Практики идеализма

какие-то лица заявляют о создании частного вуза! Оказалось потом, что в то же время в некоторых других точках страны (в Москве, например, в Петропавловске-Камчатском) возникли похожие идеи.

И это свидетельство того, что общественная потребность в таких вузах была.

Люди, которые вслед за нами брались за создание негосударственных вузов, часто приглашали в учредители академические институты или государственные вузы. Мы же с самого начала были сами по себе. Нас было семь учредителей — с пишущей машинкой, пачкой бумаги, желанием работать и идеей, принадлежавшей человеку, который всех объединил, — Геннадию Болдыгину. Мы вместе работали на философском факультете УрГУ. Он отличался большим свободолюбием, вольнодумством и небанальными творческими подходами к любому профессиональному и жизненному вопросу. Болдыгин арендовал помещение, и мы объявили набор. На первые пять специальностей пришло несколько десятков студентов, и я благодарен тем, кто в нас тогда поверил.

— Появление слова «спонсор» относится именно к тому времени. Была ли надежда на спонсорскую помощь, на помощь со стороны властных структур?

Г.Б.: Да, это волшебное и завораживающее слово вселяло надежду, сначала были обещания со стороны некоторых частных фирм, потом со стороны городских и областных властей. Это было время брожения, надежд и очень смутного представления о том, что же будет и как этого достичь. Неопределенность задавало само слово «перестройка»: ясно было, что имелась в виду перестройка существующего строя, не ясно только, что должно получиться в итоге. Я ходил в разные инстанции, включая обком КПСС, говорил что-то вроде: партия так долго угнетала гуманитарные знания, столько сделала для их разрушения, что теперь ее долг — помочь восстановить культурную традицию. Но партийная власть к тому времени утратила былое всесилие…

В середине 1990 года стало ясно: большую часть финансовых расходов (а позже оказалось 100% ) должна давать плата за обучение.

Роды — это всегда кровь, муки, и ничего хорошего, кроме самого ребеночка, в них нет. Создание университета — это те же роды. Начинается борьба за власть, за почести, потом, когда деньги появляются — за деньги… Я повторюсь: страшно сложно было решиться брать тогда эти деньги. Но чем больше людей я вовлекал в это дело, тем острее чувствовалась ответственность. Деньги со студентов мы взяли (кстати, месяц обучения в первом полугодии 1991 года стоил 100 рублей; в 200 рублей, для сравнения, обходились тогда кроссовки). Зарплату до начала занятий, то есть до февраля 91го, никто из нас не получал. Был заключен договор аренды помещений, в которых до сих пор размещается администрация университета и проводятся некоторые учебные занятия. По условиям договора, аренда оплачивалась только в конце квартала. Таким образом, мы начали образовательный процесс, не потратив ни копейки. Первый на Урале негосударственный вуз возник без каких-либо первоначальных вложений, одной лишь силой мысли. Первые документы, в том числе варианты устава, были напечатаны на машинке «Москва», которую я купил еще в аспирантские годы. Я все больше убеждался, что идеализм — вовсе не наивное философское учение.

Л.З.: Тогда у нас не было права на государственные дипломы, мы их и не обещали. Не думали, что нам придется бороться за госдипломы — идея свободы была безбрежна в наших головах, мы полагали, что будем работать так, как видим, как понимаем. Но очень скоро оказалось: с одной стороны, государство хочет, чтобы мы работали по его правилам, а с другой — нашим клиентам нужен документ государственного образца. И тогда мы начали корректировать свою работу. Потом был принят закон об образовании, еще позднее появились нормативы — лицензионные, аттестационные и другие. И с тех пор мы бьемся, как любой человек и любой проект, меж двух берегов — свободы и необходимости.

— Как появлялись идеи создания того или иного факультета?

Г.Б.: Первой, кого я пригласил, была Елена Перелыгина — мы создали факультет социальной психологии. Следующим стал коммерческий факультет, название которого было заимствовано из дореволюционного прошлого. По моим первоначальным предположениям, должен был стать чем-то вроде бизнесшколы. Получился же традиционный вполне достойный экономический факультет. Его деканом стал Сергей Мицек, разработавший учебные планы для трех экономических специальностей.

Следующим был создан факультет, который я назвал факультетом хозяйственного права, полагая, что специалисты именно этой отрасли будут особенно нужны в ближайшем будущем. Первым деканом этого факультета стала Алла Якушева, историк государства и права, с которой мы переработали 4летний учебный план юридического института в университетскую 5летнюю образовательную программу, включавшую даже изучение латинского языка. Позже, летом 1991 года, факультет возглавил Алексей Семитко, под руководством которого он стал юридическим и приобрел хорошую репутацию в среде профессионалов.

