сейчас.

- Это возможно в условиях нынешнего бюджета?

- Экономически - с трудом, политически - практически нет. Политически проходная задача добавить 1% ВВП, то есть довести уровень до 5%. Здесь нужно аккуратно выбрать стратегические точки, которые стоит поддержать в первую очередь. На наш взгляд, такими точками являются формирование исследовательских университетов и восстановление эффективного контракта в средней школе. Первая задача потребует дополнительно около 0,5% ВВП в год. Это означает, что мы начинаем поддерживать те вузы, где сохранились работоспособные научные школы, финансируем их по разделу «Наука» так же, как по разделу «Образование». Доводим зарплату до такого уровня, чтобы университеты могли нанимать молодых докторов наук с Запада. Это, конечно, не коснется всех университетов. Мы можем начать с 25 вузов и дойти к 2020 году до 75 - 100. Так китайцы сделали в начале 90­х годов, и сегодня их университеты уже находятся в мировых рейтингах. А наши - нет.

- Каким образом отбирать эти университеты? Использовать какие­либо рейтинги?

- Я за то, чтобы просто провести конкурс с совершенно ясными критериями. Первый - объем научных заказов государства на фундаментальные исследования, второй - индекс цитируемости преподавателей, третий - доля выпускников, зарегистрированных на бирже труда. Последний критерий - средняя зарплата преподавателей в соотношении с располагаемым доходом, возможностями университета. На основе этих критериев нужно сформировать группу ведущих исследовательских университетов плюс поддерживать хорошие кафедры и факультеты внутри «плохих» вузов.

- А что делать со школами?

- Это поле стратегического выбора. Если сэкономим сегодня деньги, получим через 15 лет страну совсем другую, с глубочайшими социальными разломами. Можно исподволь погрузить школу лет на десять в новый экономический механизм, запустить туда частные деньги и сделать образование частично платным. Никаких бурных социальных протестов это не вызовет,
горожане до этого психологически дозрели. Но для России это очень опасный выход, поскольку расслоение приобретает устойчивый характер. В отличие, скажем, от США, где по статистике очень высокая степень расслоения, но есть эффективные механизмы перемешивания. У нас таких механизмов нет, а расслоение происходит через систему высшего образования. Если же оно начнется уже в школе, и у нас будут отдельные школы для богатых, бедных и безнадежных, то наше общество просто не выдержит.

Сегодня дополнительные бюджетные средства, которые обеспечат школе (через 5 - 7 лет) хороших учителей и новые методики, - около 1 - 1,2%. Можно обойтись для начала даже 0,75% ВВП. Но есть выбор, конечно. Можно через 15 лет тратить 2 - 3% ВВП на тюрьмы и на военизированную полицию.

- И все? Остальное образование оставить как есть?

- Вовсе нет. Проще всего с профессиональным образованием. Как я уже сказал, отчаявшиеся предприятия давно выстраивают собственные системы обучения сотрудников. Надо прекратить прием в техникумы и колледжи с девятого класса, сделать на базе техникумов технический бакалавриат или прикладной бакалавриат, как во всех развитых странах. Это будет обычное высшее образование, после которого можно пойти в академический бакалавриат не на четыре года, а на два, и продолжить обучение. Главное - сделать эти колледжи частью университетов, убрать социальный барьер, психологическую разницу между техникумом и университетом. Уже сейчас рынок труда очевидно готов поглощать выпускников технического бакалавриата, но боится, что человек, которого он наймет после колледжа, будет ковырять в носу, а не работать.

ПТУ надо срочно и капитально реорганизовывать. В нынешнем виде они бессмысленны и с социальной, и с профессиональной точек зрения. На их месте можно сформировать, как это сделали те же китайцы, центры прикладных компетенций, где человек после девяти классов (или после вуза, это его дело) может получить специальность портье, слесаря или водителя ровно за столько месяцев обучения, сколько это требуется для овладения именно этими профессиональными навыками. Общим образованием должна заниматься школа, в том числе вечерняя.

Чем раньше мы покончим с системой ПТУ, тем лучше. Сегодня в бюджетах НПО достаточно средств, чтобы дать их тем, кто действительно хочет учиться, в виде образовательных ваучеров. Человек с этим ваучером, обеспеченным бюджетным финансированием, приходит в муниципальный центр компетенций или в учебный центр коммерческой фирмы и получает нужное ему образование. На тех технологиях, на которых работают сегодня представленные на рынке предприятия.

- Остается высшее образование. Вузы тоже придется закрывать?

- С массовым высшим образованием непросто. Сейчас оно представляет собой большой пятилетний техникум, где учат по чужим учебникам, если учат вообще. Хорошо, после реформы оно будет массовым четырехлетним техникумом. На мой взгляд, было бы лучше, если бы государство нашло где­то еще 0,7 - 0,8% ВВП, это около 20 млрд долларов в год, чтобы выйти на уровень эффективного контракта с преподавателем массового вуза, начать постепенно выращивать там исследовательские и проектные группы. Но таких денег сейчас нет. К 2015 году, если все пойдет хорошо, они могут появиться, но до тех пор мы не вправе рассчитывать, что массовое высшее образование будет обеспечивать экономику профессионалами высокого качества. Очевидно, нужно сосредоточиться на поддержке наиболее качественной трети или даже четверти вузов, тех, кто может предъявить хотя бы какие­то опытные разработки, какие­то научные заказы. И смириться с тем, что у нас нет денег на то, чтобы обновить всю массовую высшую школу.

