Цифроград

Рынок телекоммуникаций

Проекты smart city можно реализовывать без привлечения бюджетных средств. Но для этого необходимо запустить механизм государственно-частного партнерства

Умный город» — термин, в 2015 году получивший большое распространение. Если вбить в поисковую строку Яндекса или Google это словосочетание и открыть раздел «Новости», мы обнаружим десятки сообщений о возможных и уже случившихся внедрениях в этой области. В повестке дня Южный (город-спутник Санкт-Петербурга), Углегорск (ЗАТО в Амурской области), Нарьян-Мар, Анадырь и Норильск, Владивосток и, конечно, Казань, в 40 км от которой в июне открылся Иннополис — образцово-показательный проект в области smart city (площадь — 1200 га, рассчитан на 155 тыс. человек).

Урал к теме умных городов тоже неравнодушен: она, например, стала лейтмотивом VII международного ИТ-форума, прошедшего в середине июля в Югре. Много о цифровизации пространства говорили и на выставке «Иннопром-2015» в Екатеринбурге. Интерес объясним. Во-первых, конкуренция среди российских и мировых городов постоянно возрастает. Во-вторых, непрерывная урбанизация требует нового взгляда на распределение ресурсов и на взаимоотношение с окружающей средой. 

В то же время, как заметил генеральный директор Фонда развития интернет-инициатив Кирилл Варламов, умный город — концепция на стадии становления: «У муниципалитетов недостаточно денег для реализации комплексных проектов, не существует методик, позволяющих спроектировать целый город, нет решений, устоявшихся экономических моделей, единой политики цифровизации, нет согласия на уровне ведомств и департаментов». Скажем больше — у понятия smart city нет даже общепризнанного определения (подробнее см. «Добавь нам ума»).

Чтобы внести некоторую ясность, мы беседуем с директором по развитию бизнеса Cisco в России и СНГ (компания по всему миру реализовала более 160 крупных проектов в области умного города и умного производства) Львом Левиным.

Лоскутная беда

— Лев, термин smart city не имеет общепризнанной трактовки. Что Cisco вкладывает в это понятие?

— Это комплекс ИКТ и организационно-управленческих решений, который позволяет модернизировать городскую инфраструктуру и городские процессы, приводит к рациональному потреблению ресурсов, созданию новых возможностей для бизнеса и услуг для жителей, способствует развитию человеческого капитала и в конечном итоге улучшает качество среды. 

 С точки зрения ИТ, мы видим умный город как платформу, к которой подключаются различные вертикальные решения, связанные с транспортом, ЖКХ, образованием, соцобеспечением, здравоохранением, контролем окружающей среды, безопасностью и т.д.

— Единая платформа означает, что Cisco, заходя в тот или иной город, обладает монополией на внедрение решений в области умного города?

— Нет. Наша концепция основана на использовании открытых стандартов и создании экосистемы партнеров. Платформа — стержень, на который можно нанизывать решения сторонних производителей, при этом затраты на их интег­рацию будут минимальными.

Ни одна компания, даже самая крупная, не в состоянии разрабатывать под ключ каждый элемент smart city. Так, основной фокус Cisco — обработка, передача данных, взаимодействие между объектами. Мы, например, не производим счетчики, сенсоры, светофоры и фонари освещения, не занимаемся разработкой баз данных и автоматизированных систем управления техпроцессами.

Мы видим, что закрытые решения постепенно теряют долю рынка. Они не всегда совершенны и делают заказчика зависимым от воли одного вендора.

— А возможен путь от обратного — сначала внедрение отдельных подсистем, а затем их интеграция?

— Возможен, но не очень эффективен, потому что ведет к дублированию инфраструктуры и удорожанию проекта в целом. Кроме того, самостоятельные подсистемы, как правило, достаточно сложно интегрировать (а иногда и невозможно): они создаются по разным стандартам, некоторые являются проприетарными и не предусматривают открытого API (Application Programming Interface. — Ред.).

В нашем портфеле были такие проекты. Что мы делали? Создавали командные центры, которые агрегировали и анализировали данные из различных источников. Это достаточно трудоемкий и не всегда эффективный процесс.  

— Какие города в мире и в России вы считаете образцами с точки зрения реализации концепции smart city?

— Один из наиболее известных и красивых примеров — это, конечно, Барселона. В мире она стала первым крупным городом, подошедшим к вопросу комплексно и начавшим внедрять решение на единой платформе.

За три года реализации проекта в столице Каталонии было создано 1,5 тыс. новых бизнесов и примерно 50 тыс. рабочих мест, общий экономический эффект составил 3,6 млрд долларов (таковы данные мэрии). К тому же глава Барселоны стал одним из наиболее влиятельных политиков мира по версии Forbes. 