Высокий статус тройки

— Какие принципы организации и финансирования вы заложили?

Лев Закс

Г.Б.: Честно говоря, мне не хотелось брать на себя административное и финансовое управление. Но пришлось, потому что я понял: кто управляет финансовыми потоками в вузе, тот управляет и образованием. Сразу было понятно, что мы не сможем обучать самые бедные слои, но расширить социальный круг учащихся — надо. К тому времени я хорошо знал, что процент умных и трудолюбивых в богатых и малообеспеченных семьях примерно одинаков.

Сразу было установлено: студенты платят за обучение помесячно (не все могут заплатить за квартал), а зарплата преподавателей только почасовая, и она как тогда, так и сейчас, составляла около 70 — 80% всех затрат. Я не могу сказать, что все ею довольны, но она не унизительна. У нас есть преподаватели, которые в месяц зарабатывают по 50 тыс. рублей и больше. Если ты редкий специалист — мы тебе доплачиваем. Раньше, когда от негосударственных вузов не требовалось обязательной «остепененности» преподавателей, мы могли, скажем, пригласить человека, у которого даже не было законченного высшего образования, но он расшифровал математические символы майя, глубоко проник в эту культуру, его статьи публиковали в зарубежных научных изданиях.

Далее. Все пересдачи — платные. Все дополнительные занятия — тоже. Из этих денег формируется фонд поощрения лучших студентов. Значит, умные и трудолюбивые учатся за счет дураков и ленивых. Оценка «удовлетворительно» говорит о том, что знания студента удовлетворяют всем критериям специалиста. Это не привычная жалкая троечка. Очень сложно было убедить в высоком статусе этой оценки преподавателей, которые пришли из государственных вузов (где процент успеваемости был главной задачей), и в том, что «хорошо» — это значит, что студент знает все, а «отлично» — что своим ответом он отличается от других.

Изначально решено было отказаться от вступительных экзаменов: это стрессовая ситуация, и часто поступают не те, у кого знания лучше, а те, у кого нервы крепче. Поэтому первая сессия бывает самая суровая для ребят. И тот факт, что в первый учебный год мы отчислили многих уже после первой сессии, неожиданно сыграл колоссальную рекламную роль — к нам пошли.

Учиться учить

Л.З.: Нас высокомерно упрекали, мол, к вам идут студенты, которые не могут поступить в государственный вуз. По большому счету, так оно поначалу и было. Хотя уже в первом наборе мы увидели студентов, которые могли поступить куда угодно, но они сознательно выбрали нас, потому что хотели свободного, творческого, не бюрократизированного образования. Мы никогда не скрывали, что имеем дело со студентами, которых труднее учить, чем медалистов, занявших бюджетные места в государственных вузах. Нам пришлось учиться их учить, и я считаю, что эта задача решена.

Г.Б.: Сначала мы зарегистрировались как малое предприятие, потом стали ТОО, потом, после того, как вышел закон об образовании, перерегистрировались в образовательное учреждение. Кстати, «университет» в переводе на русский значит «товарищество с ограниченной ответственностью». И возникали они как объединения студентов, нанимающих на собственные деньги преподавателей, арендующих помещения для учебы и жилья, сплотившихся для защиты интересов товарищества перед городскими властями. Так сложилось в Болонье, где возник первый европейский университет. В Сорбонне было, правда, уже товарищество студентов и профессоров. Я изучал уставы многих университетов, знал об их автономии в средние века, о том, что на их территорию не допускалась полиция (такая практика существовала и в российских дореволюционных университетах). Между прочим, в одном из первых вариантов устава Гуманитарного университета провозглашалась автономия и экстерриториальность. Там говорилось, что без согласия университета не допускается присутствие войск, деятельность правоохранительных органов, что студенты и преподаватели, уличенные в тайном сотрудничестве с правоохранительными органами, «навсегда исключаются из университета».