При этом обязательно нужно закрыть коммерческие «живопырки», которые занимаются «реализацией» заочного обучения: это просто продажа диплома и издевательство над людьми, которые не имеют денег для нормального образования. Для заочников нужно создать на конкурсной основе систему из четырех­пяти национальных открытых университетов с софинансированием со стороны государства и очень жестко контролировать качество этого обучения. И, конечно, снизить долю заочников хотя бы до 35%. Если мы этого не сделаем, будем продолжать себя обманывать.

- Если очистить от «плохих» вузов крупные города, протестов не будет.
А что делать в этих условиях жителям регионов, где «хороших» вузов нет и мобильность ограничена?

- Мы не предлагаем оставлять какой­либо регион без вуза. Я специально знакомился с малыми регионами, в частности ездил в Калмыкию. Там классическая ситуация: один местный вуз и восемь филиалов. КГУ - вполне достойный университет. Если в регионе средняя зарплата -
6 тыс. рублей, профессору платят 12 тысяч. Так что они нормально там себя чувствуют, и даже эффективный контракт выполняется. А вот в Екатеринбурге сейчас 32 вуза, с филиалами - все 60. Мне кажется, если останется восемь, то будет вполне нормально. Это и сохранит конкурентную ситуацию в образовании, и повысит его эффективность.

Армия и яма

- Что мешает проведению реформы, которую вы описали? Бюджетные ограничения?

- На мой взгляд, два фактора. Первый - недостаток давления на власть со стороны профессиональных исследователей, слабость лоббирования. Если мы сравним профессоров вузов с офицерами армии или ФСБ, то они гораздо менее консолидированы. Высшая школа разрознена и очень слаба. Второй фактор - в головах людей, принимающих решения по распределению ресурсов в стране, сложилось мнение: «Зачем нам финансировать плохую систему образования?». Происходит странное: нынешняя система им не нравится, а каким чудом она перескочит в качественно иное состояние - они не задумываются. Это некое психологическое наследие
90­х: если институт плохой, пусть помирает. Но мы не можем допустить этого.
У школ и университетов есть общественные функции, и мы должны на ходу модифицировать эти институты.

- Есть мнение, что в условиях демо­графической ямы армия будет конкурировать с вузами за выпускников школ. Так ли это? Действительно ли к 2013 году некому будет учиться?

- Демографическая картина такова: к 2013 году число людей, поступающих в высшую школу, сократится на 40%. К 2020 году положение выправится, но яма будет около 20 - 25%. К каким последствиям это приведет? Во­первых, никто не пойдет в заочные «живопырки» - ими даже заниматься не придется, они и так умрут. Во­вторых, мы сможем безболезненно присоединить слабые вузы к сильным. Как это соотносится с армией, я, честно говоря, не понимаю, потому что нынешний армейский закон простой: после окончания вуза идут служить все. Есть другой вопрос, мы по этому поводу даже вели переговоры в Общественной палате с министерством обороны: никто не отказывается служить - просто студенты не готовы оказаться в месте, мало чем отличающемся от тюрьмы. Проводился такой опрос: готовы ли вы отдать жизнь за Родину и хотите ли служить в армии. Ответы «Да» - 80% и 20% соответственно. Люди не хотят, чтобы их унижали. Мы предлагаем: делайте очень просто, комплектуйте подразделения из людей с одним уровнем образования - и проблему снимете полностью. На что мне радостно ответили: «Ну ты же понимаешь, мы их сержантами там сделаем!». Я им говорю - ребята, тогда готовьтесь к завоевательной войне. Они: «С кем?». Ну как с кем, с Украиной, они же все туда уедут.
И я уверен, что наша точка зрения победит. Военным население просто не даст выбора. Второе наше предложение - восстановить в нашей российской армии старинный статус вольноопределяющегося. То есть человека с высшим образованием, который служит на рядовой должности, но имеет права и бытовые условия офицерского состава. При этом он сам за них платит. Масса моих знакомых говорит, что могли бы служить Родине, даже полтора года, на этих условиях.

- Но разве человек, который на год-­полтора выключен из нормального мира, не забудет все, чему его учили?

- Во­первых, выпускникам российских вузов на 70% и забывать в общем нечего, поскольку на последних курсах они не в аудитории ходят, а в магазинах подрабатывают. Что им забывать? В любом случае предприниматели сами вылепят из них все что надо. А армия еще даст и дисциплину. Во­вторых, за год или даже два забыть все невозможно. Да, если тебя сапогом будут каждый день по голове стучать, забудешь что угодно. Но утрировать не стоит, нужно совместно обсуждать и предлагать решение, а не армию распускать.

- Какова судьба ваших предложений?

- За последние два­три года нам удалось сформировать довольно широкие коалиции в поддержку наших требований - и в Общественной палате, и среди многих ректоров вузов, и среди экспертов. Мы смогли многие вещи выразить содержательно, и носители власти с этой частью согласны. Не согласны они только с ресурсной частью, и здесь нам предстоит еще активно действовать, у нас есть поддержка ряда людей в правительстве и администрации президента. Посмотрим, чего удастся добиться.