Что там было сделано: умное освещение (снизило затраты на 75%), городской Wi-Fi (обеспечил предоставление ряда услуг горожанам, предпринимателям и госсектору, а также стал платформой для подключения цифровых решений), умный вывоз мусора, умная транспортная система (умный автобус, регулирование трафика, умные парковки, загруженность дорог снизилась на 30%). Кроме того, был установлен комплекс сенсоров для анализа состояния окружающей среды и уровня шума, большинство госуслуг переведены в электронный вид. Также успешно реализованы пилотные проекты по внедрению системы дистанционного образования и соцобеспечения пенсионеров (вплоть до того, что холодильник престарелых жителей посылает сигнал о том, что в нем закончилась еда). 
 
Самый яркий российский пример — Москва. Говорить о полноценном комплексном подходе в данном случае не приходится, однако здесь был реализован один из самых крупных в мире проектов по модернизации транспортной системы. По всему городу расположены 6,5 тыс. специальных датчиков, которые измеряют плотность потока, вся информация собирается в одном центре обработки данных и в зависимости от ситуации принимаются решения по управлению светофорами, по ограничению скорости на определенных участках и в определенное время.

Кроме того, в Москве действует система «Безопасный город», в рамках которой установлено 137 тыс. камер. Решение позволяет производить ситуационный анализ видеопотоков и при необходимости подключать соответствующие службы. Условно: если в метро человек стоит близко к рельсам, изображение выводится на монитор пункта полиции, расположенного на станции; если кто-то залез на парапет моста, картинка уходит к спасателям.

Пример, наиболее близкий к Уралу, — Казань, где ведется проект по организации единой городской Wi-Fi-инфраструктуры и видеонаблюдения. На них будет «нанизан» целый ряд элементов — безопасный город, умная парковка, умный автобус, умное освещение, контекстная реклама и умное ЖКХ. В результате реализации проекта загруженность дорог планируется снизить на 25%, потери в инженерных сетях — на 80%, расходы на городское освещение — на 40%, эффективность использования общественного транспорта должна прирасти на 50%.

— Что такое умное освещение, умные транспортные системы, умное ЖКХ — понять несложно. Но вы не раз упомянули умный автобус. Какие услуги можно на него накрутить?

— Автобус — очень популярный объект для созданий умных решений. Среди них — предоставление Wi-Fi на борту, видеонаблюдение внутри автобуса и подсчет пассажиров, регистрация нарушений ПДД с помощью наружных камер. Кроме того, в автобусе можно установить мультимедийную систему, позволяющую выйти в интернет, просматривать видеоконтент, оценить время поездки, размещать привязанную к локации рекламу (по аналогии с мониторами, установленными в подголовниках кресел в самолетах).

Еще два возможных решения — установка датчиков, снимающих различные метрики (износ шин и агрегатов, выхлоп и т.д.), а также оплата проезда и прочих услуг при помощи банковских карт.

Город как услуга

— Какова стоимость внедрения элементов smart city?

— Диапазон очень широк. По нашему опыту, стоимость решений варьируется от нескольких миллионов до сотен миллионов долларов. Все зависит от степени комплексности подхода и размера города.

Я бы сделал акцент не на цене решений, а на сроке их окупаемости и на том, какова роль города в их финансировании. По нашему опыту, проекты в области smart city окупаются максимум за три-четыре года, а в отдельных случаях (например, система фиксации нарушений правил дорожного движения при должной платежной дисциплине) — за несколько недель. Следовательно, они крайне привлекательны для частных инвесторов.

В западных странах есть многочисленные примеры частно-государственного партнерства, когда фонд или телеком-оператор вкладываются в диджитализацию городской инфраструктуры, а возврат инвестиций осуществляется за счет средств, сэкономленных на потреблении ресурсов (нечто похожее на энергосервисный контракт. — Ред.), или за счет создания дополнительных источников дохода. Известны также случаи, когда провайдеры или инвестфонды целиком выкупали или брали в долгосрочную аренду инфраструктурные объекты (например, системы освещения) и проводили их модернизацию.

Интерес со стороны телеком-компаний объяснить просто: их ARPU (среднемесячный доход с одного абонента. — Ред.) неуклонно снижается. Для поддержания рентабельности им необходимо диверсифицировать бизнес. Отличный выход — предоставление управляемых услуг в области smart city.
   