Л.З.: С самого начала нашей принципиальной позицией (хотя, как оказалось, ее не так легко последовательно провести в жизнь) было признание суверенности, свободы и достоинства студента, признание его права выбирать самому образовательную траекторию. У нас с первого дня свободное посещение лекций, студенты сами выбирают, куда им ходить, куда нет. Если они недовольны каким-то преподавателем, организационной формой или обстоятельствами, складывающимися внутри вуза, — можно смело заявить об этом декану, ректору. С этим связана и некая атмосфера, которая для меня и других учредителей всегда была очень важна: атмосфера сотрудничества, открытости, доступности любого руководителя, коллегиальности в принятии управленческих, творческих решений на уровне содержания учебного процесса. Силами собственного Центра социальных и маркетинговых исследований, которым мы очень гордимся, проводятся многоаспектные опросы студентов, где проверяется, насколько они удовлетворены квалификационным уровнем преподавателей, человеческими отношениями, стилем обучения, методической стороной — в общем, всем тем, что помогает или мешает эффективному образовательному процессу. При всех замечательных традициях государственных вузов, уверяю, степень индивидуального подхода у нас выше, потому что мы чувствуем не только духовную, но и материальную ответственность перед теми, кто платит за образование.

— Чего вам на сегодняшний день не хватает в работе университета? Что бы вы хотели изменить, добавить?

Г.Б.: Как 15 лет назад, так и сейчас России не хватает понастоящему образованных людей, поэтому я хочу возродить факультет истории культуры, который, сделав всего три выпуска, к моему великому сожалению, закрылся. И здесь без сторонней помощи не обойтись. Я хотел бы открыть при нем восточные специализации, готовящие китаистов, японистов, тюркологов, арабистов, семитологов — в Екатеринбурге это более чем уместно. Когдато я делал доклады в горном институте, общался там со стариками-профессорами, хорошо образованными, прекрасно знакомыми с философской и иной гуманитарной литературой. Нужно, чтобы горные инженеры, путейцы, специалисты других индустриальных профессий имели не только высокий уровень профессиональной подготовки, но и не меньший, чем у дореволюционных интеллигентов, уровень образованности. Это повышает чувство собственного достоинства, уверенности в недопустимости насилия над личностью и, может быть, убережет Россию от дурного будущего.

Знания плюс широта горизонтов

— Самим возникновением Гуманитарный университет связан с новым типом общественно-экономического устройства, молодым российским капитализмом. Существует ли механизм, регулирующий взаимоотношения университета и современного рынка труда?

Л.З.: На разных уровнях. Первый: надо внимательно и постоянно вглядываться в общественную ситуацию, рыночную, культурную, политическую. Есть тенденции развития мирового рынка. Например, очевидно, что ориентация на развитие компьютерных специальностей в мировом контексте перспективна, поэтому несколько лет назад мы открыли факультет компьютерных технологий. Следующий уровень: мы изучаем то, что происходит конкретно у нас — в стране, в регионе. Вхождение в новые социальные процессы, в рыночную экономику, более того, в новую для страны эпоху общества потребления, приводит к тому, что начинает ускоренными темпами развиваться сфера обслуживания. Поэтому мы рассматриваем открытие сервисных специальностей как очень перспективное направление. Как и развитие управленческих специальностей:это тесно связано с усложнением и разнообразием сфер жизни, а значит — различных ее структур, которые нуждаются в управлении, технологиях, специалистах.

— Какими вы видите идеальные формы взаимоотношений вуза и бизнеса, вуза и потенциального работодателя?

— Признаю, что не только мы пока не отработали стратегию и тактику этих контактов, но и работодатели еще не относятся к вузам целенаправленно, заинтересованно. Хотя они уже поняли, что непрерывное совершенствование персонала — это альфа и омега современного успеха, и начинают подготовку и переподготовку персонала. Но делают это сами, не сотрудничая со сложившимися образовательными учреждениями. Здесь иногда торжествует такой меркантильный в экономическом и односторонний в технологическом плане взгляд работодателя: я беру любого выпускника и, вкладывая небольшие средства, на собственной территории делаю из него такого работника, какой мне нужен. В этом подходе есть масса слабостей: невозможно инновационно мыслить, самосовершенствоваться, опираясь только на конечное, сиюминутное знание, полученное на рабочем месте.

А университет силен как раз тем, что соединяет конкретные знания с широтой горизонтов. Гораздо более практичными были бы формы сотрудничества (многочисленные их примеры мы найдем на Западе), при которых работодатель транслирует вузу запрос: какие ему нужны специалисты сегодня и какие понадобятся завтра, какой набор деловых, психологических и духовных свойств им необходим. И тогда он оплачивает свой заказ, контролирует выполнение задачи. Сегодня высшая школа нуждается не просто в инвестициях, а в инвестициях мотивированных, запрограммированных, связанных с качеством специалистов. И вот здесь возможны смычки — вплоть до включения работодателей в наблюдательные или попечительские советы университетов.

