Тяжелый выбор
Интервью
Самый серьезный риск в экономике - линия на ренационализацию, в политике - усиление репрессий. «Я верю, что мы выберем путь постепенного расширения свободы слова и ограничения роли государства в экономике», - говорит директор Института экономики переходного периода Егор Гайдар.
«Вы были до Хрущева или после - такой вопрос задала мне недавно одна молоденькая журналистка с телеканала «Культура», - смеется Гайдар. - Поразительно, в какой степени прошлое уходит из памяти молодых людей. У них своя картина мира. Она отличается от нашей, потому что они не жили в то время и не понимают тех реалий»... Егор Гайдар был одним из тех, на кого лег груз ответственности за первые реформы в российской экономике. Сегодня он директор Института экономики переходного периода, одной из самых авторитетных исследовательских структур в России. Мы пригласили Гайдара в редакцию, чтобы выяснить его отношение к происходящему в стране.
О перспективе выхода из кризиса
- Егор Тимурович, вы видите серьезные ошибки в реакции российских властей на кризис?
- Власти опоздали примерно на шесть-девять месяцев, надо было начинать раньше. Люди, которые отвечают за финансовую политику, прекрасно знали суть моего выступления в январе 2008 года, где я подробно объяснял, что этот кризис нас сильно затронет. Кроме опоздания по большому счету ошибок не было. Начиная с сентября реакция была достаточно адекватной, включая решения о повышении процентной ставки, плавном снижении курса рубля. Я предлагал другой путь - более радикальное обесценение рубля с тем, чтобы сломать тенденцию, не создавать ситуацию, при которой все участники рынка понимают: надо играть против рубля, так как он обесценится. Но у моих друзей, которые работали в органах власти, свои аргументы, далеко не бессмысленные. Здесь мы разошлись во мнениях. Они провели снижение курса так, как считали нужным. Правда, потеряли треть золотовалютных резервов.
- А почему опоздали, если понимали?
- Когда вы имеете за спиной несколько лет экономического роста, высоких темпов увеличения золотовалютных резервов, а вам говорят, что в мире какие-то проблемы и скоро будет тяжело, вам не хочется в это верить. Так приятно слушать советников, которые твердят: мир не зависит больше от Америки, никакой рецессии там не будет, а если и будет, то нас она не заденет.
- Ситуация продолжает быстро меняться, и времени на принятие решений все меньше. В этих условиях риски неверного выбора возрастают.
- Стратегически наиболее серьезный риск - линия на ренационализацию. Причем это проблема не чисто российская, а мировая. Объяснить, почему государство должно давать деньги крупным компаниям, не получая в залог их собственность, непросто. Но если при определенных условиях эта собственность перейдет государству, ею нужно будет управлять, а наше государство этого не умеет. Что делать? Дать четкий и понятный сигнал инвесторам: как только рыночная конъюнктура выправится, эти активы будут проданы с использованием честных и прозрачных процедур.
- И когда же она начнет выправляться? Когда пойдут вверх цены на нефть? Или есть какие-то другие механизмы?
- Мы не в состоянии сами преодолеть кризис, российская экономика для этого недостаточно велика. Сделать так, чтобы мы вышли из кризиса раньше, чем мировая экономика, не получится. Максимум того, что мы можем, это пережить кризис с минимальными издержками. Нужно реалистично пересмотреть бюджет в регионах: не стоит надеяться, что из Москвы придут огромные деньги на решение всех проблем Свердловской области. Если власти это поймут, мы пройдем этот период без крупных социально-политических потрясений.
Что касается цен на нефть, то прогнозировать их - самое опасное занятие для профессиональной репутации экономиста. Вы представляете масштабы рынка нефти, сколько в него вложено, сколько денег потрачено на то, чтобы научиться его прогнозировать? Всех лучших специалистов давно уже пригласили, и за большие деньги. Есть замечательное исследование МВФ, где проведен анализ предшествующего прогнозирования. Так вот, лучшие прогнозы цен на нефть это прогнозы, исходящие из модели «пьяной походки», то есть случайных колебаний вокруг нынешней цены. Она дает плохие результаты, но остальные - еще хуже. Поэтому вы меня не спрашивайте, какими будут цены на нефть, этого никто не знает.
- Как вы относитесь к усилению протекционизма в мире и особенно в России?
- Мы провели встречу «двадцатки» и там договорились не повышать таможенные пошлины. А через пять дней ввели дополнительные барьеры по автомобилям.
И если кто-то думает, что никто этого не заметит, это не так. Я надеюсь, мир одумается и не станет повторять ошибки, которые были сделаны во время Великой депрессии, их цена будет высока.
- Сейчас активно обсуждается вопрос о необходимости введения новой мировой валюты. Как вы оцениваете перспективы этой идеи?