Интерес муниципалитета также очевиден: бюджет практически полностью избавляется от необходимости тратить средства на модернизацию ЖКХ, освещения, парковок, транспортной системы. Умный город ему предоставляется как сервис, за который он ежемесячно платит. 

Операционные затраты также резко снижаются: например, LED-лампы с контроллерами, регулирующими интенсивность работы и четко определяющими вышедшие из строя элементы, сокращают расходы на уличное освещение на 85%. 
 
— Признаться, я не слышал, чтобы в России операторы связи или инфраструктурные фонды вкладывались в проекты умных городов.

— Да, такая практика в нашей стране пока очень ограничена. Все дело в пробуксовывающем механизме государственно-частного партнерства. Юридическая основа для его реализации разработана, однако подавляющее большинство городов считают, что это нерабочая модель. Частные компании выражают готовность вкладывать средства, но они не понимают, как будут возвращать инвестиции.

— Помимо «тормозящего» ГЧП, какие еще барьеры препятствуют реализации проектов по добавлению городу мозгов?

— Я бы разделил их на три группы. Первая — организационно-управленческая. Города, как правило, сегментированы на департаменты со своими бюджетами и, что более важно, интересами и стратегиями развития. Отсюда — конфликты, на устранение которых уходит очень много времени, повышенные расходы, дублирование инфраструктуры. Эта проблема в мире решается все чаще путем создания позиции Chief Digitalization Officer — это высокопоставленный сотрудник, подчиняющийся напрямую мэру или сити-менеджеру и обладающий существенными полномочиями. Его основная задача — координировать умные проекты и ИТ-бюджеты департаментов, организация цифровизации города как единого целого.

Вторая группа — техническая. При внед­рении проектов в области умного города необходимо решать ряд важных вопросов: как обслуживать инфраструктуру с сотнями тысяч датчиков, как соединять данные между собой, как организовать канал передачи информации. Представьте себе, что на каждом автобусе, трамвае и троллейбусе города установлено по несколько HD-камер. Изображение с них нужно в online-режиме передать в командный пункт. 4G с этим точно не справится. Эта проблема решается с помощью развития Wi-Fi-сети и туманных вычислений (fog computing). Схема предполагает установку на улицах города промышленных маршрутизаторов, на которых крутятся Linux-приложения, в том числе и аналитические, обрабатывающие входящий поток и передающие в единый командный центр только ту информацию, которая требует принятия глобальных или незамедлительных решений (такая аналитика может быть встроена и в саму камеру). 

Третья группа барьеров связана с безопасностью. Если из строя выйдет, например, система управления автомобильным или железнодорожным транспортом, это может привести к гибели людей. Очевидно, что решения в области умных городов требуют максимальной защиты.

— Я правильно понимаю, что бюджетные ограничения, на которые все указывают, когда речь заходит о развитии города, вы в качестве барьера даже не рассматриваете?

— Это не барьер, а возможность. Дефицит бюджета должен способствовать развитию механизма ГЧП.

Теория всего

— Согласно исследованию Navigant Research, опубликованному в 2014-м, инвестиции в технологии умных городов в перспективе десяти лет могут превысить 174 млрд долларов. В 2023-м объем рынка технологий smart city составит 27,5 млрд долларов (в 2014-м — 8,8 миллиарда). Frost & Sullivan делает совершенно иной прогноз, увеличивая планку с 27,5 млрд до 1,57 трлн долларов. И это уже к 2020-му. Делала ли Cisco подобные расчеты?

— Спрогнозировать объем рынка умных городов на перспективу пяти-десяти лет крайне сложно. Именно этим объясняется такая разница в оценках. Cisco в данном случае, во-первых, предпочитает говорить о потенциальном эффекте, а во-вторых, — о более широком явлении «всеобъемлющего интернета» (Internet of Everything, IoE), частью которого является smart city. 

Так вот, эффект от IoE в мире до 2025 года (рассчитан на основе анализа 60 реализованных компанией проектов) составит примерно 19 трлн долларов. Могу сказать, что большая часть этой суммы — решения, связанные в области smart city. Цифра для России — не менее 250 млрд долларов.

Проекты в области smart city окупаются максимум за три-четыре года

Если говорить конкретно о Cisco, объем бизнеса компании, связанный с всеобъемлющим интернетом, составляет более 3 млрд долларов. Ежегодно он прирастает не менее чем на 30%. Потенциал этого сектора колоссален: в мире к сети сегодня подключен лишь 1% объектов, имеющих возможность участвовать в коммуникациях.
 
— Что вы подразумеваете под словом «эффект»? Экономию?