— Как строились и строятся взаимоотношения университета и власти?

— Мы плодотворно сотрудничаем и с российским министерством образования, и с областным. То, что требовалось от властей, они в общем сделали: приняли прогрессивный по тем временам закон об образовании. Он во многом развязал нам руки, стал основой деятельности. Потом начали появляться подзаконные акты, нормативы — одни нам помогали, другие мешали. За исключением тех совершенно диких правил, которые, кстати, относятся и к государственным вузам.

— Что это за правила?

— Например, сегодня утвержден норматив денег, которые мы должны тратить на научные исследования. Заказов на науку государство не дает. От грантов, которые сегодня выделяются по линии министерства образования, мы отгорожены как внебюджетная организация. И при этом государство считает возможным требовать от нас — и выражает это количественными параметрами — деньги, которые мы должны тратить на науку.

Мы вкладываем средства в материальную базу научных исследований, наши разработки востребованы жизнью, практикой. Например, юридический факультет занимается вопросами теории и истории государства и права, изучая более чем актуальную для России проблему прав человека. Специалисты работают в тесном контакте с уполномоченным по правам человека в Свердловской области Татьяной Мерзляковой, проводят постоянный мониторинг ситуации с правами человека; при факультете существует общественная юридическая консультация, где работают студенты и преподаватели, где можно бесплатно получить консультацию. Как культуролог могу сказать: я участвовал в создании стратегического плана развития Екатеринбурга до 2015 года, и те мои проекты, которые вошли в этот план, возникли из научных разработок. Если я как ученый испытываю подчас неудовлетворение, то оттого, что общество и власть недостаточно активно требуют от нас технологий и вариантов решения практических проблем.

Но «зато» от нас требуют объемов финансирования: университет по новым нормативам должен ежегодно тратить 10 млн рублей на науку. Откуда взялась эта сумма? Нам кажется, это произвол, абсурд. Мы, конечно, стремимся всем нормативам соответствовать, но искусственность и недружественность некоторых требований изумляет и обижает. Больше того, если по первому закону об образовании университет, как и другие вузы, был освобожден от большинства налогов, то с тех пор, как принят Гражданский кодекс, мы платим налог на прибыль. Университет — не коммерческая структура, все заработанные деньги мы бросаем на развитие. И тем не менее платим довольно большой налог — 24% с прибыли. Есть и другие налоги. А, например, в большинстве западных стран вуз не только не платит налоги, но имеет право вкладывать свободные средства в ценные бумаги — чтобы заработать.

Это штрихи к не самой эффективной системе управления, которая существует в нашем обществе и государстве. Надеюсь, со временем все образуется. Самое эффективное управление — это управление, базирующееся на признании интересов человека, интересов структур, которые этого человека обслуживают, которые помогают ему жить и развиваться.

— Как строится система управления в университете?

— Мы и здесь отличаемся от большинства вузов. Как я уже сказал, наш университет учрежден физическими лицами, которые одновременно занимают руководящие должности. У нас законодательная и исполнительная власть — в одном лице, что создает возможности хорошего оперативного управления. Основные решения — программные, стратегические, материально-финансовые, кадровые — принимает собрание учредителей. Это постоянно работающий орган. Есть правление, состоящее из нескольких учредителей, оно контролирует ключевые аспекты текущей жизни университета. Далее — ректор, у него есть несколько помощниковпроректоров, затем — деканы факультетов. Роль декана при 6 тыс. студентов очень велика. Образно говоря, это начальник цеха большого завода: он отвечает за все, что происходит в цехе. У нас деканы обладают большой самостоятельностью, они сами занимаются экономикой, стратегией и содержанием образовательного процесса.

— Каким вам представляется образ идеального выпускника Гуманитарного университета?

— Динамика современной жизни предполагает высокую мобильность человека — географическую, культурную, социально-статусную и профессиональную. Мне кажется, критерий сегодня — не формальная специальность даже, а социальные показатели деятельности: экономическая эффективность работы; возможность профессионального роста и, быть может, самое главное — удовлетворенность этой деятельностью. Если полученные в университете знания и ценности позволяют человеку по своему усмотрению определять род занятий, да еще к тому же расти в рамках своей деятельности, осознавать ее социальную значимость и духовный смысл, получать удовлетворение, то о чем еще можно мечтать?