- Если переводить разговор в практическую плоскость, то он сводится к одному простому вопросу - когда юань станет конвертируемым по капитальным операциям. Я подробно обсуждал эту тему с руководством Центрального банка Китая и убежден, что для себя они стратегически это решение приняли. Вопрос в том, в какие сроки и как они это сделают. Когда это произойдет, юань превратится в одну из трех мировых резервных валют наряду с долларом и евро. Рубль, если мы не будем делать глупостей, с течением времени станет резервной валютой второго плана. А для изобретения каких-то новых мировых валют нужны мировой центральный банк и мировое правительство. Я пока таких перспектив не вижу.
- Все чаще в последнее время говорят о том, что государство должно изменить систему распределения полномочий и ответственности по линии федерация - регионы - муниципалитеты. Но есть правило - в кризис систему не меняют: изменение усиливает все риски, а значит, нужно действовать в рамках имеющейся системы управления, какой бы плохой она ни была.
- Согласен с обоими тезисами. Естественно, во время кризиса глубокие институциональные изменения крайне опасны. Надо понять, что придется извлечь уроки из кризиса и подготовить программу, которая начнет реализовываться сразу после него, когда откроется окно политических возможностей, когда все поймут, что нас очень сильно ударило и надо сделать так, чтобы в следующий раз ударило не столь сильно. Хотя бы провести те реформы, которые были намечены на второй срок президентства Путина, но не реализованы. Однако сначала следует затушить пожар.
О свободе слова
- В статьях и публичных выступлениях вы часто говорите о необходимости демократизации и расширении свободы слова, причем предлагаете начинать с телевизионных каналов. Не кажется ли вам, что кризис не совсем удачное для этого время и не стоит ли для начала выстроить эффективный диалог внутри элиты, той же «Единой России», перед тем как пускать в телевизор всех кому не лень?
- Что делается в «Единой России», они сами разбираются. А вот в том, что свобода слова важна для борьбы с коррупцией, я убежден. Борис Николаевич Ельцин, которого я глубоко уважаю, свою мощную харизму, позволяющую в одиночку выигрывать выборы у всего административного ресурса страны, вложил не в строительство династии Ельциных у власти, а в то, чтобы спасти страну от катастрофы. Причем он понимал, чем заплатит за этот выбор, хотя и не в полной мере. Вы вспомните информационную атмосферу того времени. Если вы думаете, что она мне нравилась, так нет. Это была разморозка после десятилетий отсутствия свободы слова, связанная с этим безумная безответственность журналистики. Если сравнить нашу журналистику с американской, вы увидите, что наша была свободной от всего, включая ответственность. Но сейчас не то время. Если мы начнем постепенно снижать уровень запретов, уверен, что журналистское сообщество на это отреагирует более ответственно, чем после краха тоталитарной империи.
Прозрачность информационного поля - важная предпосылка для того, чтобы были шансы на снижение коррупции.
В прошлые годы разве не было коррупции? Но когда была свободная пресса, ее нельзя было игнорировать: все сразу вываливалось на экран.
В последние годы для меня оставалось загадкой, зачем нужны манипуляции с избирательным процессом и свободой слова, когда реальные доходы и так росли на 10% в год. А сегодня, когда доходы расти перестали, увеличивается безработица, перед властями встает очень непростой выбор. Первый вариант - поднять уровень репрессий. Это опасная тактика: дело всегда заканчивается тем, что у тебя не оказывается под рукой одного надежного полка. Второй вариант - постепенная трансформация режима, расширение свободы слова, разделение различных ветвей власти, независимость судебной системы. Это дает шансы на сохранение политической стабильности, на то, что мы еще раз не получим заварушку вроде тех двух, что пережили в XX веке. Я надеюсь, мы пойдем по второму пути. Это не какая-то экзотика: по нему в свое время успешно прошли Испания, Чили, ряд других стран.
- Путь, о котором вы говорите, предполагает, что в стране есть сила, с которой действующим властям можно договариваться, как это было, например, в Испании, где франкисты заключили с коммунистами пакты Монклоа. В нашей стране такой силы нет.
- Мы не обсуждаем вопрос сегодняшнего дня, да и завтра никакой демократизации в России не произойдет. Но реальные доходы людей падают, и политическая ситуация будет меняться. Скоро она будет другой, и вероятно тогда появятся люди, с которыми можно будет договариваться.
- А если бы у нас в стране была другая политическая система, глубина кризиса оказалась бы иной?
- Если бы мы не затеяли историю с ЮКОСом и сворачиванием свободы слова, то прошли бы этот кризис с меньшими потерями. У меня на этот счет никаких сомнений. Когда мы провели приватизацию нефтяной отрасли, обсуждался вопрос, как избежать ценовой войны с ОПЕК из-за быстрого роста в России нефтедобычи. После ЮКОСа вопрос ценовой войны снялся сам собой. У нас перестала расти добыча.
- В одном из интервью вы говорили, что освобождение экс-юриста ЮКОСа Елены Бахминой будет означать для инвестиционного климата России намного больше, чем любые официальные заявления. Ее освободили, и что дальше?
- Пока условно досрочно. Но даже условное освобождение это шаг вперед.