— Экономия — лишь его часть. Другие составляющие — рост производительности труда, снижение потерь и рост эффективности цепочек поставок, ускорение вывода инновационных разработок на рынок, оптимизация административных расходов корпораций, увеличение количества потребителей того или иного продукта за счет появления его особых пользовательских свойств. 

— Всеобъемлющий интернет — термин, который использует только Cisco. Остальные компании предпочитают говорить об интернете вещей (Internet of Things, IoT). Чем отличаются эти понятия?

— Разница в охвате. Термин IoT изначально в большей степени относился к сфере M2M (Machine to Machine, класс технологий, позволяющих машинам обмениваться информацией друг с другом. — Ред.). Но постепенно стало понятно, что наибольший экономический и социальный эффект возникает при включении в глобальные коммуникации не только вещей, но и живых субъектов, данных, процессов. Так появился всеобъемлющий интернет.

 — Как изменится жизнь людей в ближайшие десять лет в связи с развитием этого явления?

— В полной мере это сложно представить. Вспомните 90-е, когда только начал развиваться интернет. Большинство экспертов были уверены, что этим изобретением будет пользоваться узкая прослойка специалистов. 25 лет назад мы не могли себе вообразить, что появятся такие компании, как Google, Facebook, Booking.com, Alibaba, Amazon, Ebay, Uber, SalesForce и другие. Глобальная сеть кардинально изменила практически все аспекты нашей жизни. И я уверен, что эффект от IoE будет куда масштабнее. Горизонты безграничны. Браслеты, снимающие медпоказания и передающие их лечащему врачу, таблетки с сенсорами, холодильники, заказывающие еду, чайники, микроволновки, плиты, управляемые с сотового телефона, магазины без продавцов, автомобили без водителей, страхование на основе поведения человека, умные дома — это малая толика элементов всеобъемлющего интернета.

 — IoE — конечная точка телекоммникаций? Есть ли что-то за ним?

— Следующий шаг — это искусственный интеллект, самообучающиеся, самосовершенствующиеся системы. Первые успехи в этой области уже есть. Но о полномасштабной реализации подобных проектов можно будет говорить только через несколько десятков лет.
 
— Есть ли у мира альтернатива?

— Если смотреть на происходящие процессы объективно — практически нет. Мир встал на рельсы диджитализации, число подключаемых к сети объектов растет по экспоненте: в 2014-м их было 16 миллиардов, к 2020-му, по нашей оценке, будет 50 миллиардов. В этом направлении двигаются даже, казалось бы, совершенно традиционные отрасли. Показательный пример — компания Bridgestone, одним из наиболее быстрорастущих сегментов бизнеса которой являются шины как услуга. Японцы устанавливают на колеса сенсоры, измеряющие интенсивность их использования. Транспортные компании платят не за резину, а за пройденные ею километры.  
 
Таков естественный, эволюционный ход событий. Конечно, люди могут отказаться от принятия и использования новых возможностей, связанных с диджитализацией окружающего мира, но это будет совершено искусственное решение, последствия которого окажутся плачевны. На ум сразу приходит пример компании Kodak, которая, находясь на вершине индустрии, не смогла адаптироваться к развитию цифровой фотографии и всего за несколько лет стала банкротом.

Альтернативы вероятны в плоскости «глобальные/локальные вычисления». Последние предполагают большую безопасность и позволяют снизить нагрузку на каналы. 

— Я задам, быть может, глупый вопрос, но все мы смотрели фантастические фильмы, и, кажется, что IoE — прямой путь к восстанию машин и всеобщему контролю. Как вы оцениваете реализацию этих рисков?

— Безусловно, риск появления «большого брата» есть. Но так как мир не управляется центральным правительством и решения в области IoE не внедряет единственная компания, он минимален. Да и согласитесь, люди уже давно сами все о себе рассказали в соцсетях. 

Если говорить об искусственном интеллекте, возможно, через несколько десятков лет он будет представлять потенциальную угрозу, и у человечества возникнет необходимость ограничивать его развитие. Но пока мы очень далеки от мира, нарисованного в фантастических фильмах: даже самые совершенные компьютерные комплексы не могут конкурировать с общественными системами.

Развитие новых направлений всегда нужно рассматривать через соотношение выгод и издержек. Это как с ядерной энергетикой. Потенциальные риски огромны. Но вероятность чрезвычайного события чрезвычайно мала. От использования атомной энергетики пострадало во много тысяч раз меньше людей, чем от выбросов в атмосферу пыли в результате использования угольного топлива. На мой взгляд, как минимум в ближайшие 30 — 40 лет выгоды для нашего общества от использования IoE-технологий будут несравнимо превосходить издержки.